Родной город Дмитриева, его семья и коллеги по увековечению памяти о репрессированных считают дело надуманным и политически мотивированным.
Юрий Дмитриев. Фото из личного архива Кати Клодт
— Отец до всего, что с ним произошло, говорил: «Скоро что-то будет». Я подшучивала: «Пап, не страдай ерундой. Завязывай с игрой в Джеймса Бонда». Он же не объяснял: что и почему. Не хотел тревожить. А теперь от знакомых слышу, что были звонки, странные вопросы о новых книгах… «Подождите секунду», — Катю Клодт, дочь Юрия Дмитриева, отвлекает ее сын. У 13-летнего мальчика закончились соревнования, он спешит домой. Мы с Екатериной остаемся в петрозаводском спортивном центре, находим тихий угол для беседы.
— И детей втянули в грязь, — мама провожает сына взглядом. — Она везде: в газетах, в соцсетях. Даник читает — поражается. Нет, в школе к нему не цепляются: уважают, и он занимается борьбой, чуть что — стойка, суровое лицо и «Ты хочешь поговорить об этом?» Наташа, приемная дочка папы, на год младше, тоже самбистка, боевая девочка… Зачем забрали ее из дома, увезли из Петрозаводска в деревню, поселили у родной бабушки, с которой она не жила больше 8 лет? Наташа ничего не поняла, когда задержали отца. Узнала об аресте и обвинениях из интернета.
Катя рассказывает, что за день до задержания отец попросил ее прийти и посидеть в квартире.
— Я спросила: «Что случилось?» Он ответил: «Не задавай вопросов, просто приди и побудь, пока не вернусь», — вспоминает Екатерина. — Я не могла из-за работы. И у Даника были важные дела. Иру (гражданскую жену Дмитриева. — А. Б.) пригласили в больницу. Отца вызвали к участковому по незначительному вопросу и продержали 4 часа. В квартире без него кто-то побывал. Вещи лежали не на своих местах. Копались в компьютере. Папа заметил, я отмахнулась… А 13 декабря его забрали. В наручниках, как преступника. На глазах у соседей вывели под конвоем, затолкали в машину. Ему 61 год, его весь город знает. Опозорили.
Папа позвонил уже из Следственного комитета: «Не понимаю, в чем обвиняют. Какие-то фотографии в интернете». Через несколько часов я его набираю. «Мне тут, Катя, статью дают. От 8 до 15…» — «Дней?» — «Лет. Якобы я выкладывал снимки в интернет». У меня истерика. Какое «выкладывал», если он в этом не шарит. Он вот… — Катя стучит двумя пальцами по столу, — «чайник». Кричу в телефон: «Дай адрес этого СК, я приеду». Следователь ни в какую не хотел общаться.
—Были предположения: почему, за что?
— Вероятно, из-за его работы. Репрессии, Сандармох, книги о жертвах и палачах… Он же фанатик. Бесстрашный, упрямый, честный. В детстве и меня брал с собой на раскопки. Человек почти тридцать лет посвятил исследованиям, экспедициям, поминальным спискам. Ну что о нем можно было придумать, если хотели закрыть? Он весь на виду, ни в чем не замешан…
Вскоре после задержания телеканал «Россия 24» показал сюжет о деле Дмитриева. Пять минут из пятнадцати — о папе: ярлыки, снимки обнаженной девочки, а дальше пасквиль на международное общество «Мемориал». О миллионах, которые в него стекаются, о врагах-агентах. Все, что приписывают папе, — мерзость. Приемная дочка Наташа росла рядом с нами. Ей больно. Она, когда я приезжала к ней в приют после ареста, вцепилась в меня — не оторвать. У нее школа, секция, подруги, а ее взяли и как багаж перебросили.
—Ваш старший брат встречался с отцом после ареста?
— Он живет в Финляндии. Приезжал, но ему не дали свидания. В голове не укладывается: какая порнография?! У отца сын, дочь, внуки. Мои друзья его с малолетства боготворят. Наши дети все время у деда — вместе с Наташей. Обедают там, ночуют. Наташа к нам часто приходила. Чужие люди из разных городов и стран сегодня пишут: «Как помочь Юрию Алексеевичу?» Деньги присылают, поддерживают. Никто не верит в «скрытые пороки».
