Сегодня мало кто помнит о том, что первые антиэкстремистские подразделения в составе российского МВД появились на Кавказе. Задачи, стоявшие тогда перед ними, были принципиально отличны от тех, которые ныне решают сотрудники центров «Э» по всей стране. Своих коллег из других регионов, топчущихся на пикетах и митингах, кавказские цэповцы презрительно называют «пингвинами».

Сотрудники центров по противодействию экстремизму в кавказских республиках по-прежнему считаются главными борцами с террористической угрозой. Здания центров обнесены высокими заборами и бетонными блоками, деятельность их сотрудников закрыта и непрозрачна, круг их прав и обязанностей фактически засекречен. Работники центров «Э» на Кавказе нередко скрывают собственное место службы даже от друзей, опасаясь за собственную жизнь. Это каста неприкасаемых. Фактически цэповцам дан мандат на любые действия. И действия эти отнюдь не всегда подразумевают ту самую «борьбу с терроризмом».

«Новая газета» провела исследование, посвященное работе центров «Э» на Кавказе. Мы выяснили, как из получастной инициативы по вызволению похищенных из чеченских подвалов выросла нынешняя мощнейшая служба общероссийской политической слежки, а также оценили ее амбиции и перспективы.

8 декабря 2016 года в Назрани был арестован начальник Центра по борьбе c экстремизмом МВД Ингушетии Тимур Хамхоев и несколько его подчиненных. На прошлой неделе был задержан и заместитель Хамхоева Сергей Хандыгин. Эти аресты шокировали республику — до сих пор сотрудники центров по противодействию экстремизму были фактически неприкосновенны, какие бы ужасы ни рассказывали люди, вышедшие из застенок ЦПЭ.

Поначалу Хамхоеву и его подчиненным предъявили обвинение по статье 162 УК РФ — «разбой». По версии следствия, в ноябре в Карабулаке они ограбили гражданина Азербайджана: отобрали у него автомобиль «Ауди А6», мобильный телефон, а потом стали вымогать у него крупную сумму денег. Обвинение звучало весьма странно: майор полиции Тимур Хамхоев и его сотрудники имеют весьма одиозную репутацию, однако знамениты они совершенно другими делами. ЦПЭ в Ингушетии давно окрестили «пыточной».

И вот в конце декабря в уголовном деле появилось новое обвинение: «совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан, с применением насилия».

Речь шла о довольно нашумевшем деле.

15 июля 2016 года в ходе допроса в здании ЦПЭ Ингушетии умер 50-летний Магомед Далиев. Мужчину задержали по подозрению в ограблении банка, произошедшем несколькими днями ранее в городе Сунжа. Грабители вынесли 12 миллионов рублей из отделения Россельхозбанка. Почему именно борцы с терроризмом «работали» по статье, которая к терроризму никакого отношения не имеет, не ясно до сих пор.

Далиев умер в день задержания. В качестве причины смерти официально был заявлен инфаркт. Однако на фотографиях тела видны следы жестоких избиений и пыток электрическим током. Родственники же сразу объявили: мужчина умер, не выдержав пыток током. Жену Магомеда — Марем Точиеву задержали в тот же день: она пришла в отдел полиции, куда ее вызвали для допроса. Оттуда женщину отвезли в ЦПЭ, где пытали в течение пяти часов. Выйдя оттуда, Точиева рассказала о том, как полицейские выбивали у нее признание.

«Я пришла в Сунженский РОВД, куда меня вызвали на допрос. Они надели на голову черный пакет, сверху полностью замотали скотчем, оставив небольшое отверстие для воздуха. Сначала били там. Потом отвезли в ЦПЭ. Там посадили на стул, руки обвязали скотчем. Били по голове чем-то тяжелым. Надевали провода на пальцы рук и пускали ток. Требовали признания. Затем сняли гольфы, босоножки и надели мне провода на ноги. Разряды тока стали еще сильней, параллельно били еще и в голову, по лицу, к животу приставляли электрошокер. Затем стали насильно вливать в рот водку», — вспоминала она.

На видео, которое имеется в распоряжении «Новой», видны характерные следы на руках и пальцах ног женщины.

Марем обратилась с заявлением в республиканский следственный комитет. Было возбуждено дело по факту смерти ее мужа в ЦПЭ — в отношении «неустановленных сотрудников», хотя в своем заявлении женщина называла конкретные фамилии, в том числе главы Сунженского РОВД Магомеда Бекова и начальника ЦПЭ Тимура Хамхоева.

