В 2001 году двадцатилетний Максим Шмаков был приговорен тюменским областным судом к 14 годам 8 месяцам лишения свободы за убийство, побои и грабеж. Отбывать наказание его отправили в ИК-2 строгого режима Тюменской области. В колонии сотрудники через доверенный криминалитет поставили Шмакову условие — платить деньги и делать за свой счет ремонт в колонии либо ухудшение условий содержания. Мать Максима — Валентина Шмакова, взяв кредиты, отправляла в колонию деньги и стройматериалы. «Потом, когда уже невмоготу стало, — говорит Валентина Шмакова, — когда его в СУС (строгие условия содержания) посадили, когда его там блатные избили, и он начал вскрываться, я уже просто устала, я взяла и написала депутатам и в прокуратуру».

В жалобах Валентина Шмакова писала, в том числе о том, что с ее сына, например, вымогали деньги на строительство сауны, а также жаловалась на многочасовые ежедневные водворения заключенных в металлический ангар. «Они сделали эту сауну платной для осужденных и начали заставлять ходить, — рассказывает Максим Шмаков. — Вызывают смотрящих (от криминалитета) из каждого отряда и говорят: «Не дай бог, ходить не будете, будете в изоляторе сидеть». 500 рублей час было попариться. Вот так они зарабатывали деньги. Еще в этой колонии был цех незаконный, раньше в этом цеху сетки вязали, — продолжает рассказ Максим Шмаков, — в этот здоровенный железный ангар заводили людей, человек 700, и закрывали на замок. И ты ходишь там весь рабочий день. Ни лавочек, ничего нет, просто ходишь, ничего не делаешь как придурок. Туберкулезных туда заводили, всех подряд. В отряде оставались только завхоз и дневальные.

И так в три смены: кто утром ходил, кто днем, кто ночью. Комиссиям начальство говорило, что мы в этом ангаре слушаем распорядок дня. Ну положено в неделю два часа слушать, но никак не по восемь часов ежедневно. В этот цех заключенных водили с 1996 года. Сколько жалоб было написано! Нам с мамой удалось добиться, чтобы цех закрыли. В этом цеху и СУСе просто насмерть забивали зэков, кто жаловался. Заводят, свет выключают: «Или отказываешься от жалоб, или…» Меня так блатные долбили, чтобы я звонил и отказывался от этих жалоб. Ну я продержался недельку, а через неделю приехала комиссия из Москвы. Все это нашли, что я писал, все жалобы оправдались, и мне сказали: «Уезжай. Реальная угроза жизни».

Из ИК-2 Тюменской области Шмакова перевели за 200 километров — в ИК-2 Курганской области. Но и здесь история с вымогательством денег на ремонты повторилась.

«Ввиду своей служебной деятельности в начале 2012 года я познакомился с осужденным Шмаковым М.И., отбывающим наказание в ФКУ ИК-2. На тот момент осужденный Шмаков был трудоустроен в качестве старшего повара в столовой для спецконтингента. В этом учреждении ни для кого не было секретом, что трудоустроиться на какую-либо должность возможно далеко не каждому осужденному, так как одним из критериев для трудоустройства является наличие возможности оказывать материальную помощь колонии. Я могу лично свидетельствовать о том, что Шмаков неоднократно приобретал различные стройматериалы для проведения ремонтов зданий в этом учреждении.

Начальник колонии Уткин О.А. (уволен в 2013 г. — Е. М.) неоднократно обращался к Шмакову за материальной помощью для приобретения тех или иных стройматериалов, при этом обещав ему условно-досрочное освобождение. Уткин объяснял свои просьбы требованием проведения ремонта со стороны начальника УФСИН России по Курганской области Ильясова И.Ю. (В марте этого года Ильясов ушел в отставку после того, как Следственный комитет возбудил уголовные дела по фактам неправомерного расходования бюджетных средств (порядка 10 млн рублей) руководством УФСИН России по Курганской области и получения взятки местным сотрудником УФСИН. — Е. М.) Причем ни одна поставка стройматериалов не оформлялась как гуманитарная помощь. Я это знаю, потому что состоял в комиссии по приему и оформлению гуманитарной помощи.

В сентябре 2012 года решением Кетовского районного суда Шмакову М.И. было отказано в условно-досрочном освобождении, после чего он прекратил оказывать какую-либо материальную помощь Уткину О.А. в приобретении строительных материалов. Я советовал Шмакову сохранять все документы, подтверждающие факты покупки каких-либо материалов для колонии, т.к. прекрасно осознавал, что после того как он прекратит что-либо приобретать для колонии, ему будет довольно тяжело отбывать дальнейший срок наказания в этом учреждении».

