Войска Карельского фронта, в результате глубокого обходного маневра на окружение с высадкой десанта на западном побережье Онежского озера, освободили от немецко-финских захватчиков столицу Карело-Финской ССР город Петрозаводск, заняли город и железнодорожную станцию Кондопога, очистив тем самым от противника Кировскую (Мурманскую) железную дорогу на всем ее протяжении.

Могила летчика Агейчева в Долине Славы выглядит сиротски: деревянная, грубо сколоченная пирамидка, да криво приклеенная скотчем бумажка с именем. Ни даты рождения, ни даты смерти. Будто ничейный он, никому не нужный — их, таких, здесь много: никто не рискнет точно назвать, сколько народу захоронено на кладбище, хоть и открыли его не так давно — 30 лет назад. Передавали мемориал из рук в руки, кочевали бумажки по чиновным кабинетам, вот и оказалось в итоге, что подправить могилку героического летчика на главном мемориале Мурманской области — некому.

Несчастливое это место, неладное. И гордое название мемориала в народе так и не прижилось — Долиной Смерти как называли это место, так и зовут поныне.

Здесь, среди чахлых кустиков черники да морошки в заполярной тундре, три года умирали люди в обмотках и шинельках. Сколько их замерзло, не видев в глаза врага, никто не считал. Сколько не похоронено до сих пор, тоже не считано — каждый год поисковики (это, кстати, здесь, в Мурманске, началось в 80-х поисковое движение) находят и хоронят останки десятками и сотнями. Или не хоронят. С летчиком Агейчевым так и случилось.

Валентину Агейчеву жизнь отписала немного: 29 лет было капитану 5 июня 1943 года, когда его «Харрикейн» с бортовым номером Z5134 был сбит над Рыбачьим.

«Зинушку отправил в Горький, так как теперь она не одна, а вдвоем с Сашкой, которому было вчера четыре месяца. Скоро будет у меня сын, поэтому отправил ее, чтобы обязательно сохранила его. Мое здоровье хорошо, правда, два раза падал, но ничего, жив-здоров. Встретимся, тогда обо всем и поговорим. А встретиться здорово. Но ничего, подождем, а потом наговоримся!».

Это его последнее письмо брату Виктору, от 15 мая 1943 года.

А это уже из письма командира 27-го летного полка Зинаиде Агейчевой: «Валентин погиб смертью храбрых в воздушном бою над Рыбачьим. Я сам долго не мог поверить этому. Потому что высоко ценил его качества летчика-истребителя. Дрались шестеркой с пятнадцатью истребителями противника. На 3—5-й минутах боя самолет Валентина отвесным пикированием пошел к земле. Наиболее верное предположение, что он был убит, так как попытки вывести самолет из пикирования не было. Точное место падения не установлено. Предположительно упал в воду. Все упавшие на суше найдены. Его нет».

Письму этому Зинаида не поверила: похоронка была выписана почти через неделю после трагического боя, никто однозначно не мог описать события: «Получила письмо от командира полка, который описывает ход боя. Командир и сам не верит в гибель Валентина, так как знает его высокое летное мастерство. Писала в училище, из которого послали Валю в действующую, — никакого сообщения они не получали. Верю, что Валя не погиб, что жив, но, может, болен, пусть он вернется в семью таким, каким его сделала авария, и всегда будет встречен с одинаковой заботой и чувством».

То, что у него не сын, а дочь, командир 3-й эскадрильи Агейчев не узнал. Назвали девочку, правда, как он и хотел, — Сашей. Зинаида Агейчева прожила долгую жизнь, так и не признав себя вдовой. Верила: муж жив, только покалечен сильно, вот и не хочет возвращаться к семье инвалидом, обузой. Искала.

Нашли его в сентябре 2012 года. С местом падения командир полка, писавший молодой вдове, серьезно ошибся. До Мотовского залива летчик недотянул: судя по показаниям приборов, самолет заглох на высоте тысяча метров, вошел в штопор и упал в болото. Останки Валентина Агейчева, документы и фотографии, находившиеся при нем, сохранились отлично. Да и сам самолет в торфяных болотах Рыбачьего сохранился, хоть и проржавел. Нашли, да не похоронили. Почему — об этом чуть позже.

