Просто так

В чем смысл — дожить почти до 80 лет, чтобы быть убитым непонятно кем, с непонятно какими намерениями? Погибнуть безвестно настолько, что никто из участников этой драмы так и не сможет вспомнить фамилии погибшего — потому что не важно… Погибнуть так абсурдно, что и после смерти тело не найдет упокоения — достанется вандалам.

В чем смысл — получив высшее образование и погоны, ходить на службу только для того, чтобы убийцы продолжали совершать преступления, а по этапам возили невиновных?

В чем смысл — работать всю жизнь на правоохранительную систему, чтобы в итоге сын попал под репрессивный каток, чьим винтиком ты был когда-то, пусть (предположим) и не сажая безвинных, но уж точно зная, как, когда, кем и зачем это делается?

Нет тут никакого смысла.

…Он — бывший судья райсуда одного из северных городов. Она — бывший прокурор той же местной прокуратуры. Познакомились в Кирове, поженились, поехали работать на Север, чтобы заработать рано наступающую пенсию и скопить на семейное счастье с видом на море. Скопили. Только счастье вышло какое-то не такое — не совсем счастье, в общем.

К 2011 году супруги Дмитрий и Екатерина Тимошенко (им не было еще и сорока) вышли на пенсию и уехали в Таганрог. Купили большой уютный дом, бывший прокурор разбила там сад и неожиданно увлеклась живописью — даже поступила на дневное отделение Ростовского художественного училища им. Грекова. Теперь на столе не материалы уголовных дел, а краски и кисти. Супруг же, судья в отставке, занялся домашним хозяйством: огород, соленья, мариновка. 14-летний сын и 9-летняя дочка ходили в английскую спецшколу, дочка любила музыку, а сын — читал запоем.

И все вроде бы шло хорошо, до тех пор, пока сын бывшего судьи и бывшего прокурора не станет арестованным и подследственнам, а они — такими же рядовыми «терпилами», как и те, чьих родных когда-то судили и обвиняли. Такими же рядовыми просителями, что пишут жалобы на следствие и обращения к правозащитникам, депутатам и журналистам. И результат будет тот же — слышать и видеть их никто не захочет: бывшие — значит, бывшие.

И еще одно: никак не могут они себе объяснить, что приключилось с сыном. Да, переходный возраст, да, шпана какая-то крутилась, но как вот так вот?

…9 мая 2015 года в Таганроге, в лесополосе недалеко от улицы Бакинской, был убит 77-летний человек. Лесок этот — место для гуляний, выпиваний и свиданий. И в тот день там собралось много компаний — праздновали «священный день». Спустя девять дней обезображенное тело пожилого человека с ножевыми ранениями обнаружили в кустарнике.

Более года преступление числилось по разряду «висяков». Как искали, кого опрашивали и искали ли вообще, сейчас уже не выяснишь: следствие таких интимных подробностей не раскрывает. Камеры наблюдения установлены только на подъездах близлежащих домов. На них видно, как 9 мая разные компании идут в сторону лесополосы. Попал на камеру и убитый, шел один. Больше ничего.

Да и следствие не сможет найти доказательства причастности подростков. Причем, всех будут допрашивать с использованием полиграфа. Все экспертизы (есть в распоряжении «Новой») показали, что подростки не располагают сведениями о том, кто убил старика Карачаева. Но через год и три месяца, 8 августа 2016-го, группу этих подростков вдруг задержат.

К тому моменту сменилось руководство городского УМВД и розыска, которому, очевидно, велели разобраться с «висяками». Что неплохо. Вопрос только в методах. По словам подростков, следователь из ОВД СО по г. Таганрогу СУ СК РФ по РО Парфенов А.И. и опера на первом допросе, проводившемся, разумеется, без адвокатов и обязательных представителей несовершеннолетних, объясняли им: отпустят под подписку, только нужно сказать, что убил старика их приятель — Антон Тимошенко, а они только поджигали труп.

А труп, который обнаружила их одноклассница и пригласила на него поглазеть, они действительно поджигали. Зачем — сказать не могут, как и ответить на вопрос: почему молчали целый год? Зря, потому что все равно кто-то выдал.

Следователь, по словам детей, был очень убедителен: заверял, что им ничего не будет, надо только подробно рассказать про ключевую роль в убийстве Антона, которому тоже ничего не будет — родители, экс-судья и экс-прокурор, его все равно «отмажут». С одной стороны, кто родители Антона, приятели знали, с другой — вроде как про Антона ничего плохого сказать не могут, с третьей стороны — хотелось домой, только бы поскорее вырваться из этого кошмара: их ставили на колени, заламывали руки, не пускали родителей и адвокатов, а одного мальчика, как говорят родственники, и вовсе избили.