Комментарий Алексея Лопаткина:«Какой смысл заключенному работать в колонии, когда за работу платятся копейки — 100–200 рублей? Да тут смысл не в деньгах. Это нужно, во-первых, для УДО. Во-вторых, надо учитывать культуру осужденных. Если зэк на какой-то должности (ну, может, это громко сказано), он имеет возможность зайти в кабинет к кому-то из сотрудников, попытаться повлиять на решение какого-то вопроса. Тут много нюансов, которые человеку неосведомленному кажутся незначительными, а в колонии они приобретают большую цену.

Вариант со Шмаковым был не единственный. На тот момент это было общепринято. Люди покупали стройматериалы и поэтому получали льготы в плане трудоустройства и вообще своего нахождения в колонии. Это так называемая гуманитарная помощь колонии.

Деньги на ремонты в колонии требовали с заключенных, хотя ежегодно выделялись деньги из бюджета на ремонт. Кому именно уходили деньги, я не могу сказать. Сколько денег выделялось в год на ремонтные работы из бюджета? К примеру, в 2011 году на ремонт помещения, функционирующего в режиме следственного изолятора, дали 540 тысяч (помещение рассчитано на 62 человека. — Е. М.). А по факту получается, что осужденные потратили свои денежные средства на этот ремонт. Хотя потом контрольно-ревизионное управление УФСИН Курганской области приезжало, проверяло, что и как в колонии потрачено. Но это же не проблема — сделать финансовые документы.

Сколько заключенных при мне платили деньги на покупку стройматериалов для колонии? Десятки точно. И сейчас ничего не меняется, то же самое там происходит. Некоторых вынуждали покупать стройматериалы единожды, а были случаи, что «доили», то есть тянули с них по­стоянно. Зачастую это прямо обусловлено неким интересом именно руководства, что какой-то определенный осужденный должен дать. А бывает, что тот же руководитель колонии ставит условие, что начальнику этого же управления должно быть сделано то-то и то-то. А с осужденного какой категории пойдут деньги, им безразлично. Сотрудник, который отвечает за это, может вопрос решить через так называемых осужденных отрицательной направленности (криминальных авторитетов. — Е. М.), которые не свои деньги возьмут, а у кого-то другого. Требовали всякие суммы в зависимости от того, что за заключенный: начиная от 5–10 тысяч, а кто-то платил по 300, по 500, кто-то и больше платил.

Кто из сотрудников вымогал деньги? Обычно это делалось не начальником колонии. Начальник колонии ставил задачу первому заместителю по безопасности и оперработе. Эти замы по РОР часто менялись. При мне только их было четверо или пятеро, а я проработал там шесть лет.

Не надо недооценивать серьезность всей ситуации. Я как сотрудник колонии воспринимал это как некую обязанность. Потому что руководство требует, и вроде как бы ничего здесь преступного нету, потому что в карман себе никто ничего не ложит. Вот так многие сотрудники это воспринимают. Ну а зэку просто предлагают: вот так можно жить, если хочешь помочь материально колонии. То есть помочь не лично сотруднику колонии, а для себя же (для зэков) улучшить условия содержания. Отремонтировать, к примеру, комнату свиданий.

Некоторые сотрудники, когда суммы идут большие, разговор строят в таком ракурсе: ты помогаешь отремонтировать столовую, а на это нужно не меньше полутора миллионов, а мы максимально будем содействовать в ходатайстве тебе об условно-досрочном освобождении.

Помимо Шмакова, другие заключенные тоже жаловались на вымогательство денег. Все может банально начинаться с покраски пола, а кончиться капитальным ремонтом общежития. Вот и делайте выводы, какие могут быть суммы. По своему примеру я так скажу: это не в одной колонии, это везде так».

Максим Шмаков:«Я подавать на УДО начал, и они мне отказали. Я все чеки, накладные собрал, что стройматериалы покупал, ну там арматура, трубы отопления в санчасти я менял полностью, обои, линолеум, ну где-то на полтора миллиона, и все отдал в прокуратуру. Прокурор в самом начале вроде за меня был, а потом отказ делают в возбуждении уголовного дела на начальника колонии и заводят уголовное дело на меня и на опера Лопаткина, который мне помогал в этой проблеме.

