Cтрах в камуфляже

Первый очевидный признак, который проявляется сразу же, это усиленная работа чиновников на месте трагедии. В день теракта в петербургском метро Георгий Полтавченко и чуть ли не весь Смольный провели на месте взрыва, вероятно, несколько часов. Оттуда нам присылали динамичные фоторепортажи и видеоролики. Губернатор на развалах, губернатор в оцеплении, губернатор среди окровавленных людей. А в это время город погрузился в транспортный коллапс и панику. Петербуржцам важнее, чтобы в такие часы власть города контролировала все подчиненные ей службы, а делать это, сдается мне, сподручней из своего кабинета или координационного штаба, а не со ступенек взорванной станции метро. Что делает губернатор Санкт-Петербурга на месте теракта? Он показывает, что работает, ведь за стенами Смольного его работы не видно.

Теракт в Петербурге в каком-то смысле стал для России очень необычным — здесь все чиновники и высшие силовики подчеркнуто активно работали на месте. А кого теракт застал в Москве, те стремительно на это место полетели. Думаю, дело в том, что они напуганы. Но не столько самим терактом, сколько тем фактом, что взрыв совершен в родном городе всего верховного руководства страны. Да еще во время присутствия в городе Владимира Путина. У чиновников, напуганных и растерянных, на лицах отпечатался сильнейший страх. Страх, что самый важный уроженец Петербурга вдруг подумает, что они в этот скорбный для города день плохо работали. Поэтому все работали подчеркнуто хорошо. То есть так, чтобы их было хорошо видно. А тех, кто по шесть часов мерз на автобусных остановках, видно не было. Особенно хорошо видно было в тот день Георгия Полтавченко.

Его положение в последние месяцы в городе незавидное. Прямо скажем, не любят в городе Георгия Полтавченко. А тут еще взрыв чуть ли не на глазах у главы государства. На месте Георгия Полтавченко любой бы полез и во взорвавшийся тоннель, и к черту в пекло. Вот только со слаженной и грамотной работой городских властей это никак не связано.

И тем, кто говорит об этом, неизменно отвечают выработанной еще при жизни Дзержинского формулой: «Попробуй сам!» Вариативно она звучит так: «Сделай лучше!», «Начни с себя!», «А сам ты что сумел сделать для города?» Как только вы слышите эти слова, можете быть уверены — вами манипулируют.

«Попробовать самим» хочется многим. Думаю, миллионы людей в России хотят примерить на себя кресло и Георгия Полтавченко, и тех, что стоят над ним. Миллионы хотят, а тысячи, никак не меньше, к этому готовы. Вот только любое предложение выйти и попробовать сделать такую работу трактуются у нас как дестабилизация обстановки в стране.

Как только люди, прежде всего люди публичные и имеющие в обществе вес, задают вопросы, строят предположения, требуют, наконец, ответов, им в лицо бросают «Сейчас не время». Услышали эти слова? Знайте, что их произносит человек нечестный. Потому что в условиях, когда власть действительно беспомощна, когда растеряна, она отвлекает людей от острых вопросов. В нашей стране для этих целей идеологию построили с морализаторским регистром. И сегодня она позволяет любые чувства и порывы, кроме скорби, объявить вне этики. Она же позволяет на свое усмотрение решать, кто достаточно скорбел, а кто не очень.

Вообще, во время терактов, стихийных бедствий и техногенных катастроф манипуляцией общественным мнением является вынос в общественное пространство любых тем и вопросов, не касающихся главных. А при теракте главные вопросы следующие:

1. Скольких взорвали? 2. Кто взорвал? 3. Почему взорвал? 4. Зачем взорвал? 5. Кого взорвали?

