Сестра Иоанна, ее братья и кошки

А собак и кошек к лету станет больше: одних подбросят, другие сами прибьются. Новые братья, впрочем, тоже прибьются: кто-то освободится из тюрьмы и выяснит, что дома уже не ждут, а кто-то пропьет квартиру и останется на улице. Примут всех.

Подворье это относится к женскому Свято-Елисаветинскому монастырю, но находится далеко: монастырь — в городской черте Минска, подворье — в 40 километрах от города, в деревне Лысая Гора. Здесь принимают всякого, паспорт не спрашивают, дают кров и пищу, называют братьями. Условия простые: работать и присутствовать на службах. Если запил — будь добр, покинь подворье. Вернешься трезвый, опустошенный, несчастный — примут снова.

Сестра Иоанна говорит, что нельзя лишать человека шанса. Жаль только, не все успевают второй шанс использовать — как, например, убитый в пьяной драке Андрей. Держался долго, а потом не выдержал: ушел в деревню, запил, убит. Его тезке повезло больше. Он раньше на конюшне работал. Любил лошадей, отлично справлялся. А потом тоже не выдержал. Выпил. Вышел на шоссе и попытался остановить машину собственным телом. Выжил, но теперь работает в свечной мастерской — инвалид.

Работы там много. Ферма, поле, сад, иконная и свечная мастерские, пилорама, теплицы, пасека, сыроварня. Комнаты в общаге называются кельями. Сами братья — трудниками. Неподалеку от общежития — маленький домик, где живут шесть монахинь. Шесть кротких женщин управляются с двумя сотнями бичей, а сестра Иоанна — еще и с десятками собак и кошек.

«Неужели не страшно?» — спрашивала я. Ну как же: маленький домик, где живут шесть монахинь, а в нескольких сотнях метров — общага с братьями-бичами. Страшно ведь. Совсем недавно, в ночь под Рождество, в Борисовском районе была убита настоятельница Свято-Ксениевского монастыря. В экзархате сказали, что убийство совершила «одна из болящих послушниц». А у сестры Иоанны таких «болящих» — каждый второй среди братьев.

— Страшно, конечно, — признается сестра Иоанна. — Иногда очень страшно. Хочется смерти мирной, а не мученической. И не постыдной. Недавно шла к домику через лес, день был солнечный, смотрю — что-то сверкнуло. А потом выходит из кустов Саша, у него шизофрения. В руке у Саши — здоровенный тесак. Давай, говорит, провожу тебя, а то опасно тут, напасть могут. Проводи, говорю, спасибо тебе. У него когда приступ — начинают грезиться опасности всякие. А когда ремиссия — золотой человек. И руки тоже золотые. Сколько он деревянных скульптур на подворье сделал! И грибок, и ангела, и медведей… И домик для кошек, кстати, тоже его работа.

Мы приехали в гости к Иоанне с двумя волонтерами-зоозащитниками, Ольгой и Настей. Девушки везли мешки корма для собак и кошек, лекарства, теплые вещи для братьев, сладости, банки с вареньями-соленьями. Сестра Иоанна первым делом сказала: «Нужно взять гостинцы и пойти к раковому Максиму. Он в келье для инвалидов».

Максим умирает. Совсем. Рак печени, четвертая стадия, трамадол, келья для инвалидов на три кровати. Максим смотрит в потолок… Или уже дальше? Гостинцам радуется слабо: «Ну что же делать, так получилось…» Сестра Иоанна шепотом рассказывает нам: «У афонских монахов есть поговорка: «Рак — в рай за так». Он попадет в рай, вот только мучается и совсем не хочет бороться. А ведь нужно пытаться до последнего. Чудеса ведь случаются, сами знаете». Максиму она тоже говорит про борьбу и чудеса. Он, похоже, не верит. Но рад, что сестра Иоанна всегда за него молится.

Впрочем, молится она за всех. У сестер есть специальный «график дежурств»: раз в неделю каждая остается на ночь в молитвенной комнате и всю ночь молится за братьев. И за тех, кто здесь, на подворье, и за тех, кто не выдержал и ушел, и за тех, кто умер или убит.

