Каждый день, много лет, мы встречаем людей, которые потеряли все самое дорогое, что у них было, — своих близких. И веру в справедливость, закон, милосердие. А жизнь остается, она течет своим чередом, и что с ней делать, с такой жизнью, куда податься, на кого опереться — семьи страдают не меньше, а то и больше сидельцев.
Виновен человек или нет — вопрос важный, самый, наверное, важный. Но вот я смотрю на Олесю, молодую симпатичную женщину, но такую — истаявшую. Она не говорит ничего о деле своего мужа и сына, которому в тюрьме исполнилось 18. Говорить об этом и не стоит: там такой набор статей, который комментариев и не требует: наркотики, ОПГ, до пожизненного. А она осталась с малышом на руках, ему нет четырех лет, и у него страшный набор врожденных заболеваний нервной системы, от эпилепсии до бог знает чего. Без работы, без жилья, без денег, без надежды. Им-то куда деваться, что с этим делать? Нет таких несчастий, которые не обрушились на Олесю. Но она не одна.
Рядом с ней в пирожковой в центре Новосибирска сидят еще женщины и мужчины, очень разные, объединенные одним горем — тюрьмой. Вот Татьяна Дмитриевна сидит и держит в руках фотографии молодой красотки — своей дочери Насти Пестриковой. Настя сидит в тюрьме, и у нее инсульт. Насте 30 лет. Суда еще не было, сидит два года. А дело было так. Татьяна Дмитриевна решила переехать из Барнаула в Бердск (это почти Новосибирск). На новом месте Татьяна Дмитриевна обнаружила, что переехала в место практически открытой торговли наркотиками. И что Настя подсела. Татьяна Дмитриевна взялась лечить дочь. И пошла в ФСКН (тогда она еще была) рассказывать, кто и как торгует на районе наркотиками. Это сейчас-то она понимает, что прямо к крыше наркоторговли и пришла. А тогда она слишком поздно это осознала. В результате ее жалоб на наркоторговлю арестовали как раз Настю. А в суде, на продлении ареста, у Насти случился инсульт. Никто ее не лечит, на суды не возят. Ухаживает за ней сокамерница Марика, тоже молодая девушка, тоже севшая за наркотики. Марика — тяжелый инвалид, у нее синдром Полланда (это врожденное — сдавлена грудная клетка, одна рука короче другой, как результат — истончение стенок легкого). Марика получила 9,5 года (полюбила подсевшего на наркотики парня, взяла два эпизода на себя). Явка с повинной, инвалидность — ничего этого в приговор не вошло.
Знаете, сколько таких мужчин и женщин в Сибири? Семьсот семей, которые объединились, сплоченные общим горем. Началось все с «народной» статьи 228 — наркотики. Знакомились в очередях на передачи в СИЗО, встречались на свиданиях в зонах, переписывались, сначала их было 50 (всего год назад), сейчас 700, это семьи от Урала до Сахалина, как раз сахалинская часть присоединилась к этой группе, когда мы общались в пирожковой в центре Новосибирска. Говорю им — вы как-нибудь назовитесь, что ли. Например, «Сибирь». Кто-то добавляет — «Сибирь Свободная». Правильно. Потому что гордые и сильные. И не сдаются.
И добавляются новые и новые люди, статьи уже самые разные, несчастья разные. Вот молодая, красивая Вероника. Вероника вдова. Муж неудачно выходил из бизнеса, арестовали по заявлению партнера в сентябре прошлого года. А в ноябре он умер в СИЗО. 40 лет было Роме Дроздову. У него было варикозное расширение вен пищевода. Четыре дня он истекал кровью в камере — внутреннее кровотечение. Пришел тюремный врач, сказал — ОРВИ, само пройдет. Сразу после визита доктора Рома и умер. В свидетельстве о смерти написали «цирроз». Цирроза не было, варикоз был, его с ним арестовали. Никаких медицинских документов вдове не выдают. Но она очень упорная, она добьется.
Вот юная Оля, она пианистка из Новокузнецка. Встретила и полюбила старшего лейтенанта Максима из Новосибирска. Максим проходил свидетелем по одному интересному уголовному делу, связанному с безобразиями в армии, его вела военная прокуратура. Внезапно завели уголовное дело на Максима, а уже после открытия дела несколько солдат написали на него заявление — дедовщина. То есть сначала возникло дело, а потом в него доложили заявления. В деле Максима больше нет ни одного документа, ни одного медосмотра (в армии срочников сейчас осматривают ежедневно). Максиму дали 4 года без допроса потерпевших (они отслужили и разъехались) и убрали его из свидетелей по «большому» армейскому делу. Итого: допросили только одного свидетеля, причем в течение 5 часов и без адвоката — допрашивали Олю. Пианистку. Хорошо, что Оля умная — прочитала протокол допроса и отказалась его подписывать, покуда оттуда не исчезли фантазии следователя. И хорошо, что Оля настоящая: пошла в тюрьму, замуж вышла за своего Максима. Он ей сказал: пиши президенту! Ну написала. Сейчас вот к нам пришла. Много там в деле накосячено, можно попробовать в апелляции отменить. Хотя бы по формальным признакам. Не знаю, поймет ли чего в этой жизни Максим, но пианистка у него правильная.
Вот теперь у нас в «Руси Сидящей» приблизительно 700 таких историй — за одну командировку. Кому-то можно помочь, кому-то можно попытаться помочь, кому-то помочь нельзя, две истории было — когда не хочется помогать. Но всего две.
Однако тут важно другое: люди сплотились и объединились, понимая, что выжить можно только так, помогая друг другу и передавая новые знания и опыт. И это серьезная сила, которую трудно запугать и задавить — это всё они уже прошли. И поняли, что совершенно не нужны государству. Но по-прежнему нужны стране и друг другу.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»