Сандармох. Фото из личного архива Кати Клодт
<strong>Справка «Новой»</strong>
Сандармох
— лесное урочище в Медвежьегорском районе Карелии, где на площади 10 гектаров во время Большого террора 1937—1938 годов расстреляно и захоронено свыше 9500 человек 58 национальностей. Преимущественно это были спецпоселенцы и заключенные с Беломоро-Балтийского канала (каналоармейцы) и из Соловецких лагерей, а также жители окрестных сел. Всего на этой территории было обнаружено 236 расстрельных ям. Расстрелы проводились тайно, впервые захоронения их жертв были обнаружены в июле 1997 года..
Было установлено, что Сандармох является местом массового расстрела 1111 заключенных так называемого «первого соловецкого этапа». Среди них — выдающиеся мастера культуры, государственные деятели, священнослужители из многих республик СССР. 27 октября 1937 года этап погрузили на баржи, потом его след потерялся. Много лет существовало предположение, что людей утопили в Белом море. Однако в 1995 году усилиями директора Санкт-Петербургского научно-исследовательского центра «Мемориал« Вениамина Иофе в архивах управления ФСБ в Архангельске были найдены оригинальные документы, в частности, расстрельные списки.
Исполнителем приговоров был капитан госбезопасности Михаил Матвеев, заместитель начальника АХУ УНКВД Ленинградской области. Расстрелы проводились в период с 27 октября по 4 ноября 1937 года. 1 июля 1997 года экспедиция Петрозаводского и Санкт-Петербургского «Мемориала» под руководством историка Юрия Дмитриева обнаружила место трагедии.
В 1998 году было открыто мемориальное кладбище «Сандармох», установлен гранитный памятник с надписью: «Люди, не убивайте друг друга!»
«Он для них как кость в горле»
Карельские общественники, депутаты, журналисты, много лет знающие Дмитриева, называют его «неудобным, прямолинейным, резким», но «чутким и порядочным».
Бывший детдомовец. Воспитывался в семье военного, и, если бы не «доброжелатели», сообщившие ему о неродных маме и папе, никогда не узнал бы о том, что он приемный ребенок. Возможно, та, детская, часть его жизни повлияла на решение Дмитриева взять под опеку сироту. Женился в немолодом возрасте, хотел еще раз попробовать создать семью. Так в дом попала девочка Наташа. Взяли ее с супругой из приюта. Брак не сложился — распался, а Наталья стала для Юрия Алексеевича и его близких своей.
Говорят, в быту с Дмитриевым непросто — характер. К тому же он чрезмерно увлечен работой: «исследования, экспедиции ему ближе, чем домашние хлопоты».
Чиновники, силовики его не любят, он «для них как кость в горле». Мог послать по матушке. Мог залезть на стену дома и сорвать памятную доску, установленную в честь первого секретаря компартии Карелии Геннадия Куприянова — члена особой тройки НКВД, приговорившей к расстрелам более полутора тысяч жителей республики. Мог отчитать министерство культуры региона за то, что нашло деньги на памятные знаки для виновников, но не для жертв репрессий.
— Моя семья благодарна Дмитриеву. Он нашел место, где погребен наш родственник, помог собрать информацию о нем. Позже Юрий Алексеевич отыскал в архивах донос на моего деда. Дмитриев — своеобразный человек, вспыльчивый, — дополняет портрет корреспондент карельского издания «Черника» Валерий Поташов. — Но известие о «вовлечении несовершеннолетних» во что-то непотребное — за гранью… Дурные наклонности проявились бы за столько лет, поползли бы слухи. А у него репутация человека, с головой ушедшего в раскопки. Сандармох, Красный бор, Соловки… Не исключаю, что при подготовке очередных списков он мог задеть больших людей. Через него проходили фамилии сотрудников НКВД. Он видел доносы. И до сих пор живы некоторые из тех, кто стрелял, сажал. И их дети, наверное, при должностях. Кому-то не хотелось, чтобы всплыли истории отцов и дедов.