Кошки с собаками для Иоанны — нечто вроде общественной работы. Так уж получилось, что, когда подворье только строилось, окрестные жители тут же начали приносить или тайно подбрасывать котят и щенков. Если раньше хозяевам Мурки или Жульки приходилось топить плоды свободной кошачьей и собачьей любви, то теперь проще отнести монастырским. И совесть чиста, как у младенца: добрые монахини о Божьих тварях позаботятся.

А потом испорченный телефон и до Минска дошел. Говорили, будто там, на подворье, приют. Мол, монахиня одна им руководит, а двести братьев-бичей ей помогают. И повезли собак и кошек из города: «Как это — не приют? Так мне что, в усыпалку везти? Неужели не возьмете?» И она брала, хоть и пыталась объяснять, что у братьев — своя работа: мастерские, ферма, конюшня, что возиться с этими несчастными животными придется лично ей, то есть плюс к работе — основному послушанию: молитве, психологической помощи братьям. И все равно везут.

Теперь стало немного легче: о сестре Иоанне и ее питомцах узнали волонтеры. Они собирают деньги на стерилизацию животных и на корм. И — самое главное — ищут хозяев через социальные сети. А шизофреник Саша построил настоящий дом для кошек, другие братья помогли с вольерами и будками для собак.

Один счастливец нашел хозяина прямо на наших глазах. Приехал человек с переноской и забрал черного пушистого котенка. Сестра Иоанна проинструктировала:

— Через пару месяцев можете кастрировать.

— Это еще зачем? — не понял новый хозяин котенка.

— Чтобы котом в доме не пахло.

— Если в доме есть кот — значит, должно пахнуть котом! — возразил новый хозяин. Почему-то мне кажется, что они поладят.

Алексей — единственный из братьев, который помогает сестре Иоанне с животными. Это его послушание. Чистка вольеров и будок, смена кошачьих лотков, кормление, мытье, лечение, общение — всё на нем. Леша красив и ироничен, у него поставленный, какой-то сценический голос. Он здорово отличается от других братьев. Оказалось, Леша — москвич, окончил режиссерский факультет ВГИКа. На Лысую Гору бежал от самого себя.

— Как ты оказался здесь?

— Пить меньше надо было. Думаю, во всей России я внес самый большой вклад в прибыль водочных компаний.

— А почему приехал именно сюда?

— Куда ж мне было ехать? В Серпухов? Оттуда полтора часа на электричке — и я в Москве, среди друзей. Я лучше здесь.

Алексей живет на подворье уже больше года. Возится с животными с утра до вечера, в промежутках молится — говорит, помогает. С хохотом показывает фотографию в телефоне — себя, но белобрысого: «Это мы спектакль тут ставили на Новый год, я Незнайку играл. Пришлось краситься — Незнайка же не может быть чернявым. Спасибо сестре Иоанне — сама краску купила, сама покрасила. Она же в миру парикмахером была, а вы не знали?»

Нет, не знала. Знала только, что в монашестве она уже 14 лет. А что там было раньше — какая разница? Почему-то не люблю вопросы на тему «что вас заставило принять постриг» к тем, чей выбор — постоянная, вечная тяжелая работа, бессонные ночи в молитве, отказ от привычных нам радостей. А у сестры Иоанны к тому же двести заблудших, несчастных, никому не нужных братьев, которым нужно помогать: разговаривать, поддерживать, хвалить, ругать, лечить, одевать — а кто, кроме нее? Молиться за них, бояться их, вместе печь субботней ночью блины на улице в тридцатиградусный мороз, чтобы утром продавать их возле храма, и радоваться, что братья — добрые, время от времени отпускают ее погреться.

Когда мы уезжали, сестра Иоанна достала телефон и набрала номер: «Мать Руфина, если ты к нам пойдешь, захвати, пожалуйста, в шкафу мои коньки! Завтра, говорят, оттепель начнется, сегодня вечером последняя возможность покататься». Оказывается, она любит кататься на коньках: лесное озеро неподалеку замерзает, и когда стемнеет, тихонько, чтобы братья не видели, Иоанна хватает коньки и бежит туда.

Я на секунду представила: зимний вечер, лес, мертвая тишина, кромешная тьма, и в этой темноте по льду замерзшего озера скользит на коньках монахиня. Если бы я эту сцену увидела в кино, сказала бы, что это слишком надуманно, артхаусно, декадентски и что вообще режиссер выпендривается. Но в жизни бывают такие сцены. И такие люди.