Исламизм как вестернизация

Одна из главных черт, которые всегда поражали западных путешественников и политических теоретиков, пишущих о Ближнем Востоке, — это его удивительная гетерогенность. Здесь рука об руку жили мусульмане, христиане и евреи самых разных сект и исповеданий: ситуация, практически немыслимая для Европы Нового времени, за исключением отдельных островков терпимости вроде Швейцарии, Нидерландов или Речи Посполитой. В самом сердце Османской империи, в янычарском корпусе, действовал орден бекташей, члены которого придерживались крайне неортодоксальной обрядности, восходящей то ли к христианству, то ли к древнетюркскому шаманизму. О религиозных меньшинствах, таких как православные, евреи и монофизиты, и говорить нечего — они были объединены в т.н. миллеты, автономные от центральной власти и имперского законодательства, и управлялись, соответственно, патриархом, верховным раввином и католикосом, в подчинении которых были собственная полиция, суды и фискальная служба. Традиционные для Востока режимы вовсе не были царством равенства и свободы, но — заповедниками терпимости и разнообразия, если сравнивать с большей частью современной им Европы.

Связано это было, как ни странно, с «отсталостью» восточных обществ, проскочивших эру религиозной унификации, через которую прошла едва ли не вся Европа. Когда мы говорим о мультикультурализме и гетеро­генном обществе, эти концепты почти неизменно трактуются как нечто новое и совершенно невиданное в мировой истории, будь то со знаком плюс или минус. Это — ошибочно. На самом деле разнообразное, мультикультурное и поликонфессиональное общество — более простой и потому более ранний тип по сравнению с обществом гомогенным. Всеобщему единству логически предшествует тот самый мультикультурализм. Перелом наступает только в результате чисток и геноцида.

На 1550 год по всей Европе сохранялся еще крайне неоднородный религиозный ландшафт: чересполосица, состоявшая из христиан всевозможных конфессий (включая религиозные секты вроде ариан и антитринитариев, имевших к христианству примерно такое же отношение, как современные алавиты — к исламу). Любопытно, что одним из главных рассадников арианства и протестантизма в Европе была Польша. Достаточно сказать, что отец Марины Мнишек, Юрий, перешел в католицизм из кальвинизма всего за несколько лет до известных событий. Но что говорить о Польше, если в Италии и даже Испании, самом сердце католицизма, в это время действует множество околопротестантских кружков, членом одного из которых был, например, Микеланджело.

Мир городов-государств естественным образом тяготел к разнообразию. Только консолидация государственных иерархий, резкий рост бюрократических аппаратов и армий, произошедших в XVII в., позволили усилившимся монархиям приступить к искоренению несогласных и построению религиозно гомогенных обществ.

Ближний Восток, хорошо это или нет, но этот этап проскочил и остался гетерогенным. Сейчас сразу несколько сил, воюющих друг с другом в Сирии и Ираке, включая и пресловутый ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в России), пытаются это обстоятельство исправить. То, что происходит сейчас в Леванте, совсем не похоже на традиционное ближневосточное общество, но очень напоминает события в Неаполе или в Пьемонте около 1600—1650 гг. с уничтожением калабрийских кальвинистов или альпийских вальденсов, памяти которых Мильтон посвятил одну из своих поэм.

Получается, что сегодня единственный способ прекратить или хотя бы затормозить религиозные чистки связан с реальной федерализацией региона. На сегодняшний день любая группировка, которой достанется центральная власть, использует ее для зачисток религиозно чуждого населения. Так что наилучшим выходом для Сирии и Ирака был бы швейцарский путь максимального административного дробления территории и передачи максимума власти и ресурсов на муниципальный уровень. В противном случае кого-то неизбежно ожидают драгонады (принудительное размещение войск в домах гугенотов) и инквизиция — сейчас Ирак и Левант находятся как раз на этом историческом этапе.