Итог — показания: именно Антон нанес старику ножевые ранения. Парня арестовали. Остальных отпустили как свидетелей.

Только улик не было: ни ножа, ни записей с камер видеонаблюдения, ни отпечатков пальцев, ни генетических следов Антона, который, ко всему прочему, из всей компании — самый маленький и субтильный, приводов не имел, в драках не замечен. Да и судебно-медицинская экспертиза была странной: и причина смерти неизвестна точно, и дата смерти точно не установлена, и все остальное у экспертов предположительно. Мама-прокурор и папа-судья такое заметили сразу, начали жаловаться и получили пиар-обратку — появившаяся (очевидно, с подачи следствия) на каком-то странном портале статья о том, что бывший судья пытается «отмазать» своего сына, их удивила сильно. Как пытается? Да никак. Ведь подготовленные бывшим судьей и прокурором ходатайства о перепроверке фактов, проведении экспертиз, повторном допросе свидетелей и проверках в отношении должностных лиц, оказывавших на детей давление, — все это все равно отправлялось в утиль. Вот были бы действующими…

На одного мальчишку, гражданина Украины, после того, как он также откажется от показаний, сразу же завели дело «за нарушение правил пребывания в РФ» и попытались выдворить вон. Правда, сначала предложили изменить показания на прежние. Он отказался, обжаловал решение суда о своем выдворении и добился его отмены.

Впрочем, все это никак не повлияло на судьбу Антона Тимошенко: следствие продолжало настаивать на его вине, хотя, казалось бы, исчезло первое и оно же последнее доказательство. Даже прокуратура при продлении меры пресечения указывала на недостаточность улик и ходатайствовала об освобождении 15-летнего мальчишки.

Причина такого упорства, наверное, в том, что к этому моменту официальная версия уже доложена «наверх» и, кроме того, вовсю растиражирована по Таганрогу представителями следственного управления: группа изрядно выпивших подростков, среди которых был сын судьи и прокурора, повздорила с пенсионером, сын судьи нанес старику несколько ножевых ранений, от которых тот скончался. Затем решили скрыть следы преступления и вернулись…через девять дней для того, чтобы облить тело бензином и сжечь.

…По версии Антона и пятерых его друзей (мои беседы с подростками и родителями проходили с их добровольного согласия), они действительно 9 мая были в этой лесополосе, сидели в построенном ими на деревьях шалаше — да, выпивали, но в меру. И там, в лесополосе, они были не одни — «много еще шлялось компаний». Никаких стычек, драк и перепалок не было. Погибшего тоже не встречали, сидели обособленно, а к вечеру пошли к кому-то домой — продолжить праздник.

Через несколько дней одному из пацанов позвонила его бывшая девушка (назовем ее А.) и сказала, что во время пробежки в лесополосе (что странно, так как живет А. в совсем другой части города) она обнаружила труп: приходите, мол, посмотрите. Ну они и пошли. А потом кто-то предложил труп поджечь. Антон, по словам его знакомых, не поджигал, «лишь принес бензин». Остальные жгли. В ответ на вопрос «зачем?» — опускают головы.

Вообще-то Антоновы друзья, хоть, как правило, и из неполных семей, и улица ими обжита лучше, чем дом, — не производят впечатление пропащих: может, лишь чуть потерянных — без матюков и извечного «а чё?»

— Но не может же быть так, чтобы ни с того ни с сего вы жгли тело. Кто-то ведь первым предложил, — говорю я им. Молчат.

Встречаюсь с еще одним несовершеннолетним участником этой драмы. Статус тот же — свидетель. Он — бывший парень девушки А., той самой, которая, якобы совершая пробежку, наткнулась на труп. Задаю ему тот же вопрос. Парень замешкался, затем вдруг произнес, хотя я и не спрашивала его ни о ком конкретном: «Но это точно не А. Кто предложил, не помню. Но точно не А.!» Почему так уверен? «Ну… Она же девушка». Как скажет мне один знакомый психолог, своей неожиданной защитной реакцией он, возможно, и выдал зачинщика.

И не только мне показалось, что А. играет особую роль в этой истории. Но она — тоже свидетель. В первоначальных показаниях ни слова не говорила об Антоне Тимошенко как подозреваемом, затем, на очных ставках, она не смогла самостоятельно ничего рассказать. А потом — как прозрение напало: прямо указывала на Антона. Причем эти показания появились только после того, как другие подростки заявили о том, что под давлением следователя и оперативников Антона оговорили. По словам судьи в отставке Дмитрия Тимошенко, поведение девушки на очных ставках было более чем странным: она сама ничего не говорила, ее показания зачитывал следователь Парфенов, а вопросы со стороны защиты и законных представителей подозреваемого следователь отводил.

