— Ну шо, будете снимать? Какой канал?

Несколько разочарованно:

— А, просто на планшет…

Женщина лет шестидесяти, в коричневой куртке-дубленке, ставит недоеденную миску с кашей на угол стола и отирает ладонью рот: готова. В Авдеевке, на стадионе под названием «Химик», где поднят государственный флаг Украины, развернут палаточный городок для обогрева и дымят полевые кухни, полно журналистов, в том числе зарубежных. Каждый хочет получить в кадр жующего, лучше — жадно жующего человека на фоне очереди за гуманитаркой. Никто уже не отворачивается. Понимают: работа.

Со стороны похоже на ярмарку. В первый после открытия день, говорят, даже песни для настроения включали, Вакарчука. Сейчас слышны только отдаленные автоматные очереди. И бормотание раций у спасателей и полицейских.

— Елена, — представляется женщина. Указывает на приятельницу в пальто с капюшоном и мехом: — Надежда. Иди-ка ближе, красивая!

Надежда проводит пальцами по обшлагу пальто и произносит слово «посылочное». Так во времена моей советской юности называли вещи, которые родственники либо друзья присылали из-за границы. Судя по картонным коробам с надписями на немецком языке — их несут от очередной фуры, разгружающейся за оградой стадиона, — обновка оттуда. Но Надежда не слишком расположена к интервью.

— Боюсь… Придут потом домой и зарежут. А я одна живу. Ты что, не знаешь, сколько их тут ошивается?

— Кого? — наступает более боевая Елена.

— Кого… Тех, кто показывает, куда стрелять.

Елена вспоминает о даме, которая накануне вечернего обстрела палаточного городка и школы №2 (об этой трагедии — в репортаже «Новой» от 6 февраля) ходила по «ярмарке»:

— Моложавая, накрашенная, коричневая шуба, шапка черная. Сумка наперевес, примерно как у вас. Только с блестками.

— Под ягуара, — уточняет Надежда, прихлебывая чай.

— И говорит: «Быстро сваливайте, чтобы не погибнуть! Сейчас обстрел начнется!»

— Полиции рассказали?

— Да с «той» стороны столько таких приходит! — машет Елена. — Специально, чтобы разведать, откуда украинцы, ну то есть наши, по Донецку бьют.

— Еще и обедают, — добавляет Надежда.

— И разговоры ведут: «Конечно, сегодня кашей кормят, а завтра убивать начнут и квартиры у авдеевских забирать!» Знаете, какие здесь люди…

— Неадекватные, — заключает Надежда.

Елена: Тем более столько наркоманов в толпе. Тоже кормятся. А что делать? Война. Вчера никто не кричал, когда САУшки (самоходные артиллерийские установки. — Ред.) ударили. Быстро лягаешь (ложишься — укр.) или прячешься. Это ж не в первый раз.

Надежда: Полковника, которого в живот ранило, мы знали. Он тут постоянно, хоть днем, хоть ночью. Приносил продукты, печенье предлагал. Хороший мужчина, жалко.

Елена: Очень хороший, да. Мы за вещи теплые просили, за одеяла. «Вы, девочки, с той стороны идите, где «Каритас». Или, как оно называется, забыла…

— Фонд беженцев ООН! — подсказывает Надежда.

Елена: Да. А женщину местную, что убило вчера, мы не знаем.

— Мирных жителей много пострадало за неделю?

Елена: Да мы ж не в курсе. На мельнице позавчера был обстрел, дом сгорел. Заправку подорвали, черти.

Надежда: Я боюсь, что мы так говорим. Придут и зарежут.

Приехал Павло Жебривский, глава военно-гражданской администрации Донецкой области. Зашел в первую в ряду палатку, штабную, проводит оперативное совещание с представителями всех служб. Кто-то из охранников следом несет от полевой кухни большие пластиковые стаканы даже не чая — чифиря.

Полог палатки опущен. Рядом стоит на часах молодой сотрудник ГСЧС, государственной службы Украины по чрезвычайным ситуациям. На минуту отвлекается. В брезентовый проем ныряет мужичок — на «прием» к Жебривскому. Считается: если губернатор лично выслушает жалобу или просьбу, лучше в присутствии прессы, запишет фамилию, даст указание выделить стройматериалы для ремонта, то желаемое произойдет моментально.

На момент описываемых событий в Авдеевке зафиксировано 151 разрушение разных степеней. Из них 116 — частные дома, остальное — квартиры в многоэтажках. Со дня на день обещают снова сильные морозы. Семьдесят градусов на выходе, в батареях, которые ухитряется поддерживать коксохимзавод, единственный источник централизованного тепла в Авдеевке, не спасут при выбитых окнах и дырах в стенах от снарядов. Люди рубят на дрова деревья, хотя те и сырые, на санках везут домой. Во время войны многие обзавелись «буржуйками» либо сложили кустарные печи. От них уже случилось несколько пожаров и отравлений угарным газом.