— Мы снимали фильм о захоронении военнопленных и долго общались с Дмитриевым. Я бывала у них дома. Нормальная семья, дружеские отношения, — говорит тележурналист Анна Яровая. — На снимках, показанных в программе «России 24» со ссылкой на следствие, изображена обнаженная девочка. Профиль, анфас, руки вытянуты вдоль тела и руки подняты вверх. Фотографии как в медицинских картах. Наташу взяли под опеку слабенькой, дистрофичной. Юрий Алексеевич объясняет, что делал снимки в первые год-два, чтобы отследить, как развивается ребенок. Фотографии хранились в компьютерной папке, он их никому не отправлял и не показывал. Надо знать Дмитриева… Человек десятилетиями откапывал кости. Как-то раз хранил останки у себя в гараже, пока шла экспертиза, — некуда их было оформить. Для него тело, плоть – всего-навсего биологические параметры.
Кстати, и известный российский сексолог Александр Полеев после задержания Дмитриева написал в фейсбуке, что карельский историк «ну никак не тянет на любителя детей». Не таился бы до 61 года — «в мировой специальной литературе такие случаи не описаны… Похоже, что с ним хотят расправиться».
Но почему? И кто?
Фото из личного архива Кати Клодт
«Это московские дела»
— Юрий участвовал в международном проекте по созданию единого банка данных репрессированных в России и ближнем зарубежье «Возвращенные имена», — говорит петербургский историк, эксперт по периоду массовых репрессий в СССР и друг Дмитриева Анатолий Разумов. — Юра не просто из числа людей, руководящих работами по поиску мест погребений и составлению Книг памяти, он упорный, целеустремленный, говорящий правду. Для меня нет сомнений, что его именно поэтому решили каким-то образом «выключить из жизни». А форму подобрали ту, что погрязнее. Если бы я не знал Юрия более 15 лет, наверное, были бы колебания. Но я с ним ездил, жил в палатках, работал на конференциях в Нижнем Тагиле, Киеве, Москве, Петербурге. Он приезжал на каждую презентацию «Ленинградского мартиролога» в Питер, я приезжал в Петрозаводск на его презентацию «Поминальных списков Карелии». И в курсе всех его личных обстоятельств.
Порядочного человека нельзя мазать грязью. Из того, что в нашу пользу: люди, способствовавшие его задержанию, не поняли, с кем они имеют дело. Я был в Совете по правам человека в Карелии. После заседания в коридоре к нам подошел прокурор республики Карен Габриелян: «Вы говорите, что Дмитриев — известный человек. Какой же он известный? В своем узком кругу».
Ошибаетесь. Юра и Ваня Чухин первыми в постсоветской России опубликовали все списки местных (карельских) палачей. Еще лет 15 назад. Юрий — историк, тщательно документирующий преступления сталинской эпохи, действующий член республиканской комиссии по восстановлению прав реабилитированных.
— Его дело — абсолютно надуманное, — продолжает Анатолий Разумов. — Можно гадать, где и что сошлось: сверху, снизу, на каком уровне, но считаю, что Юрина работа в течение последних двух лет была дорогой к этим событиям. Я сразу для себя понял: такие вещи не решаются какими-нибудь мелкими колями и васями. Но с чьего одобрения, почему? О сюжете на центральном телевидении в Петрозаводске нам так сказали: «Это не наши материалы, это московские дела». Значит, либо дело нашло мгновенный отклик в центре, либо там его ждали: прижмешь человека, глядишь, и другие прижмутся.
—Анатолий Яковлевич, Дмитриев — один из первооткрывателей урочища Сандармох, ставшего всемирно известным мемориальным кладбищем жертв террора. До задержания он готовил к публикации книги о спецпоселенцах и о месте массовых казней в Красном бору. Не это ли причина?