Именно в такой последовательности. Как только наши медиа всерьез обсуждают что-то другое, можете быть уверенными — вас дурят. Во время теракта в Домодедово официальные СМИ на разрыве аорты возмущались таксистами-рвачами, которые зарабатывали на горе. А в Петербурге решили сыграть на самом слабом для города месте — на его тщеславии. Петербуржцам всегда очень приятно слышать, что их город самый интеллигентный, а люди — самые отзывчивые и добрые. Поэтому с первых же часов после взрыва в метро газеты обсуждали великодушие горожан. И писали какие-то уже совсем небылицы: например, про то, что рестораны бесплатно кормили людей, а заправки бесплатно заливали бензин.

На самом деле бесплатно бензин давали только волонтерам и только, кажется, на заправке «Газпромнефти». Бесплатных такси дождались единицы. Я сама, хоть и была не в Петербурге в тот день, ради эксперимента попыталась вызвать через приложения машину у одного известного оператора такси — бесплатных машин не было, а за 495 рублей обещали прислать сразу. И тарифы у таксистов 5–10-кратные встречались, и общественный транспорт далеко не весь возил бесплатно, особенно маршрутки. Случаи бесплатной раздачи чая в ларьках действительно были, но были и публичные туалеты по 100 рублей за вход вместо 35. Всякое в тот день в городе было. Но не на всякое можно людей отвлечь. На тему великодушия народа сам народ культурной столицы отвлекся с радостью. Спустя шесть часов после теракта не было обнародовано и половины имен жертв и пострадавших, но весь город упоенно обсуждал свою сплоченность.

Упор на сплоченность — мощный инструмент, помогающий скрыть некомпетентность власти. Запомните, если после теракта представители власти вдруг выступают с заявлениями «Нас не запугать!», они выгораживают себя и вредят обществу выживших. Обычно таким кредо начинаются полные мужества тирады о том, что террористы якобы только и хотят, чтобы люди перестали ходить на большие концерты, ездить в метро и проявлять бдительность. Все последние европейские теракты сопровождались именно такими заявлениями правительств. Это типичные для политиков с левым уклоном слова. Любой нации нравится видеть себя стойкой. И любая нация охотнее повторит «Нас не запугать!», чем признается «Мы напуганы, наши власти не гарантируют нам безопасность, а сменить власть мы не можем». Это обычное желание объединить народ вокруг лжеидеи о стойкости и героизме.

Даже если террористический акт совершается спецслужбами страны на ее же территории, цели у такого акта могут быть разнообразными: например, чтобы использовать террористическую угрозу как мотив для принятия репрессивных законов, для отвлечения внимания от важных событий, для утверждения милитаристского бюджета… Но даже в случае внутренних терактов цели террора всегда далеки от желания заставить людей не ходить на концерт или не ездить на метро. Ни один теракт не совершается, чтобы заставить граждан сидеть дома.

Люди, которые этого не понимают, идут навстречу террористам. Угроза терактов в Лондоне существует давно, но под излюбленную левыми политиками песенку про «нас не запугать» люди совершенно потеряли бдительность. Им, например, внушили, что подозрительность — это плохо. Поэтому многократно попадавшийся на связях с исламистами человек смог спокойно жить в Лондоне и взять в аренду машину. Просто британцы решили, что их не запугать, что они не пойдут на поводу у террора и не будут своей подозрительностью сеять панику.

Ну и последний верный признак страха власти — разговоры о компенсациях родственникам. Вы заметили, что обсуждение любых масштабных трагедий в России, вина за которые так или иначе лежит на государстве, начинается у нас с обещания компенсации родственникам жертв? Так было и после взрыва на «Сенной»: еще и число жертв точно не подсчитали, а Максим Топилин поручил выплатить семьям погибших компенсации. Потому что в первые часы после трагедии семьи погибших, пострадавших, пропавших по вине государства — страшное информационное оружие. У них есть выход на СМИ, в первую очередь иностранные. Их нельзя запереть в камере или изолировать в психбольнице. Поэтому в ход идут обещания компенсаций. Суровая правда такова: если государство в ответ на вопрос, почему убили твоих близких, говорит, сколько оно тебе за их жизнь заплатит, значит, оно чувствует себя виноватым и беспомощным.