Подполковник полиции в черном комбинезоне реагирует молниеносно, вытаскивает нарушителя порядка за шкирку назад. Потом трясет «чрезвычайщика»: «Ты что, тра-та-та, спишь?!» У парня меловое от усталости лицо. Начальник управления ГСЧС полковник Владимир Захарчук, заметно возвышаясь над толпой благодаря своему росту, отрицательно качает головой: «Отставить!» Производственный микроконфликт исчерпан.

Под диктофон Захарчук общаться не хочет. Силовики действительно круглосуточно дежурят в палатках, которые с наступлением ночи становятся идеальной мишенью для ударов боевиков. Кто придумал разбить лагерь на стадионе, в шаге от здания военно-гражданской администрации Авдеевки, которая также потенциальный объект атак, мне выяснить не удается. Но локация выгодно смотрится в телерепортажах.

Между тем к подполковнику полиции подходит гражданин средних лет, в добротной кожанке, со смартфоном и отчетливо, требовательным тоном произносит несколько фраз — как будто оператору на горячей линии:

— Я являюсь коренным жителем города Авдеевка. В настоящее время моя супруга с двухмесячным ребенком находятся в эвакуации. Какой соответствующий пакет документов я должен предоставить, чтобы получить сейчас памперсы?

— Жебривский этим не занимается.

— А кто занимается? — с вызовом спрашивает мужчина. — Памперсы требуются ежедневно! Двухмесячный ребенок не может проживать здесь, без условий!

Подполковник (заставляя себя реагировать спокойно):

— Вон там, видите? Очередь. Или обратитесь к волонтерам в голубых жилетках, на них написано «Пролісок».

— Уже подходил. Без очереди не пропускают. Какой соответствующий пакет нужно предоставить?..

Подполковник (перебивает, еле сдерживаясь):

— Срочно нужно всем. Еще раз повторяю, подойдите к волонтерам.

Мужчина, чуть пошатываясь, поворачивается как по команде «кругом!» и бросает подполковнику:

— Понятно. Вы не компетентны!

Закуривает, уходит.

— …И вот, тра-та-та, я же не сорвался, правда? Не дал ему, тра-та-та, как нашему, который с ног валится? Ежедневно — подворовой обход, продукты, хлеб, аптечки всякие бабушкам-дедушкам на старой Авдеевке, там и накрывало не раз. Не сказал: «Что ж ты, тра-та-та, даже на свою семью заработать не можешь и до сих пор не пошел свой город защищать, а пацаны на «нуле», на «промке» гибнут?» Извините, конечно, — закуривает и подполковник.

На «ярмарке» действительно немало мужчин детородного возраста. Едят, обсуждают новости, помогают женам уносить съестные припасы. Достаточно и детей.

Возле одной из групп девочек-подростков (шапки с помпонами, ресницы подкрашены) вижу Елену Розвадовскую, известного украинского волонтера. До начала войны на востоке страны Лена несколько лет работала в сфере защиты прав детей, в офисе детского омбудсмена. С 2014-го исколесила фактически всю прифронтовую зону, самые страшные закоулки, эвакуируя из-под огня мам с малышами. Умеет убалтывать армейцев, чтобы давали ей бронированные машины под такое дело.

Слышу, как одна из девочек возражает Елене:

— Не, мамка сказала, нет денег кататься. А тут дом и хозяйство. В школу пока тоже не хожу. Все, покушал? Поехали!

И трогает с места летнюю коляску с двухлетним братом, одетым в синий комбинезон. Он показывает пальцем вверх и спрашивает: «Бух?»

Розвадовская рассказывает, как заплатила некой мамаше тысячу гривен лишь за то, чтобы та согласилась не подвергать риску жизнь ребенка и переместилась в Святогорск.

— И да, памперсы. Памперсы — святое. Приходится привозить, кому пообещала. Иногда звонят: «Лен, а правда же, ты и обратно заберешь машиной, когда потише станет?»

Из штабной палатки выходит Жебривский. Обещает: свет вот-вот появится. Договорились, что «та» сторона по бригаде ремонтников ЛЭП стрелять не станет. Спрашиваю, как спасают от гуманитарной катастрофы соседние населенные пункты, Марьинку с Красногоровкой? Там не менее жесткие обстрелы, причем они не прекращались фактически с начала боевых действий на востоке. Жебривский объясняет разницу:

— В Марьинке и Красногоровке есть свет. А если коксохим остановится, тогда все. Через двенадцать часов придется слить воду из системы центрального отопления и полностью вывезти население.

Авдеевка — типичный донбасский моногород, «завязанный» на заводе, который принадлежит Ринату Ахметову.

