Две провинции

В Беларуси не утихают народные волнения, люди выходят на улицу даже в районных центрах. Лукашенко вертится, как цирковой акробат под куполом, стараясь угодить и России, и Европе, и возмущенным гражданам. Ситуация накаляется, в минувший вторник дело дошло до ночных арестов. Что об этом слышно в Москве? Ничего, как обычно. Москва с головой ушла в выяснение отношений с Берлином и Вашингтоном, забыв про Минск. За последней братской республикой в России следят только маргиналы — ​империалисты и русские националисты.

Так было и раньше: царский Санкт-Петербург и советская Москва не обращали внимания на скромную тихую европейскую нацию, доставшуюся им в ходе войн с Польшей и Германией. Цари и генеральные секретари напрямую общалась с теми, у кого есть влияние на мировую повестку. При таком размахе понимать Беларусь — ​лишняя трата времени и сил. Предполагается, что она навсегда останется у ног России. Невнимание было раньше, невнимание есть сейчас.

Но есть разница в причинах невнимания: нынешняя Россия не замечает Беларусь не как империя свою колонию, а как страна второго класса не замечает страну второго класса. Россия утратила статус мировой державы три десятилетия назад. Чуть позже, чем Франция, Турция, Испания и Швеция.

Современная Россия — ​это просто еще одна условно европейская страна с богатым имперским прошлым. Теперь талантливый юноша из восточной Европы, мечтающий о литературной славе, не поедет в Москву, как в свое время поехал украинец Николай Гоголь. Если ему нужно всеобщее признание, он выучит английский и уедет в Нью-Йорк — ​подлинный Третий Рим наших дней. Если ему достаточно локальной известности, он останется дома и углубится в изучение родного языка: украинского, словенского, белорусского, хорватского. В 2017 году выучить русский — ​не значит стать гражданином мира, как это происходит в случае с английским. Владение русским языком — ​пропуск в Россию и только. Как венгерский — ​пропуск в Венгрию, а эстонский — ​в Эстонию.

Россия огромна, но у этой огромности есть границы. Россия — ​как огромная Эстония или как огромная Венгрия. Если мы говорим о литературе, в Москве чрезвычайно трудно сделать действительно большую писательскую карьеру. Зато можно сделать российскую, локальную. Далеко не факт, что российская литературная карьера будет значить больше, чем эстонская. Таллин, читающий на эстонском, Минск, читающий на белорусском, Белград, читающий на сербском, — ​относятся к своим авторам с большим уважением, чем Москва. Небольшие европейские нации, напуганные глобализацией, выше ценят слово, сказанное на родном языке.

Жить между акафистом сталинскому епископу и панегириком донецкому сепаратисту. Не самый приятный климат для представителя свободных профессий.

В итоге амбициозный российский автор ничем не отличается от амбициозного латышского. Оба они, взыскуя славы, откажутся от родного языка в пользу английского. Оба будут искать стипендии в американских школах искусств. Оба будут конкурировать за внимание публики, читающей на языке Шекспира. Если они действительно талантливы, рано или поздно о них узнают на родине: в случае успеха их работы переведут на язык, от пользования которым они отказались.

Москва может сколько угодно надувать щеки. По факту она давно живет в ритме Минска — ​столицы европейского государства с условным суверенитетом. Москва, как и Минск, завидует Нью-Йорку. Его шику, лоску, возможностям. Кусая губы, Москва подражает и копирует.

Ее нынешнее отсутствие внимания к Минску — ​это не надменность самодостаточной мировой державы, занятой решением глобальных проблем. Это невнимание провинции к провинции. В силу разницы доходов Москва сильнее напоминает Нью-Йорк, чем Минск. И тут важно помнить, что напоминать Рим — не значит быть им.