По словам ребят, неподалеку от места событий они в какой-то момент заметили прогуливающихся сестру А. и ее молодого человека, но странным им это покажется только потом. Нашли ли этих людей, есть ли их показания в деле — пока неизвестно. Как и неизвестно, проверялась ли версия, согласно которой пробежка девушки так далеко от дома, звонок друзьям и гуляющая парочка родственников А. — не есть простые совпадения.

Поговорить с самой А. не получилось. Никак не могла дозвониться, позвонила с чужого номера — трубку взяли, представляюсь. «А… это вы… — не удивляясь, что звонит журналист, говорит А. — Я подумаю». Судя по всему, о моем появлении в городе ее предупредили. Со следователем Парфеновым, например, я разговаривала несколькими часами ранее. Он попросил оставить номер, тоже обещая «подумать и посоветоваться с начальством», и, вполне вероятно, поделился новым знанием и со свидетелем — что будут звонить с такого-то номера.

Проверить эти подозрения я не смогла: следователь Парфенов так и не перезвонил, свидетель А. — тоже.

…На удивление, по жалобе отца Антона на необъективность следователя материалы все же изъяли из производства Парфенова и передали выше — следователю 2-го отдела по расследованию особо важных дел СУ СК России по Ростовской области Роману Шевцову. Однако ничего фактически так и не изменилось. Новый следователь перепроверять многое не спешит, рассматривает ходатайства медленно, а на все жалобы четы Тимошенко отвечает: описанные факты давления на ребят «не входят в предмет доказывания по делу».

— Когда нужно было арестовать Антона, годились все показания и левые рапорты оперов. Когда я попросил все это проверить, оказалось, данные вопросы не входят в предмет доказывания. Вот так! Я просил следователя дополнительно допросить Антона. Это не делается уже на протяжении четырех месяцев, — еле сдерживается Дмитрий Тимошенко.

Но ростовский СК все же нехотя, но согласился провести служебную проверку в отношении следователя Парфенова и оперов. Как ее проводили, не ясно. Итог: факты давления на детей «подтверждения не нашли», в возбуждении уголовного дела отказано, в действиях следователя нет состава преступления.

— Руководство СК по Ростовской области боится скандала, — полагает Дмитрий Тимошенко. — Они не верят свидетелям, что их били, вроде «все так говорят, когда меняют показания». Просто следствие не желает сопоставить факты и подумать. Вот свидетель Ш. настаивает на том, что его били именно 8 августа (в следственном отделе. — Ред.). Не исключаю, что судмедэксперта сотрудники полиции попросили написать не то время причинения телесных повреждений — а 10—11 августа. Тогда получается, что Ш. очень умный и расчетливый (с его-то 7 классами образования) — специально сам себе поставил синяк, который мог увидеть только специалист в области судебной медицины, заранее просчитал, что я 12 августа заявлю ходатайство о производстве проверки по факту его избиения и что его именно в этот день осмотрит судебный медик. Видимо, в этот бред охотно верит следствие, поэтому никак не желает возбуждать уголовное дело.

Еще родители будут добиваться проведения судебно-психологической экспертизы — по фактам давления. Следствие неторопливо согласится, закажет ее южному региональному центру судебной экспертизы при Минюсте. Экспертиза (которая должна проанализировать видеозаписи допросов свидетелей и очных ставок) не завершена до сих пор. Психолог, производящий эту экспертизу, ребят даже не опросил.

…Вечер. Екатерина и Дмитрий у себя в доме, на большой кухне. Подводят итоги дня: новый следователь — из Ростова — обещал, но опять не приехал. Рядом бегает кошка Стеша и веселая дочка Алина, вернувшаяся из музыкальной школы. Произошедшего 11-летняя девочка еще, кажется, не поняла, хотя родители и обсуждают всё при ней, не прячутся. Алина играет на пианино «Лунную сонату», и в этот момент кажется, что все в семье бывшего судьи и бывшего прокурора хорошо. Натюрморты, пейзажи — утром бывшему прокурору Екатерине ехать на учебу: она делает домашнее задание и замирает на мгновение. Бетховен, запах красок, уют — но как будто что-то вырвано наживую из мироустройства этой семьи. Не только сын, Антон. Смысл прожитого вырван.

Сразу после ареста сына Екатерина ездила в Москву, рассылала обращения в СМИ и парламентские партии.

— Кажется, их даже не читали. А хотелось рассказать о вопиющих случаях незаконности следствия. Мы с мужем как бывший прокурор и судья были в шоке оттого, что ТАК можно проводить следствие и допускать такие вещи, — говорит Екатерина.

В ее глазах искреннее удивление. Я, наверное, была не очень корректна, уточнив: столько работали в этой системе, а теперь удивляетесь? «Мы не представляли, что ТАК может быть. Мы такого никогда не допускали…» — все повторяют и повторяют супруги.