Меня садят в СУС за сотовый телефон и признают злостным нарушителем. Нельзя же сотовую связь иметь в колонии. Когда они меня за телефон закрывать стали, я прокурору говорю: «Я вот с этого телефона, начиная от начальника колонии и всех замов, звонил им напрямую». Здесь самая коррумпированная зона, здесь по телефону зэки общаются с ментами, с начальником колонии. Я заходил к начальнику в кабинет с этим телефоном, привозил материалы, а сейчас они меня закрывают за это».

Потом мама выложила ролик в You­tube про то, что с меня вымогали деньги на ремонты, и, видимо, был кипеж, и им ничего не оставалось делать, как либо на меня дело сфабриковать, либо самим сдаваться и садиться».

«Через некоторое время меня вызвали сотрудники ОСБ УФСИН России по Курганской области и сказали, что я совместно со Шмаковым получил денежные средства от осужденного Саломатина Р.А. (Роман Саломатин, 1980 г.р., в 2003 году осужден Курганским областным судом за изнасилование и убийство несовершеннолетней девочки на 19 лет лишения свободы. — Е. М.) Я попросил данных сотрудников аргументировать предъявляемые мне обвинения в совершении каких-то преступлений, но в ответ услышал: «Мы сейчас надавим на горло любому зэку и получим нужные показания». После чего я подал рапорт на проведение служебной проверки в отношении сотрудников ОСБ на имя Ильясова И.Ю., затем с этим же требованием обращался в прокуратуру по надзору за соблюдением законности в ИУ по Курганской области. Также меня неоднократно вызывал Уткин О.А. и требовал, чтобы я воздействовал на Шмакова и убедил его не подавать заявления на возбуждение уголовного дела по факту мошенничества и злоупотребления должностными полномочиями со стороны Уткина. В чем я ему отказал. Спустя некоторое время Шмакова М.И. неоднократно водворяли в штрафной изолятор, сотрудники ОСБ требовали отказаться от написания заявления на возбуждение уголовного дела в отношении Уткина О.А., а также требовали, чтобы Шмаков написал явку с повинной по каким-то преступлениям и дал свидетельские показания в отношении меня, а именно, что он якобы неоднократно передавал мне денежные средства».

Комментарий Алексея Лопаткина:«Как возникла ситуация с Саломатиным и каким образом я попал под раздачу? Да потому что Саломатин у меня в оперативной разработке находился, и несколько раз были мне намеки, что не нужно работать. Но я молодой был, амбициозный, думал: как это, если он действительно занимается телефонным мошенничеством. А Саломатин занимался этим мошенничеством в колонии на протяжении двух лет. Саломатина не трогали, потому что он якобы среди своей касты осужденных занимал не последнюю роль (имеется в виду каста «обиженных», то есть низкостатустных по причине того, что был осужден за изнасилование и убийство несовершеннолетней. — Е. М.).

В итоге Саломатин пишет заявление, что якобы я и Шмаков получили от него миллион рублей за помощь в закрытии уголовного дела, которое завели на него за мошенничество. Хотя суд так и не установил, кто кому передавал деньги. В судебном заседании потерпевший Саломатин отказался отвечать на вопросы сторон и суда, сказал, что не хочет присутствовать в суде в целях обеспечения личной безопасности. И его увели. Больше Саломатина на суде мы не видели и не могли задать ему никакие вопросы. Были оглашены только его показания, данные на предварительном следствии. И все.

В уголовном деле есть показания Саломатина, в которых он утверждает, что миллион, который он передал, он накопил в результате того, что торговал мобильными телефонами в колонии. Смешно звучит, да? Он так написал, видимо, потому что ничего не могли придумать, как зэк мог в колонии заработать миллион. Я даже не рассчитывал, что в суде такие обстоятельства заработка будут воспринимать. Я тогда встал и говорю: «Ваша честь, вы хотя бы просто представьте, возможно ли такое? Если вы считаете, что такой момент имел место быть, как вы будете сейчас легализовывать денежные средства? Получается, вы признаете законным иск о взыскании с меня и Шмакова в пользу Саломатина одного миллиона рублей, которые он получил незаконным путем, потому что торговать в колонии телефонами нельзя». Но в итоге ничего вразумительного от суда я не услышал».

Параллельно с уголовным делом, возбужденным против Алексея Лопаткина и Максима Шмакова, сотрудники УФСИН Курганской области стали угрожать Ларисе Калачевой — сотруднице «Уральской трубной компании», где Шмаков заказывал для колонии стройматериалы.