Историки считают, что это одна из последних находок на полуострове, воспетом в неофициальном гимне Мурманской области: «Прощайте, скалистые горы». Местность тут равнинная, почвенный слой крошечный, сплошь — каменистые уступы да тундра. Нет здесь мест, где могли бы скрываться останки бойцов. Тут и живым-то скрыться было негде.

Полуострова Рыбачий и Средний, соединенные с материком хребтом Муста-Тунтури, ключевые для того, кто хочет контролировать Мотовский и Кольский заливы — базу Северного флота и незамерзающую гавань, принимавшую Северные конвои. То есть артерию, по которой шла помощь союзников. Поэтому с 29 июня 41-го до октября 44-го Рыбачий и Средний были в огне.

…На Рыбачьем и Среднем нет жилья. Нет и не было с тех пор, как в 1938 году последних норвежских колонистов расстреляли как «нежелательный элемент» и последних аборигенов-саамов загнали в колхоз. Жить тут, по большому счету, нельзя. Летом — гнус, съедающий до кости. Зимой — метели и постоянный сырой ветер с моря. Ни одного дерева — только ягель и ягоды.

Ягодами и питались брошенные с приказом умереть, но не отступить морпехи Северного флота летом сорок второго. Враг тогда полностью контролировал Мотовский залив, и комфлота адмирал Головко запретил морское сообщение с Рыбачьим — потери при доставке провианта и боеприпасов были слишком велики. Начался голод и небоевые потери. Матросы гибли, выходя в море на самодельных плотах, пытаясь добыть рыбу, разбивались о скалы, собирая яйца морских птиц. Несколько человек с голодухи ушли к немцам. К концу лета снабжение возобновили.

«То, что на Рыбачьем враг не перешел границу, — миф, — говорит Факил Сагатаев. Он много лет занимается поиском и увековечиванием памяти безымянных бойцов, оставшихся в тундре и болотах Заполярья. — Граница была пересечена в первые же дни, и старый погранзнак, который показывают в музее — якобы в месте, где он стоял, враг не смог пройти, — все это мифология. Другое дело, что немцев удалось остановить, бои велись позиционные. Но участок границы, который немцы, а точнее финны, не перешли, у нас все-таки был. Не на Рыбачьем, конечно, а в районе Рестикенти (поселение близ современной российско-финской границы. — Т. Б.). Там стоял 82-й погранполк, который все атаки врага всю войну отбивал».

На хребте Муста-Тунтури превосходство атаковавших перед защитниками было временами пятикратным. Тем не менее сами полуострова Рыбачий и Средний врагу не сдали. Правда, политая кровью тундра после войны так и не стала обитаемой. Десятилетиями доступ на полуострова имели только военные, они же населяли три крошечных — буквально по два дома — поселка. Потом гарнизоны опустели, на полуостровах собирались строить порт под нефтеперевалку, ходили туманные слухи, будто там нашли месторождение алмазов… Ни алмазов, ни нефти не случилось.

Сейчас на Рыбачьем земля заповедная, но что ни год, то проходят прямо по ней испытания военной техники. И, по большому счету, своими здесь стали лишь туристы-экстремалы да браконьеры, охочие до рыбы и оленей, оставшихся от забытого колхозного стада. Дорог почти нет, исключая ту, что построили немцы во время войны. И потому мало кто из жителей Мурманска может похвастаться прогулкой по Рыбачьему. Но вот написанную там матросом-срочником «Прощайте, скалистые горы» поют все.

В отличие от Рыбачьего в Долине Смерти — в 100 километрах от Муста-Тунтури бывал каждый, кто живет в Мурманске. Накануне Дня Победы уже 30 лет город едет сюда. Потому что именно здесь был рубеж, на котором остановилось сухопутное наступление немцев. Здесь умирали за Мурманск, на который упало за годы войны столько бомб, что больше досталось лишь Сталинграду.

Наступление горных егерей на Мурманск из оккупированной Северной Норвегии началось 29 июня 1941 года — по советской дороге, построенной зэками. Остановилось оно на три года на крошечном ручейке, у которого имени нет до сих пор. Долина этого ручья невдалеке от реки Западная Лица и стала Долиной Смерти.

