Митинг начинается на эскалаторе метро, по которому едет вверх женщина в круглой резной самодельной шапке цвета весны и неба. Присмотришься, а это город. Тонко вырезаны крыши, дома, деревья, и нарисованы окна. Это и есть идеальная уютная Москва с тихими дворами и цветущими вишнями, Москва старых лип и особнячков, та самая Москва, которая ежится и корежится, когда на нее наезжает огромный бульдозер «Реновация».
Митинг выплескивается вширь на проспекте Сахарова, где в ярком свете мелькают и движутся в чехарде сотни листов бумаги, плакатов, картонок с названиями районов, улиц и номерами домов. «Люблино против реновации». «Останкино против реновации». «Пресня против реновации». По плакатам с названиями улиц можно изучать географию Москвы. Я живу в Москве всю жизнь, но некоторые названия улиц узнаю тут впервые.
Весенняя Москва ручьями и потоками стекается на митинг, плотно наполняет проспект между Садовым кольцом и бульварным и поет во всю мощь сильных легких: «И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова, дорогая моя столица, золотая моя Москва». Весна сияет в связках цветных шаров и в гирляндах белых, на которых написано черной шариковой ручкой «Нет сносу». Алым орут плакаты с белыми буквами, которыми активисты чуть ли не перекрывают проспект.
НЕТ ДЕПОРТАЦИИ!
НЕТ ЖИЛИЩНОМУ ТЕРРОРУ!
ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ!
РУКИ ПРОЧЬ ОТ КИРПИЧНЫХ ДОМОВ!
А за плакатами тесной группой стоят жильцы ул. Комдива Орлова, 4, надевшие на себя плакаты-майки, на которых Чебурашка обнял мягкими лапами белый невысокий дом. Снизу стоит крупно: «Не отдам!»
Это митинг возмущенных горожан, которые прекрасно понимают суть происходящего. Речь идет о сносе Москвы, о выселении из квартир и домов сотен тысяч людей, о погроме города, который и без того уже подвергается насилию и разгрому, когда сносятся прекрасные старые дома и символом тупого насилия устанавливается в центре чуждый Москве истукан. Речь идет о немыслимой, невероятной наглости, когда людям грозят насильственным выселением без вариантов, без выбора, без суда. «Собрали вещи и пошли вон куда вам сказано!» Так не обращаются с гражданами, так обращаются со скотом и с рабами. И все это тут понимают.
Многие впервые в жизни пришли на митинг. И многим казалось очень страшно выйти на улицу с протестом. В интернете они спрашивали друг друга о том, можно ли приехать на митинг на самокате, можно ли взять с собой ipad. Не нарушение ли это? А что, если будут провокаторы? Они писали друг другу подробные памятки о том, как вести себя в ситуациях, про которые другие москвичи, годами ходящие на митинги, знают, что их не бывает. Но вот они пришли, и оказывается, что проспект заполнен десятками тысяч людей, и звучит музыка, и летят шары, и тысячи плакатов и плакатиков кричат, вопят, стучат прямо в лицо власти.
Некоторые хотели бы рассказать здесь всю свою жизнь, свою и своей семьи, жизнь, корнями сросшуюся с Москвой. С той чудесной Москвой тихих дворов и окон в сирень, и соловьев по утрам, и чаек над трамваями вблизи набережных, и одуванчиков на газонах, и знакомых бродячих котов, и тишины переулков, в которых сердце знает каждый дом. Это та Москва, которую не знает мэр и не чувствуют чужаки, приносящие ее в жертву лязгающему зубами, желающему жрать деньги стройкомплексу. А как расскажешь? И поэтому человек идет, а на спине его, от плеч до пят, лист ватмана, а на нем целая история, которая начинается с крика: «Оставьте мою семью в покое!!!!!!!!!» А дальше:
«В нашей квартире на 2-ой Извозной — нынче Студенческая, Дорогомилово — стоял пулемет, огневая точка первого этажа осенью 1941 года. Дед был командиром батальона того, что сейчас называют МЧС, во время бомбежек. До войны — главный инженер путей сообщения города Москвы и строитель первой ветки метро.
Тут моя школа, вся жизнь. Тут живут мои мама и папа, ветераны строительства и архитектуры.
Нам ничего не нужно, ни ваши престижные метры, ни деньги!!!!!»
МОЙ ДОМ МОЯ РОДИНА!
РОДИНУ НАДО ЗАЩИЩАТЬ!
ОТСТУПАТЬ НЕКУДА, ЗА НАМИ МОСКВА!
Митинги бывают разные по своей температуре, накалу и степени гнева. Бывали в Москве такие, где люди с первых минут были разъярены. Бывали такие, как 26 марта, когда город был наводнен войсками и имел вид столицы, оккупированной врагом. Но это не тут, не сегодня. С удивлением вижу, что полиции почти нет (правда, на крыше дома почему-то торчит военный). Короткая цепь «космонавтов» во всем черном остается за спиной и мгновенно забывается, как дурное воспоминание. И во всю длину проспекта ходит, гуляет, переливается, шумит, смеется добродушная Москва, радостная тем, что вышла на улицы. Но это легкое настроение в одну секунду сменяется яростью и гневом в тот момент, когда со сцены очередной оратор провозглашает: «Собянина в отставку!» И тогда вдруг по огромной толпе идет волна, и тысячи глоток кричат: «Собянина в отставку! В отставку! Ура!»
