Вопрос, который мучает меня буквально с детства. Почему в кино, когда жена психует, — обязательно бьет посуду? Даже поговорка есть: «Побить горшки», что значит — поссориться. Поговорка есть, а горшки никто не бьет.
Вот, например, в вашей семье бьют посуду? Так чтобы тарелки об пол, фужеры об стенку? Нет? И в моей не бьют. И во всем доме не бьют — было бы слышно.
Тому есть два объяснения: посуды жалко; и не до такой уж степени накаляются страсти — мы стали спокойнее предков.
Но есть и третье. Наши предки не боялись выражать свои чувства и били горшки от души. А мы боимся. Мы стали тихими. Нас воспитывали быть такими. «Не кричи, здесь люди». «Ну что ты ржешь как лошадь, это неприлично».
В новейшей истории мы всего пару раз пытались побить горшки (при ГКЧП и при штурме Белого дома). И надолго затихли. Наверное, и воспитание подействовало.
…В испанской Марбелье на гостиничном пляже — в основном русские. Но приходят отдыхать и местные. Весь день наши притихшие туристы выслушивают оглушительный смех трех испанских старушек — даже чаек не слышно… На лицах российских туристов читается возмущение: «Какая наглость!», «Вот старые хамки».
Но это — только на лицах. Наши молчат. Так их воспитали. Не уходят, не бросают в нарушителей покоя лежаками. Терпят.
Старушки вовсе не хамки. Просто когда-то в далеком детстве им не затыкали рот. С тех пор эти люди не говорят вполголоса и, скорее всего, не живут вполсилы.
…Осенью в Копенгагене, на центральной площади, — группка детворы. Рядом сопровождающие — две тетеньки. Детишки отдыхали, сидя фактически на мостовой. А некоторые еще и ели бутерброды! Совершенно немытыми руками! И сопровождающие тетки на это не реагировали никак.
Периодически в наших сетевых изданиях возбуждается дискуссия: «Как они воспитывают своих детей в такой антисанитарии? Как можно сидеть в неположенном месте?» Конечно. Мы тоже однажды попробовали посидеть в неположенном месте. И что вышло?
Мало кто помнит, но вплоть до начала 2000-х годов на газонах Александровского сада, у Кремля, вполне себе можно было лежать, загорать и даже целоваться.
Жизнь показала, что мы несколько поторопились занять неположенное место у Кремля. Теперь в саду снова запрещающие таблички «По газонам не ходить».
…Лет десять назад я работал маленьким начальничком в среднетиражной газетке. Должность — не бог весть (ну явно не Улюкаев), но была и прикрепленная машина, и надбавки, и прочие номенклатурные радости.
Одно только было плохо: никаких, кроме номенклатурных, радостей эта работа не доставляла. Шаг налево — расстрел, ничего нового: коллеги так и норовят либо прослушку поставить, либо провокационный чемоданчик подкинуть. Один умный человек посоветовал: уходи, стань свободным. «Тебе легко, а у меня дочка на платном, кредиты…»
Не ушел и потом очень жалел — все равно же ушел, но при более неприятных обстоятельствах. Спасибо, обошлось без браслетов.
Но это у кого как.
Говорят, и министр хотел уйти. Но его что-то все время останавливало. Сегодня — ЛУКОЙЛ, завтра — «Башнефть», послезавтра еще что-нибудь очень важное. «Вот завтра все решу и — свобода! На пенсию, за границу к сыну…»
Ан нет — несвобода затягивает.
После истории с министром, признаюсь честно, мне стало гораздо легче жить. Я оказался не одинок в страхе сделать резкое движение. Вон даже какие люди боятся побить горшки.
Несвобода стала лучше и комфортнее, чем свобода. Как бы ни убеждали в обратном некоторые руководящие страной товарищи. Я думаю, они, эти товарищи, прекрасно знают истину. Просто им, как и нам, очень не хочется делать резких движений.
…Появляется все больше рекламы релаксирующих гостиниц. Приезжаешь в расстроенных чувствах, селишься в звуконепроницаемый номер и всю дорогу бьешь специально приготовленную посуду. Никто не узнает — а какое облегчение. Успокоенный, расслабленный, свободный (!) уходишь в большой мир. Я на днях позвонил по одному из таких телефончиков. «Да, сколько угодно мест. Приходите».
Не пойду. Что, мне одному больше всех свободы надо?
Не нервничайте. И посуда будет в целости.
Вячеслав Недогонов,
журналист
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»