Лев Журин, ветеран войны и основатель поискового движения, пишет о тех событиях: «В этом месте 2 июля 1-й батальон 137-го горнострелкового полка полковника Хенгля переправился через Западную Лицу на ее восточный берег. Причем немцы соорудили подвесной мост со стальными канатами. И пошли к нам в тыл. Сплошной линии обороны не было. Батальоны 205-го стрелкового полка занимали отдельные высоты, в промежутках между ними немцы и прошли. И гуляли они у нас пять дней, пока 7 июля не вышли на позиции 1-го батальона 205-го полка под командованием старшего лейтенанта Гуреева, оборонявшего берег.

Дело было утром, стелился туман. Там и сейчас стоит огромный валун, а в то время комиссар приказал укрепить на нем знамя полка. Вот по этому знамени егеря и сориентировались. И пошли в атаку. Но тут туман рассеялся… Немцев, точнее австрийцев, ибо именно они служили в корпусе «Норвегия», обнаружили и атаку отбили. Егеря отошли, но вскоре атаковали батарею 158-го артиллерийского полка, взяли ее, но не удержали, потому как на помощь артиллеристам пришла пехота Гуреева. Сам он в этом бою погиб. А в целом наши потери составили всего 28 человек. Потери егерей, по нашим донесениям, — 200 убитых и раненых».

На этом, можно сказать, удача от защитников Заполярья в этих краях отвернулась. Следующие три года, до начала наступательной операции 44-го, стали для них адом, когда капитально окопавшиеся на высотах, прекрасно экипированные горные егеря косили их шквальным огнем.

В тундре грунт каменистый, почвы мало. Окоп не соорудить толком. Поэтому до сих пор в окрестностях Долины Смерти можно видеть картину: валун покрупнее, за ним неглубокая ямка, усыпанная гильзами. В 70-е, когда о непохороненных говорить было не принято, тундра была не зеленой, а белой: в каждом из этих «окопов» белели кости.

На высотах — окрестных сопках — и сейчас бродишь как по музею. За три года стояния егеря обустроили там быт так, что сюда экскурсии водят. Блиндажи, дзоты, бункеры, траншеи, выложенные камнем, даже баня с каменной ванной. Валяются ржавые жестянки из-под норвежских сардин. Немцы доставляли на позиции боеприпасы и продовольствие по построенной ими канатной дороге…

Высота 258,3, где выстроен целый город, была в руках егерей с июля 41-го до октября 44-го. Высота неприступна, отвесна, с нее прекрасно простреливаются долина и ручей у подножия. Штурмовать ее солдат и матросов посылали с завидной регулярностью, к датам — то к Новому году, то к 7 Ноября. Артиллерию противника затыкали пушечным мясом, форсируя отвесную сопку со стороны реки. Река была красной от крови. Несколько раз высоту отбивали — и снова теряли через сутки. На этой проклятой сопке остались 1156 человек убитыми, 2235 ранеными и пропавшими без вести. А покинули егеря ее в итоге без боя начиная отступление в сорок четвертом. Хоронить останки штурмовавших высоту начали только в 1980 году. Памятник поставили в 1987-м.

Смертных медальонов в 14-й армии не хватало, есть даже в архивах приказ командования, где это, а также полный бардак в учете потерь ставят на вид. В итоге, кто и где пал и похоронен, зачастую установить невозможно. Донесения о потерях также противоречат друг другу. Один и тот же боец может числиться захороненным в трех-четырех местах одновременно.

— Приходите в любой военкомат области, покажите им фотографию братской могилы, спросите, кто здесь захоронен. Сомневаюсь, что ответят, — говорит Факил Сагатаев.

Защитники были вооружены много хуже, чем нападавшие. Но осенью 41-го в Долину Смерти явились люди вовсе без оружия и навыков ведения боя, которым, однако, удалось остановить натиск врага на подступах к Мурманску, — Полярная дивизия.

— К тому времени враг вышел на дорогу к Мурманску. Если уж немцы по бездорожью двигались с такой скоростью… Дорога для немцев все. Судьба города практически была решена. Остановить их нужно было молниеносно. Но ресурсов к тому времени уже не было. И тогда в кратчайшие сроки набрали добровольцев, — говорит Факил. — Дивизия была неполноценной: всего два полка. Но успели выйти к дороге и ударить в тыл противнику.