Тут кто-то может язвительно засмеяться. Согласна: так каждый бывший судья и прокурор будут говорить. Но если исходить не из аналогий, а из фактов, то — не знаю: я не видела супругов Тимошенко в работе. Дмитрий показывает около 20 вынесенных им оправдательных приговоров, в том числе и по убийству («Там трупа не было. Что мне оставалось делать? Я оправдал»). Прокуратура, рассказывает, всегда им была недовольна, жаловались на него коллегам жены Екатерины, пытаясь повлиять через жену. Екатерина вспоминает, что выходила из дел, которые казались ей сомнительными: отказаться, конечно, не могла, но брала больничный или уходила в отпуск. Но, как говорят в таких случаях следователи: «Данные факты не относятся к предмету доказывания», — и я воспользуюсь презумпцией невиновности, которую учитывать стоит не только юристам и журналистам, но, я уверена, и читателям.

Ведь все это к судьбе мальчишки — Антона Тимошенко — не имеет ровным счетом никакого отношения.

Следующий вечер. У Екатерины и Дмитрия мозговой штурм. Анализируют показания А. и снова заходят в тупик: вот девушка, вот ее сестра, вот молодой человек сестры. Первыми обнаружили труп, первыми позвонили в полицию. А между этим А. зачем-то пригласила на место ребят, чтобы те уничтожили тело…

Екатерина пишет сыну письма в СИЗО. 40-страничные, в целую тетрадь. Обо всем: о том, в чем он был не прав, не слушая их; о том, в чем могли оказаться не правы они, родители. Антон в ответ просит прислать фотографии из семейного альбома, где они все вместе: мама, папа, младшая сестра и он…

11 ноября 2016 года Антону меру пресечения все-таки изменили — на домашний арест (на недоказанности обвинения настаивала прокуратура). Но СК дело в отношении Антона не прекратил, а следователь после моего отъезда настойчиво расспрашивал супругов Тимошенко обо мне: кто такая, в какой гостинице проживала и по чьему совету общалась с людьми. Иных особо важных дел у следователя по особо важным делам, судя по всему, нет. Кстати, на запросы «Новой газеты» ни он, ни его начальство не ответили.

Теперь Антон — с браслетом — дома: нельзя ни на улицу, ни в школу, ни пригласить преподавателей. Целыми днями играет в разрешенные компьютерные игры и читает фантастику. Его родители ждут лишь одного — что уголовное дело против Антона прекратят: по эпизоду убийства — в связи с непричастностью, по эпизоду поджога — в связи с не достижением возраста с которого наступает уголовная ответственность (по закону, с 16 лет, на тот момент Антону было 15). И после Антон пойдет в морской колледж, куда поступил незадолго до ареста. Родители уверены: виновата во всем плохая компания, его участие в поджоге родителями не обсуждается, и про этого убитого в семье Тимошенко не говорят. Словно и не было ничего.

Антон, еще находясь в СИЗО, писал мне, что полученный им опыт считает положительным. «Потому что там понимаешь, что тебе на самом деле дорого. Ты понимаешь, какие люди должны быть рядом с тобой — именно близкие тебе. Я просил очень многих друзей, которые казались мне близкими друзьями, писать мне письма в СИЗО. Из всех только два человека написали — мой друг (тоже участвовал в поджоге. — Ред.) и девушка. Это многое значит. Люди, которые не попадали в такие ситуации, вряд ли поймут. Были моменты, когда там грустно очень становится. И само ожидание писем — чувство непередаваемое. Ты ждешь их, как самый важный день в жизни. Ты вообще там ценишь все, что было когда-то у тебя в жизни. Мне кажется, этот опыт полезный. Ты понимаешь, кто тебе нужен в этом мире. Кто оказывается из всех твоих многочисленных знакомых порядочным, а кто не совсем. Некоторые вообще тебя забывают».

Про друга, давшего против него показания: «Честно, я не ожидал, что он может оклеветать меня просто потому, что его напугали. Блин. Я не ожидал. А Мишу (другого друга, также участвовавшего в поджоге. — Ред.) полицейские даже избили, пугали, но он не говорил против меня».

Про поджог:

Да и у меня тогда был не лучший период в жизни. Я себя чувствовал очень плохо морально. Ссорился с близкими людьми, с которыми мне очень не хотелось ссориться. Я соглашался тогда на все. Поведение было странное. Прокручиваю в голове, вспоминаю: это был не я. Ну не мог я так себя вести. А. предложила, С. согласился. Стыдно, что мы, дурачки, согласились. А на самом деле нужно было просто взять и уйти. Вот зачем я согласился?»

О погибшем: «Его очень сильно жалко. Не лучшая смерть. Так нельзя с людьми поступать». Нельзя!

А в целом — нелепая история, будто сбились все ценники… Впрочем, почему — «будто».