До недавнего времени особых подвижек в деле не наблюдалось. Но в декабре Хамхоева и его подчиненных неожиданно арестовали. По версии следствия, «сотрудники МВД по республике Ингушетия, совершая действия, явно выходящие за пределы своих должностных полномочий, применили физическое насилие в отношении 39-летней местной жительницы и ее 50-летнего супруга, требуя признания в участии в разбойном нападении. В тот же день, примерно в 19 часов, мужчина скончался в помещении Центра по противодействию экстремизму МВД республики».

Совершенно непонятно, почему именно сейчас следствие разглядело деяния Хамхоева и его сотрудников. Не исключено, что их арест — следствие каких-то внутренних разборок в среде ингушских силовиков. Ведь до сих пор родственникам жертв никогда не удавалось добиться расследования дел, в которых фигурировал начальник ингушского ЦПЭ Хамхоев.

В частности, известна история Хасана Кациева, оперативного сотрудника управления по экономической безопасности и противодействию коррупции МВД Ингушетии, который в рамках собственного расследования собрал досье на шестерых высокопоставленных сотрудников МВД Ингушетии. Среди них и Тимур Хамхоев, и начальник экономического управления Алишер Боротов. «Документы, — говорит Хасан, — неопровержимо доказывали, что эти люди от имени министра МВД Ингушетии генерала Трофимова вымогали взятки у предпринимателей».

Утром 21 февраля 2014 года Кациева вызвал к себе начальник управления Алишер Боротов. «Я зашел в кабинет, — вспоминает Хасан, — там сидел Тимур Хамхоев. Боротов указал пальцем на меня: вот он, забирай к себе и поработай». Кациева перевезли в здание ЦПЭ, предварительно надев черный пакет на голову, и стали бить.

После допроса друзья обнаружили Хасана в больнице. Пока он приходил в себя, его задним числом уволили из органов МВД — «по собственному желанию». А собранные им документы бесследно исчезли из рабочего сейфа.

Подобная специфика работы характерна не только для ингушского центра «Э». Напротив, Ингушетия здесь даже выдается на общем фоне: в ее истории был прецедент, когда сотрудники ЦПЭ Илез Нальгиев и Назир Гулиев предстали перед судом и были осуждены за пытки задержанного — 20-летнего Зелимхана Читигова, которого арестовали 27 апреля 2010 года в Карабулаке по подозрению в совершении подрыва РОВД. После четырех дней пыток подозреваемый остался жив, и цэповцы, так и не получив признания, отпустили его под подписку. Пытки были настолько жестокими, что парень остался инвалидом. Он лишился возможности самостоятельно передвигаться, говорить. Родственники Читигова обратились в ингушский «Мемориал». Они не искали справедливости, они просто надеялись на помощь в лечении. Однако поднялся шум, вмешался глава республики Юнус-бек Евкуров. Полицеских посадили. Ни до, ни после этого ни в одной республике Кавказа за «превышение служебных полномочий» не был привлечен к ответственности ни один из сотрудников ЦПЭ. Хотя из имен покалеченных ими людей можно составить целые тома.

В Советском Союзе борьба с терроризмом находилась сугубо в компетенции КГБ. Задачей органов МВД была борьба с экономическими преступлениями и охрана общественного порядка. Однако последовавшие чеченские войны и усугуб­ление ситуации на Кавказе повлекли за собой увеличение нагрузки на уголовный розыск и региональные УБОПы.

В истории создания специальной структуры по борьбе с террористами особое место занимает Дагестан. Именно в этой республике в составе МВД впервые появился отдел, который специализировался на борьбе с «уголовным терроризмом» — УБЭиУТ, созданный в 2002 году.

Между первой и второй чеченскими войнами остро встала проблема похищений людей на Кавказе. Это был отлаженный и поставленный на поток бизнес. Предприниматели, чиновники, иностранцы и простые люди исчезали прямо посреди бела дня. Как правило, какое-то время их передерживали в горных селах, а затем переправляли в Чечню, пряча запакованную в полиэтилен живую «мумию» в обшивке грузовиков. В дороге случались эксцессы, и далеко не все жертвы доезжали до пункта назначения живыми: кто-то замерзал, кто-то умирал от удушья. Но это не влияло на развитие «отрасли». Многомиллионные суммы выкупа и готовность родственников платить делали этот бизнес весьма прибыльным. Проблема достигла таких масштабов, что при региональных УБОПах были созданы отделы по освобождению заложников.

