Стреляют под корень

«Может случиться, нам скоро будет нечего охранять», — говорит врио директора Института биологии Карельского научного центра РАН Виктор Илюха.

«Государству придется обратить внимание на проблему сохранения оленя как вида, иначе он останется в сказках, фильмах и зоопарках», — вторит ему Олег Суткайтис, директор Баренцево-Беломорского отделения Всемирного фонда дикой природы (WWF). Фонд разрабатывает стратегию по сохранению дикого северного оленя в арктической зоне РФ. Но чтобы воплотить ее, надо понять, что и в каком количестве подлежит охране.

По официальным данным, за год совокупное поголовье сократилось на 53 тысячи особей, составив на конец 2016 года, по данным Центрохотконтроля, 898 480 голов. Впрочем, и эта цифра условная. Формируется она исключительно на основании отчетов, предоставляемых раз в год регионами. Где-то данные берут «с потолка», копируя прошлогодние показатели до последней цифры, где-то сознательно завышают, получая право установить на отстрел квоту побольше (она зависит от величины популяции в районе).

Заведующий отделом мониторинга Центрохотконтроля Павел Павлов говорит, что данные о численности оленя, которые поступают в их ведомство из регионов, сплошь сфальсифицированы, называет их «круговоротом туфты в природе»: «Что творится с учетами, никто не знает, неизвестно, сколько у нас оленя и других животных!» У федеральных надзорных органов функцию контроля за численностью давно отняли.

На Ямале, где в 80-х обитало около 3 тысяч диких оленей, сейчас официально «дикаря» нет вовсе — вытеснен огромным домашним стадом. Нефтегазовый комплекс уничтожает места отёла и пастбища; оленеводы-частники выставляют изгороди на путях миграции оленя. Так полностью прекратилась многолетняя миграция стада из Надымского в Пуровский район. На Таймыре дикая популяция — чуть более 400 тысяч особей, но и это на 26% меньше, чем в 2009 году.

Полностью запретить охоту смогли в Карелии. После медийного скандала власти Мурманской области, разрешившие в прошлом году отстрел, также подали в федеральный центр ходатайство о продлении моратория на него. Правда, пока вопрос не решен, охота идет, лицензии проданы. Желающих добыть редкое копытное за символическую плату 1 тысяча рублей нашлось немало. При этом одна из двух популяций дикого оленя Кольского полуострова — краснокнижная. Однако в постановлении, подписанном губернатором Мариной Ковтун, указано просто: «Дикий северный олень».

После публикации «Новой» ситуация стала предметом обсуждения на заседании рабочей группы по сохранению дикого северного оленя. На совещании в Петрозаводске ученые и охотоведы со всей страны под эгидой WWF решили со своей стороны добиваться моратория на отстрел, а пока идут согласования хотя бы изменений параметров охоты — ограничения по срокам, территориям, подсчету отстрелянных особей. Это, согласно ФЗ «Об охоте», полномочия губернатора.

Но глава Мурманской области, как выяснилось, так не считает. «Скорректировать параметры охоты — не в компетенции губернатора», — за­явила она на пресс-конференции. Ковтун кивала на федеральное Минприроды, которое вправе разрешить или запретить охоту, умолчав, что для продления истекшего моратория на охоту регион должен был всего лишь вовремя — прошлым летом — подать в Москву документы. Вместо этого чиновники старательно обосновывали отстрел.

Чтобы убедить Москву в наличии достаточного количества животных, за миллион с лишним был проведен авиаучет, якобы показавший, что диких оленей в регионе 3960. Оленеводы этой цифре не верят, полагают, что с высоты посчитали домашнее стадо. Потому что реальная численность «дикаря» едва превышает несколько сотен. Не понравились итоги мониторинга, видимо, и правительству области, только скорректировали их на другой лад: в приложении к губернаторскому постановлению о квотах указано, что оленей… на треть больше — 6500 голов. Источник этой цифры, видимо, так называемые зимние маршрутные учеты. Это данные о количестве следов, замеченных на снегу охотниками. Правда, применять такой метод к оленям — из разряда курьезов: это стадные животные. А если какой и бегает одиноко, то поди пойми по следам, дикий он или домашний…

Но даже если поверить этим сомнительным данным, все равно получится, что популяция дикого оленя устойчиво снижается: в 2013 году область сообщала в Центрохотконтроль о 8 тысячах голов «дикаря». Какая уж тут охота с такой смехотворной численностью, если на Таймыре, где официально, напомню, более 400 тысяч диких оленей, говорят об экологической катастрофе и требуют жестко карать за добычу оленя?

Таймырское стадо кочевое, зимовать оно уходит в Эвенкию. Параметры охоты в каждом регионе свои, у оленя паспорт не спросишь, и, стреляя по весне стельных важенок, эвенки де-юре закон не нарушают: они на своей земле, где свои правила. Они просят продлить сроки охоты до апреля, и в этом случае таймырские олени могут вообще не вернуться на свои пастбища: в Эвенкии зарегистрировано около 10 тысяч охотников. Оленей они преследуют на снегоходах, после 10 километров погони у самок, беременных 3—4-килограммовыми эмбрионами, начинается, говоря языком ветеринаров, массовая абортация. Те, кто сохраняет плод, рожают раньше срока — сразу после переправы через Хатангу. С 2005 года регистрируется массовый падеж новорожденных телят на берегах этой реки.