В сквере, недалеко от военно-гражданской администрации Авдеевки, установлен памятник, плита с надписью «Светлой памяти всех погибших в ходе необъявленной войны». Цветные фото приклеены скотчем. У подножия плиты, как мне показалось, сложены горкой поленья. Разгребла перчаткой снег. Гильзы от снарядов разного калибра, рваные куски металла, осколки мин, зазубренное, спекшееся железо…

Стеклянные двери административного здания частично зашиты фанерой. Сверху наклеены «обереги»: синий, со звездным кругом, флажок ЕС с подписью «Гуманитарная помощь и гражданская защита», фирменные знаки «UNICEF», «Save the children» и чешской организации «People in need», а также пособие с картинками «Как распознать бытового сепаратиста» и благодарность воинам Украины за защиту.

К Фридону Векуа, заместителю главы администрации, пробираюсь вдоль брезентовых носилок на колесах, ими уставлен весь второй этаж. Фридон, которому пятьдесят пять, на должности с января прошлого года. Мы знакомы еще со Славянска, где Векуа как гражданский активист помогал восстанавливать город после его освобождения от боевиков Гиркина и в обмене пленными.

— …Облвоенком вот такими буквами написал на моем личном деле: «Нет!» Ну разворачиваюсь, иду в отдел военной полиции: «Вам спецы нужны?» — «Да!» И на следующий день я уже служил.

Разговор прерывает очередной волонтер, входящий в кабинет как коробейник:

— Консервы, сигареты, сало, сыр, масло…

— В семьдесят вторую бригаду, с зампотылу свяжись! Здесь хватает! — командует Фридон.

Третьего февраля, еще на пути в Авдеевку, меня подсадили в свой микроавтобус волонтеры организации «Восток-SOS» и гуманитарного проекта Минобороны Украины «Эвакуация-200». Ближе к Красногоровке дорога простреливалась, что подтверждал и черный свежий кратер воронки прямо у обочины. С противоположной стороны, по снежной целине, на краю которой виднелась гряда терриконов, одиноко вился лыжный след. Что за сталкер не мог расстаться с мирными привычками?

Села, возникающие за поворотами, выглядели мертвыми. Провалы крыш. На посеченных оспинами «Града» бывших автобусных остановках зеленой краской намалеван призыв «ЖЕСЧЕ». Куда жестче, господи?..

— «Курение вызывает рак! Курение вызывает рак!» Тьфу, кто придумал такие позывные?! — на нас вдруг накатывает приступ безудержного веселья. Так нервная система защищает себя от перенапряжения. Проскочили. Помрачнели. Вспомнила, что «ЖЕСЧЕ» — просто фирменная подпись волонтерской Женской сотни Чернигова. Значит, они тоже рядом.

На ночлег остановились сборной компанией в пустующей квартире пятиэтажки на улице Королева. Среди карематов, спальников, рюкзаков и берцев футляр концертной скрипки выглядел странно, даже иностранно. Хозяйка скрипки действительно оказалась иностранкой.

Марина Бондас, солистка радиосимфонического оркестра Берлина, уроженка Киева, из семьи потомственных музыкантов, с детских лет жила в Германии. Во время Майдана решила взглянуть, что за перемены происходят на родине… Сыграла в Украинском доме для тех, кто защищал баррикады. Снова взяла отпуск, поехала на восток. Стала соосновательницей немецкой благотворительной организации «Сердце для Украины». Выступала в освобожденных Славянске и Краматорске, в школах прифронтовой зоны, в госпитале, в бригадах. Иногда компанию составляли коллеги-музыканты, эти случаи, думаю, запомнились не только самой Марине:

— К блокпосту, по раздолбанной дороге, подруливает «Мерседес» купе с низкой посадкой. Для проверки подают паспорт гражданина Германии, гражданина Бельгии, в багаже скрипка, за рулем альтист, он протягивает пропуск в Национальную оперу Украины…

Марина Бондас вместе с Настей Магазовой, украинским корреспондентом «Дойче Велле», провели минувшую, самую тяжелую для Авдеевки неделю в семье, где дети продолжают играть на фортепиано и читать книги, а родители не теряют присутствия духа и человеческого достоинства.

— Таких людей в городе много! Просто они не на виду, не на «ярмарке», — утверждает Марина. Она занимается проектом, в котором искусство и музыка становятся базовой потребностью, средством выражения эмоций: — Хочется помочь не сиюминутно, а дать импульс на будущее — как жить, надеяться. Особенно в местах, где цивилизация почти замерла.

Неосвещенный дом — сколько жильцов затаилось? Темная улица, где ползет, не включая габариты, темный автобус со сменой на коксохимзавод. Темный город, по которому ползут страх, отчаяние и катится эхо артиллерийских залпов. «Каприз» Паганини. Потом Бах, «Мелодия» Мирослава Скорика.

Марина поднимается со стула:

— Гимн Украины.

Рождается коллективная, достаточно сумасбродная, как все гениальное, идея: повторить с утра, если не будет обстрела, на «разукрашке». Разноцветное здание тяжело ранено столько раз, что имеет право считаться ветераном этой войны.

По лестнице взбираемся на последний, девятый этаж. Впереди, в провале окна — поле. Чуть дальше видны руины Донецкого аэропорта. Скрипачка становится лицом к открытому пространству и начинает играть.