Лариса Калачева, менеджер «Уральской трубной компании»: «Я написала заявление в прокуратуру по поводу того, что ко мне приходили сотрудники УФСИН по Курганской области, угрожали. Один из них показал удостоверение на фамилию Гранкин. Они хотели, чтобы я отказалась от показаний, что Шмаков заказывал в нашей организации стройматериалы и мы их привозили в колонию».

Из заявления Ларисы Калачевой в прокуратуру Курганской области: «В ходе разговора Гранкин оказывал на меня моральное давление, одновременно с этим безапелляционно, не имея оснований, обвинил меня в подделке документов (товарных накладных по отгрузке металлопроката в ФКУ ИК-2, который покупал Шмаков), указывал на сговор с кладовщиком, заместителем прокурора, директором предприятия. В конце разговора Гранкин сказал, что готов забыть об обвинениях и известных ему фактах в случае дачи мною письменных показаний против Лопаткина. Гранкин в утвердительной форме стал говорить, что я встречалась с Лопаткиным и передала ему в руки пять тысяч рублей, для каких целей, он не сказал. При этом он настаивал, чтобы я дала признательные показания по этому факту. Затем сказал, что в случае моего отказа я буду уволена с работы, о моей деятельности узнает директор, и последует аудиторская проверка. После моего отказа они уехали».

Лариса Калачева, менеджер «Уральской трубной компании»:«Шмаков звонил по телефону из колонии и заказывал металлопрокат, арматуру. Он сразу сказал, что он заключенный, и спросил, можно ли сделать доставку. На что я ему ответила: «Хоть на Луну. Какая разница. Платите деньги — и доставим куда угодно». И все было выписано на частное лицо. Колония ничего не оплачивала. Заключенный оплачивал весь этот металлопрокат, за свои деньги привозил в колонию.

Когда я пошла в прокуратуру и написала заявление, что уфсиновцы приезжали ко мне, угрожали, мне дежурный прокурор Жмыхов говорит: «Слушайте, а как вам заключенный звонил из колонии?» — «По телефону». Он говорит: «Так там нет телефонов». Я ему говорю: «Вы сейчас надо мной издеваетесь, что ли? Там есть наркотики, алкоголь, телефоны, секс, наверное…» — «Ну так это противозаконно». Я говорю: «Об этом все знают, а вы нет?» — «Как он мог позвонить?» Я говорю: «Набрал номер да позвонил». Прокурор мое заявление принял. Я ему дала весь расклад, потому что у меня свидетели есть — наши кладовщики, водители, которые непосредственно были в самой колонии, прямо на территорию колонии заезжали, и в доставочных актах стоят подписи сотрудников колонии. А прокурор взял и мое заявление отправил в УФСИН Курганской области. Из УФСИН мне пришла бумага, что я все придумала.

Сотрудники УФСИН вообще не имели права ко мне приезжать и допрашивать. <...> Они пугали меня, угрожали… Я им потом сказала: «Вы же офицеры, вы чего себя так ведете? Смешно на вас смотреть, стыдно. Вы живете на мои деньги, я плачу налоги для того, чтобы вас содержать, а вы приходите и меня пугаете. За что?» Приехать двум здоровым мужикам и запугивать бабу — в этом что-то ненормальное.

Они потом докапывались и до бумаг, искали неправильное оформление. Меня вызывали в прокуратуру после этого. Меня очень много таскали по этому поводу, и я все время оправдывалась. Я же была основным свидетелем. Шмаков обвиняет администрацию УФСИН, и я ездила, давала показания, что это правда. Я уже тысячу раз сказала, что это правда. Мы и краску отвозили, и нержавеющий лист, потому что они баки в столовой меняли, и пластиковую трубу для питьевой воды отвозили, и арматуру для ремонта санчасти. На что в прокуратуре и в УФСИН пожимали плечами и говорили мне: «А ты вообще как докажешь, что это твоя арматура?» Я отвечала: «Так я-то как раз докажу, у меня есть приходы, у меня есть сертификаты качества. Только я-то почему вам должна доказывать? Это вы мне должны доказывать, что вы ее купили, а не я вам».

Помимо того что сотрудники УФСИН по Курганской области угрожали менеджеру «Уральской трубной компании» Ларисе Калачевой, продавшей стройматериалы Максиму Шмакову, тюремщики пришли с обыском в квартиру к беременной жене Максима Шмакова.