«На эту работу шли только самые рисковые люди, — вспоминает один из сотрудников такого отдела. — Часто милиция отказывалась возбуждать дело по похищениям, и основная нагрузка по розыску ложилась на нас. Нас забрасывали в Чечню, где мы под прикрытием собирали информацию о местонахождении похищенных людей и о том, в распоряжении какого полевого командира находится жертва. Любое подозрение со стороны боевиков означало неминуемую смерть. Поэтому нам был дан картбланш на любые действия, и методы работы никого не интересовали. Главное — результат. По моим сведениям, с 1995 по 2000 год только в Дагестане было похищено около 900 человек, 400 из них нам так и не удалось вернуть».

Деятельность дагестанского «отдела по похищениям» была настолько успешна, а собранная база данных и агентура настолько велика, что на его основе в 2002 году был создано экспериментальное Управление по борьбе с экстремизмом и уголовным терроризмом (УБЭиУТ). Это подразделение, по мимо поиска похищенных, начало разработки по боевикам. Работа была опасной, и сотрудники отдела шутили между собой, что работают «в отделе УБЬЮТ».

На тот момент УБЭиУТ было единственной в стране структурой, которая работала на такой круг задач и при этом подчинялась непосредственно министру внутренних дел Дагестана, в то время как сотрудники УБОПа подчинялись Москве. В случае успешной обкатки, подобные отделы планировалось создавать по всей России.

«Мы тесно сотрудничали со всеми, кто мог оказывать помощь в розыске похищенных, в том числе и с уголовниками, которые зачастую выступали посредниками в переговорах. В обмен на эти услуги они получали спецномера на автомобили и спецпропуска, гарантирующие свободу от любого досмотра. Они могли свободно передвигаться по всему региону, не обращая внимания на сотни блокпостов, которыми были утыканы все дороги Кавказа», — рассказывает мне бывший сотрудник отдела.

Среди известных «партнеров» милицейских подразделений по поиску похищенных можно вспомнить, например, братьев Гаирбековых. Молодые и дерзкие Гаирбековы в сотрудничестве с милицией не один раз выручали похищенных из Чечни. Так, известен случай 18-летней Заиры Курамагомедовой. Девушка была похищена прямо на улице в городе Кизилюрте: просто вышла за хлебом.

Заира была из обычной семьи, которая не отличалась особой состоятельностью, просто она подвернулась «под руку» бандитам. Похитители предупредили родственников, чтобы те не вздумали идти в милицию, и потребовали солидный выкуп, в противном же случае пообещали «прислать Заиру домой по частям». И все же отец Заиры бросился за помощью в милицию. А там ему отказали: «В Чечне идет война, мы ничем не можем помочь».

Весть о том, что отец ослушался, дошла в Чечню быстро — как оказалось впоследствии, один из соседей был связан с похитителями. Вскоре домой пришла посылка с отрезанным пальцем девушки и видео, где запечатлен сам процесс. Через знакомых родные Курамагомедовой вышли на братьев Гаирбековых. Газимагомед Гаирбеков был единственным, кто согласился помочь. Он отправился в Чечню и отбил заложницу у похитителей, за что получил благодарственную грамоту от МВД. Глава УБЭиУТ Ахвердилав Акилов предлагал ему официальную должность под своим началом, это предложение Газимагомед отклонил, однако неофициально сотрудничество продолжил.

И все же подобный симбиоз правоохранителей с криминальным миром с годами становился все менее и менее уместным. В 2005 году Гаирбековы были осуждены по обвинению в покушении на главу Пенсионного фонда Дагестана Амучи Амутинова. После ареста выплыло много любопытных фактов их бурной преступной деятельности, успех которой объяснялся в том числе и наличием спецпропуска на лобовом стекле их машины.

Эксперимент УБЭиУТ был признан провальным, и идея распространять его по остальным регионам отпала сама собой. УБЭиУТ исчез, но стиль «работы на результат любыми средствами», сформировавшийся за годы, в арсенале МВД остался.