В патриотических очерках дивизию называли добровольческой, сформированной из убежденных коммунистов. Добровольцы в ней, конечно, были, но ядро составляли заключенные ГУЛАГа. Вот фрагмент одного из донесений «наверх»: «Совершенно секретно. Призвано военкоматами Мурманской области в августе-сентябре 1941 года для формирования 186-й <Полярной> <дивизии>: военнообязанных-рабочих — 5715 человек, заключенных — 7650 человек. При отборе комиссиями ОВК заключенные на 80—90% изъявляли горячее желание сразу идти на фронт. Всего мобилизовано в К.А. из числа заключенных (по Мурманской области)… с 23.06.41 по 01.04.44 — 12 456 человек».

На дивизию, как вспоминал воевавший в ней подполковник Дмитрий Морозов, дали 60 пистолетов ТТ и зачем-то 100 кавалерийских шашек, каковые «лежали на складе без применения». Выдавали также один автомат на троих. Кто выживал в первом бою, воевал трофейным. Немцы тогда были в 80 км от Мурманска.

Серьезные потери начались среди защитников Западной Лицы весной 42-го. К 1 мая хотели приурочить победоносное наступление. Семитысячный десант высадили на мыс Пикшуев, итог — две тысячи погибших, четыре тысячи раненых и обмороженных.

Весна в тот год была ранняя, и уральцев, которых перебросили в Заполярье, — по пути, в Карелии, — переодели в летнюю форму. Вместо шинелей выдали плащ-палатки. Вместо ушанок — пилотки. Из Мурманска трое суток двигались пешим маршем. Поесть дали на второй день — каждому по полсухаря. Полевой кухни не было. Разыгралась пурга. Несколько сот человек погибли от обморожений.

Одновременно погибли в немецком тылу две олене-лыжные бригады. Это особая страница войны в Заполярье: саамы-оленеводы стали проводниками и спасителями для сотен красноармейцев. Они доставляли на фронт провизию, они же вывозили раненых. Вывезли с передовой более 10 000 человек, доставили 17 000 тонн боеприпасов, эвакуировали 160 подбитых самолетов. Олень сам ищет себе корм, проходит по любому бездорожью и, главное, никогда, даже умирая от ран, не выдаст себя криком. Поэтому использовались оленеводы и в разведке. Но тот рейд в тыл оказался неудачным, причем погиб вместе с бригадами и штаб, утеряв все документы. Тогда пропали без вести 1200 человек, вышла из окружения только сотня.

Кровопролитная оборона Долины Смерти длилась до осени 44-го. Вышли из нее в наступление советские войска с началом Петсамо-Киркенесской операции, освободившей от оккупации Северную Норвегию.

Сейчас на территории боевых действий найдено 52 кладбища и больше сотни братских могил. Надежда Зубарева, помощник военкома области, которая сама долгие годы искала могилу деда, два-три раза в год ездит в архив Минобороны с пачкой запросов. Копирует похоронные книги — схемы братских кладбищ с указанием, кто в какой могиле покоится. Ищет следы пропавших без вести. Находит. Так получается, что она в области — единственный человек, который очень честно и упорно делает эту работу.

По закону, найденные при бойце документы нужно передавать в военкомат, тогда родственники получат весточку. По крайней мере информация уйдет по месту призыва. Но поисковики с военкоматом в давнем конфликте, истоки которого уже никто и не помнит. В итоге документы летчика Агейчева, например, так и не переданы никуда. И родственники о том, что останки найдены, узнали из интернета спустя год. Ладно, документы — кости летчика еще год лежали в гараже одного из поисковиков. В мешке. Потому что на похороны не было денег. Деньги выделяет правительство области. Деньги кончились.

Потом был скандал в прессе, летчика похоронили. Правда, кроме деревянной пирамидки над песчаным холмиком, ничего ему Родина не посчитала должным устроить. Хотя еще недавно деньги на похороны были: на них провели дорогую реконструкцию мемориала в Долине. После которой масса имен погибших бойцов исчезла с гранитных плит. Родственники забросали письмами чиновников, но те по традиции покивали на подрядчиков — на том дело и стало.

А прошлой осенью на похоронах очередной партии найденных солдатиков оказалось, что на 10 могил в Долине Славы не хватило… деревянных пирамидок. Деньги кончились снова. Так над ними и не поставили ни плиты, ни креста…