Таймырское стадо заходит и к якутам, в район Мирного. В прошлом году глава Якутии обратился в Минприроды с просьбой увеличить квоты на отстрел: дескать, таймырские олени уводят из его региона домашних.

Начальник научного отдела ФГБУ «Заповедники Таймыра» Леонид Колпащиков констатирует: стадо перестает воспроизводиться. Доля телят составляет всего 8—10%, взрослых самцов — 9,2% (при норме 16—17%). «У нас официально квота 40 тысяч голов, но по факту выбивают 120 тысяч в год, — говорит он. — Плюс в Хатанге в год производят тонну пантов. И под видом домашнего оленя сдают панты «дикаря». Стреляют оленей, вырезают языки, сбивают панты. Мясо даже не берут». В Дудинке браконьеры получают справку, что панты получены от домашнего оленя — для отправки товара в Китай и Южную Корею. Об этом знают все, включая охотнадзор. К слову, по данным, поступающим из регионов в надзорный орган, в год от незаконной охоты по всей стране гибнет всего 195 особей. Понятно, что и эта статистика сфальсифицирована.

Если даже панты получают «гуманным» способом — не убивая животное, оно, во-первых, подвергается мучительной процедуре, так как молодые рожки еще не отвердели и считаются самой чувствительной частью тела, так что даже домашние олени не разрешают прикасаться к пантам. Чтобы спилить молодые рога, нужно связать животное, а после того, как экзекуция закончена, оно, обезумевшее от боли, убегает в тундру. Во-вторых, лишенные рогов самцы теряют возможность участвовать в гоне и принести потомство.

Ну и еще одна деталь: на 74 миллионах гектаров таймырских угодий всего три охотинспектора.

Леонид Колпащиков показывает короткий ролик, подготовленный его коллегами. Минуты три без всякого закадрового текста камера следит за изгибами реки Хатанги. Берега усыпаны трупами, в воде тут и там распухшие туши оленей с вырезанными языками. Ощущение, будто здесь исполняли сатанинский ритуал. Но это не жертвоприношение, это бизнес. Криминальный. Но дающий местным возможность выжить. Прошли те времена, когда народы Севера источником жизни почитали оленя. Он более не сакральный оберег рода, а слабо защищенная в силу природной незлобивости и доверчивости добыча.

Отчасти причина этого в упадке домашнего оленеводства, кормившего когда-то коренные народы арктической зоны. Сейчас развито оно лишь на Ямале, хотя там прошлым летом людей и зверей подкосила сибирская язва; да и газовики потихоньку теснят оленеводов. Но в остальных регионах еще хуже.

В Мурманской области оленеводство, по официальным данным, — единственная отрасль сельского хозяйства, не генерирующая убытков. Однако развивать ее государство не хочет, выделяя лишь 3% бюджетных дотаций, отмеренных на агропром, — на безубыточном производстве много не «напилишь». То ли дело — завозить за Северный полярный круг несушек или субсидировать выращивание огурцов в условиях полярной ночи, — именно в такие проекты инвестировали бюджетные деньги в Мурманской области в последние годы. Для сравнения: килограмм произведенной свинины дотируется государством на 25 рублей. Килограмм оленины — на 1 рубль 72 копейки. Вот такая арифметика.

Виктор Фирсов, директор Мурманской государственной опытной сельскохозяйственной станции, говорит: оленеемкость пастбищ в регионе — 150 тысяч голов. Но общая численность домашнего стада, по самым максимальным прикидкам, — 50 тысяч. В регионе всего два крупных хозяйства, которые держатся исключительно на инвестициях собственников. Малых оленеводческих кооперативов практически нет. Коренной народ — саами — больше не ходит за оленем: слишком это опасно. Многим стало уроком дело Светланы Матрехиной, получившей субсидию на развитие саамской общины, а затем обвиненной в мошенничестве. Проверяющие, явившиеся к ней в хозяйство в период, когда олени на выпасе — в тундре, — сочли их отсутствие в загоне составом преступления. Убедить следователей, что олень не корова и в хлеву не живет, не удалось. Несколько месяцев в СИЗО и крупный штраф в итоге. Светлана больше не берет у государства ни гроша. Стадо после вынужденного перерыва собрать не удалось. Хотя оленей с ее клеймом до сих пор встречают в тундре.

Северный олень уходит в небытие не один. С ним уходят народы, сотнями лет жившие с ним бок о бок. Губернатор ЯНАО Дмитрий Кобылкин предлагает волевым решением заменить тундровое оленеводство изгородевым — как в Финляндии, превратить кочевников в оседлых крестьян. В 20-х годах ненцев уже загоняли в колхозы. Когда дело дошло до отъема оленей, они подняли кровавый бунт. Сейчас в Новом Уренгое судят Даниэля Пяка — оленевода из Пуровского района, застрелившего двух газпромовцев, приехавших поохотиться. В Сургуте — шамана Сергея Кечимова, последнего из хантов, кто с оружием в руках защищает от чужаков священное озеро Имлор.

Профессор СПбГУ Константин Клоков предлагает внести всего дикого северного оленя в Красную книгу. А ямальского, где сохранились кочевья, — вовсе охранять как часть мирового культурного наследия. «Численность коренных народов Севера в динамике коррелирует с численностью оленей, — убежден он. — Оленеводство основано на кочевой семье, и только оно одно способно сохранить этнокультурное разнообразие. Живя в поселках, сохранить этнокультурные стереотипы и язык невозможно». Уйдет олень — уйдут и люди.