Они трусы. Они ходят в кольце охраны и даже с охраной не приходят на митинги москвичей. Им тут страшно. Действительно, тут же гуляет пятилетняя девочка с двумя бантами и воздушным шариком «Нет сносу!», и идут девчонки, наклеившие себе на спины розовое сердечко со словами «Я люблю свою пятиэтажку», и стоит сильная, уверенная в себе москвичка в черных очках, с сигаретой в одной руке и плакатом в другой: «Прекратите разрушать мой город!» А вот ты, придешь сюда, и вдруг она тебе что-то скажет не по протоколу, на что нет и не может быть ответа? Поэтому мэр не приходит сюда, а посылает на сцену какую-то женщину, которая ничего не решает, но должна объяснить москвичам пользу нарушения Конституции и прелесть депортации в Капотню. Но как только она начинает, весь проспект Сахарова взрывается криком возмущения и свистом: «Хватит врать!» Ей не дают говорить.
А другие пришли. Они, значит, не боятся москвичей. Вдруг я вижу Явлинского. Седой Явлинский в синей куртке с поднятым воротником, в яркой клетчатой рубашке в разрезе куртки, заложив руки в карманы, неспешным прогулочным шагом движется по проспекту. У него нет ни охраны, ни свиты, он идет по пространству митинга, как свободный спокойный человек, к которому каждый может подойти. Люди подходят к нему, заговаривают, жмут руку.
И Навальный пришел, но он движется в тесной толпе сторонников. Люди вокруг него сдавлены в плотное ядро. И внутри этого ядра высокий Навальный в голубой рубашке и синей безрукавке, с черной отметиной под глазом, который ему едва не выжег урод. Он держит за руку мальчика, сына Захара. Ярко-красное пальто и светлые волосы его жены Юлии сияют в толпе ослепительно. Впереди, возвышаясь над толпой, водит глазами из стороны в сторону мужчина, в котором сразу понятен охранник. Другой тяжелым плечом и широкой грудью закрывает Навального. «Вы защищаете Навального? — спрашиваю у него. — Только вместе с вами! — Правильно! Давно пора! Защитите его! Сколько можно терпеть политический бандитизм!» (со всех сторон).
На поднятых вверх руках желтая полоска-наклейка с лицом мэра, знаком хэштега и одним словом: НАДОЕЛ!
ПОЛИТИКИ И ЧИНОВНИКИ!
МЫ ВАМ НЕ «ЖИТЕЛИ», А СОБСТВЕННИКИ!
НЕТ СНОСУ КОНСТИТУЦИИ!
НЕ ДАМ ДЕПУТАТУ ОТНЯТЬ РОДНУЮ ХАТУ!
ДОМ СОБЯНИНА ПОД СНОС!
Страшные споры кипели в фейсбуке о том, давать ли слово на митинге политикам, например, Митрохину. Как можно на митинге в защиту Москвы не дать слово Митрохину, который защищает Москву словом и делом, вставая на пути бульдозеров сноса и стоя с плакатами в одиночных пикетах, Митрохину, который бьется во дворах против уничтожения наших домов и защищает парки от их застройки высотными гетто и церквями? Но когда оказываешься на митинге, вдруг понимаешь, что не так уж и важно, кто говорит с трибуны — звук плывет и исчезает, в звуковом потоке образуются дыры, и в отдельных местах митинга и проспекта идет своя жизнь. Я люблю эту жизнь и этих москвичей, для которых митинг на проспекте Сахарова это способ выразить свое остроумие в лозунгах — РУКИ ПРОЧЬ ОТ МОЕГО ДОМА! НЕ ЗЛИ БЕРЕМЕННУЮ ЖЕНЩИНУ! — и пообщаться с друзьями и незнакомыми людьми и быть свободными в мнениях в несвободной, придушенной, облеванной пропагандой, задавленной полицейским террором стране. И какие черные очки они носят в день сияющего весеннего солнца — модные, зеркальные, сияющие, фиолетовые и даже зеленые! И какую круглую узорную цветную шапочку я вижу и холщовую сумку с надписью InLiberty! А седые бачки и золотое кольцо в ухе! И какие высокие сапоги у женщин, в которые заправлены небесно-голубые джинсы, и еще распущенные волосы и пышные шарфы, накрученные на шеи в четыре оборота, а также ярко-розовые кеды с алыми мысками у женщины в длинной юбке, которая стоит с огромным листом ватмана: «Конституция и мой дом несносимы!»
А если снесут? Жарко, женщина сняла и повязала куртку на бедра. Она стоит, разведя руки широко в стороны, потому что иначе никак не удержишь огромный лист ватмана, на котором ее крик, ее вопль, ее отчаяние, ее мольба: «Мой дом не ветхий, он кирпич, 5 минут от метро. Переезд убьет мою семью. Нет закону 1205057!!!» Писала красками и кистью, каждая фраза своим цветом, плакат пестрый, плакат яркий от ярости. Остановите убийство!
Девушка идет и смеется. Она идет широким шагом, подняв обе руки вверх, и несет лист A4, на котором большими буквами черной тушью сказано им все, что надо сказать:
САМИ ВЫ МОРАЛЬНО УСТАРЕЛИ
Течет и кружится Москва на проспекте Сахарова, Москва, возмущенная немыслимой наглостью власти, которая решила скормить нас всех кучке олигархов, которым нужна земля под домами. Дюжий пацифист в черной майке, на которой огромными буквами стоит Make love not war, принес сюда свое credo, но его решительное и даже угрожающее лицо показывает, что необходимость всеобщей любви он может объяснить и по-другому. И стоит в гордом одиночестве наш московский Бэтмэн в длинном черном плаще, с инкрустированной золотом сумочкой на поясе джинсов, стильный и модный, и держит табличку: «Я против закона о «реновации»! Это конфискация собственности и депортация!» Два восклицательных знака раскрашены красным с нажимом, видно, что он старался, давил на фломастер, вложил душу.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»