— Он готовил три книги, я помогал ему и хорошо себе представляю материал. Эти люди утащили компьютер, всё изъяли, разорили. Дело, конечно, не в каких-то «списках палачей». Эти списки давно известны. Юра не работает в архиве госбезопасности, где он мог бы взять некие новые документы о сотрудниках НКВД, или тем более о секретных осведомителях. По такому поводу к нему бессмысленно было приставать… Но как общий фон для ареста могло сгодиться всё что угодно. Потому что Юра никогда не останавливался.
Фото из личного архива Кати Клодт
«Люди не верят в версию следствия»
В прошлом году «Мемориал» выпустил справочник «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. 1935—1939» со сведениями о почти 40 тысячах сотрудниках НКВД. В мае вышел компакт-диск, а в октябре Минюст России признал общество иностранным агентом.
В ноябре «Мемориал» выложил справочник на сайте, а через несколько дней в газете «Комсомольская правда» появилась новость о петиции потомков сотрудников НКВД в адрес президента России с требованием закрыть базу данных. Однако текста коллективного письма до сих пор никто нигде не нашел.
Тогда же депутат Госдумы от ЛДПР Иван Сухарев попросил Генпрокуратуру России проверить деятельность «Мемориала», обвинив его в «разжигании ненависти по социальному признаку». А 13 декабря в Карелии показательно задержали Юрия Дмитриева, историка, поисковика лагерных кладбищ Белбалтлага, Соловецкого лагеря особого назначения и мест погребения репрессированных.
— Дело Дмитриева не имеет под собой никакой почвы, — убежден член Совета по правам человека при президенте РФ Сергей Кривенко. — Об этом говорят дети Юрия Алексеевича, крестная мама Наташи. Органы опеки подтверждают, что у них не было претензий к Дмитриеву, и они не получали сообщений о насилии в отношении ребенка. Это явная провокация. Причем не без участия силовых структур. Люди не верят в версию следствия, Дмитриева защищают коллеги, знакомые, священники, жители Карелии, которые относятся с большим уважением к тому, что он делает. Не складывается дело.
Но Юрий Дмитриев по-прежнему в СИЗО. Там он отметил свой день рождения. Туда ходит к нему на свидания дочка Катя.
— Долго не виделись. У них был карантин, когда приезжали омбудсмены. Звонки ему запрещены. Я держалась благодаря письмам сочувствующих. Столько новых друзей приобрела. Откуда только ни пишут, — улыбается Катя Клодт. — Передают папе приветы. Отец всегда называл меня Екатериной Юрьевной, а я его Юрой. Хожу к нему и говорю: «Юра, мы тебя вытащим. Никому не отдадим. А потом запру тебя дома, будешь возиться с внуками, не пущу ни на какие раскопки». Так его же не удержишь.
Петрозаводск—Москва
___
Когда я готовила материал, коллеги и друзья Дмитриева предупреждали: «Пожалуйста, пишите осторожно. У дочери Юрия Алексеевича погиб муж, сидит отец, и страшно, если он уже не сможет выйти. Кате и ее детям надо жить. Она не спит по ночам, она отвечает за отца, сына и дочь. Карелия – непростой регион».
Непростой?! Судя по рассказам петрозаводчан и собственным ощущениям, республика, местные силовики с их методами так и не выбрались из 30-х годов прошлого века. До сих пор там. Уволен преподаватель петрозаводского вуза, чья семья общалась с Дмитриевым. Уволена знакомая исследователей, согласившаяся во время скандала дать интервью СМИ. Люди поддерживают Юрия Алексеевича, пишут письма в его защиту, но из страха наотрез отказываются публично комментировать происходящее.
О прослушке телефонов, блокировании звонков, «ненавязчивом наблюдении» в Петрозаводске говорят, как о чем-то привычном, будничном. Не верила, пока, беседуя с Катей в спортивно-развлекательном центре, не увидела за ее спиной двух амбалов, стоявших неподалеку и откровенно нас фотографировавших.
Дочь Дмитриева аккуратна в словах, она не оценивает ход следствия, не перебирает версии случившегося с отцом. Обычно так ведут себя близкие людей, взятых в заложники.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»