Марина Шмакова: «Они показывали документы свои, следователь был и сотрудник УФСИН Овчаров. Я была беременна тогда, на седьмом месяце. Конечно, они видели, что я беременна. Они забрали телефон у меня. Я пыталась его забрать, они оттолкнули меня. Овчаров этот руки мне держал. Бабушку толкнули, синяк ей поставили. Но она не обращалась в полицию. А я в больнице сняла синяки, у меня есть справки. Телефон так и не отдали. Я говорю: «Давайте тогда будем вызывать милицию нашу местную, чтобы они пришли, тут вам все разъяснили». Они не выпускали меня из квартиры. Они вызвали нашу милицию. Они приехали, у нас наглый такой участковый, он вообще стал по-наглому хватать и меня, и бабушку, держал руки нам.

Я не спрашивала, почему сотрудники УФСИН принимают участие в обыске. Я думала, раз они вместе со следователем, как органы власти, то так надо, наверное. Сотрудник УФСИН Овчаров, молодой такой, лет тридцать ему, по-наглому себя вел. Ходил по квартире, вопросы задавал. Они деньги искали. Я потом писала жалобы на них, заявления. Но все отписки приходили».

В ноябре 2014 года Курганский городской суд за мошенничество приговорил Максима Шмакова к четырем с половиной годам колонии, а Алексея Лопаткина — к четырем годам.

Из приговора Курганского городского суда: «С учетом высокой степени общественной опасности совершенного преступления, данных о личностях подсудимых, в целях восстановления социальной справедливости и предупреждения совершения ими новых преступлений, суд приходит к выводу о том, что Лопаткину и Шмакову не может быть назначено иное наказание, кроме реального лишения свободы, поскольку никакое другое наказание не может повлиять на их исправление и способствовать достижению целей наказания».

Шмакова оставили отбывать новый приговор в этой же ИК-2 Курганской области, а Лопаткина этапировали в Нижний Тагил в ИК-13 для бывших сотрудников.

Алексей Лопаткин: «В сентябре прошлого года я вышел по УДО. В колонии, где я сидел, менталитет немного другой у осужденных, потому что там находятся бывшие сотрудники. Вся колония в евроремонте. На полу ламинат постелен, и телевизоры большие, хорошие обои, пластиковые окна везде стоят, по всей колонии асфальт. За чей счет евроремонт в колонии сделан? За счет заключенных. Ну это везде так. Это даже позиция не именно каких-то регионов, это позиция Москвы. Просто этого никто не афиширует. Вы же можете себе представить, какие деньги ходят таким образом в общероссийском масштабе. Это миллиарды…

В этой колонии для бывших сотрудников и должности продают, и УДО, все как везде. Благо, что у меня там был знакомый сотрудник. Мы учились вместе. И поэтому у меня там все бесплатно вышло. Я и на должности нормальной был (комендант в промзоне), и по УДО он помог мне по старой дружбе.

Нам со Шмаковым солидарно суд признал платить по иску Саломатина — один миллион рублей. У меня высчитывали деньги в колонии из зарплаты. А зарплата у меня там была 400 рублей. Пришлось выплачивать иск, для того чтобы не было у суда основания отказать мне в УДО.

Саломатин так и не был наказан за продажу телефонов в колонии, несмотря на данные им же самим признательные показания. Продажа телефонов — это нарушение правил внутреннего распорядка, это правонарушение. Его должны были наказать, в ШИЗО, в СУС определить, причем на очень долгий срок.

Саломатин сейчас продолжает находиться в этой же курганской колонии вместе со Шмаковым. И это, конечно, опасно. Получается, что в одной колонии держат и потерпевшего, и обвиняемого. Саломатин просто может спровоцировать Шмакова, ведь у Шмакова срок по первому приговору уже вышел, он должен был еще год назад освободиться. А теперь, получается, сидит из-за Саломатина. Шмакова увезти проблематично в другую область, потому что он уже был переведен из Тюмени по наряду УФСИНа. А почему Саломатина не увезти? С ним намного все проще, и есть объективные для того причины — ну не знаю, видимо, нужен он там.

В колонии в Нижнем Тагиле я смотрел приговоры тех, кто со мной сидел. Я вам могу сказать, что нас таких много везде, которые действительно непонятно за что сидят, просто за то, что где-то кому-то перешли дорогу. Так что теперь мое мировоззрение касаемо всей нашей судебной системы изменилось кардинально. Честных людей в судебной системе я там не видел вообще.

Поддерживали ли меня мои бывшие коллеги из УФСИН по Курганской области? Да нет, вы что, там такие тучи вокруг меня сгустились. Это же редко, когда люди руку помощи тянут, если могут еще и сами пострадать. Я зла на них не держу. Ну не захотели и не захотели, они друзьями не были, а только коллегами. Ну было и было, сейчас что переживать. Жизнь-то продолжается…»