В течение 2000-х годов на базе расформированных УБОПов возникла новая структура: департамент по борьбе с бандитизмом и терроризмом (Центр «Т»). Как правило, центры «Т» занимали здания бывших УБОПов, которые в советское время числились шестым отделом МВД. «Шестой отдел» — это прозвище закрепилось за представительствами новой структуры в составе МВД.

«Его увезли в шестой отдел» в те годы на Кавказе означало: «его больше нет».

Основной массив информации о террористах, их пособниках и «сочувствующих» собирали «на земле» именно сотрудники «шестых отделов». Но даже самое малое касательство к «террористической» тематике для людей на Кавказе — стигма. От нее не избавиться, и если человек однажды засветился в подобных разработках, пусть даже в качестве соседа или родственника террориста, — это навсегда. Это означает, что в доме будут обыски, аресты. В отдельных случаях — ночные штурмы.

Учитывая, что на Кавказе все, абсолютно все приходятся друг другу соседями или родственниками, — под колпаком оказался каждый.

Главное управление по противодействию экстремизму МВД РФ — детище генерала Юрия Кокова, которому в 2008 году Владимир Путин поручил возглавить борьбу с экстремизмом на федеральном уровне. Кадровый убоповец и борец с терроризмом, а позже — глава Кабардино-Балкарии стал известен обкаткой силового стиля подавления инакомыслия в собственной республике.

Именно Кокова называют вдохновителем идеи создания так называемых «списков молящихся» — неблагонадежных, с точки зрения милиции, верующих, потенциальных пособников терроризму. (Наличие этих списков категорически отрицалось МВД, пока в 2007 году новый глава КБР Арсен Каноков официально не признал их существование.) Попасть в список было легко, никто не разбирался в обоснованности включения в него — для этого достаточно было просто регулярно ходить в мечеть. Убрать же свою фамилию из него — практически невозможно.

Именно таким образом в годы руководства Кокова в Кабардино-Балкарии создавалась база людей, в отношении которых фактически не действовали законы Российской Федерации. С ними и начали вести работу борцы с терроризмом: похищать, пытать, выбривать кресты на затылках. Все это называлось «сбором информации».

По Кабарде поползли слухи, начало зреть недовольство. Дело 26-летнего Расула Цакоева, жителя одного из пригородов Нальчика, стало детонатором. Расула похитили на глазах у очевидцев в центре города — парня запихнули в тонированную машину без номеров и увезли в неизвестном направлении. Цакоев занимался строительством и ходил в «неправильную» мечеть — в ту, которая отказывалась подчиняться официальному Духовному управлению мусульман. Этим он сильно раздражал сотрудников милиции, которые часто захаживали к нему домой. Спустя два дня после похищения, полуживой Цакоев очнулся на свалке, куда его выкинули сотрудники «шестого отдела», будучи уверенными, что он мертв. Расул смог доползти до ближайшей бензоколонки и попросить о помощи. Он умер спустя несколько дней, однако перед смертью успел рассказать о том, как его пытали в здании «шестого отдела», где располагалась контора борцов с терроризмом, и пофамильно назвал истязателей. После смерти Цакоева в республике стали регулярно проходить митинги против насилия со стороны сотрудников милиции. Жители писали массовые жалобы, просили помощи у федерального центра. Требовали прекратить похищения и внесудебные казни. Но Москва оставалась глуха. Похищения не только не прекратились, а стали набирать обороты.

Взаимное остервенение росло и в итоге вылилось в самое масштабное вооруженное выступление на современном Кавказе. 13 октября 2005 года более сотни боевиков с оружием в руках атаковали силовые структуры Нальчика: МВД, ФСБ, Центр «Т»… В результате нападения погибло 12 мирных жителей, 35 сотрудников правоохранительных органов. Были убиты 97 боевиков. Это был прямой вызов государству. Подавлять мятеж в Нальчик прибыл лично заместитель начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России Юрий Коков. Операция подавления была признана успешной, Коков получил повышение по службе. В причинах же произошедшего разбираться никто не стал.

К 2011 году Коков дорос до генерал-полковника, а его департамент по противодействию экстремизму поднялся с уровня департамента до главка, что подразумевает совсем другие полномочия и совсем другое финансирование.

Читайте в следующем номере:

- методы работы ЦПЭ: машины без номеров, прослушки, заявки на уничтожение - психология бойцов ЦПЭ и грань, после которой нет пути назад - почему на Кавказе ждут возвращения «сирийцев», а также - как меня задерживали цэповцы