Один из ленинградских чекистов вспоминал, как в декабре 1981 года к ним в райотдел приехал заместитель начальника областного управления госбезопасности Анатолий Курков. Вскоре он станет генералом и возглавит управление. Собрали оперативных работников. Каждый отчитывался. Один из них поспешил порадовать начальство:

— Появилась возможность отслеживать обстановку в райкоме партии. Получена первичная информация об аморальном поведении и стяжательстве отдельных работников партийного аппарата.

Курков остановил его:

— Кто дал вам право заниматься этим?

— Характер нашей работы, — неуверенно ответил молодой оперативник, — ведь враг, как нас учили на курсах, ориентируется именно на таких людей.

— Органы государственной безопасности, — веско объяснил ему Курков, — это вам не полиция нравов, а партийные органы — не объект нашего контрразведывательного внимания. Я вам приказываю эту вашу задумку немедленно выбросить из головы и прекратить сбор такого рода информации, а начальнику райотдела завтра мне лично доложить, что у вас отсутствуют такие возможности в райкоме.

Молодой и неопытный оперативник не понимал, что столь деликатные темы, конечно же, обсуждаются не на совещаниях, а в разговорах один на один за закрытыми дверями. И у начальника не было иного выхода, кроме как громким голосом произнести такую тираду. Отношения между властью и чекистами складывались сложно.

Еще в двадцатые годы восторжествовала принципиальная линия: госбезопасность не подчиняется местным органам власти. Они всегда были этим недовольны. Партийным секретарям не нравилось, что рядом существует тайная сила, которая исполняет только команды из Москвы, не дает им отчета в своей деятельности и даже присматривает за ними. Но попытки местной власти обрести власть над чекистами не удавались. Сменявшие друг друга хозяева страны понимали цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной. Установилась практика получения партийными органами документальных справок на назначаемых работников. Без санкции ведомства госбезопасности на высокие должности не назначали и за границу не выпускали.

Чекистам, конечно, объясняли, что они не смеют ставить себя выше партийного аппарата. Но они видели, что госбезопасностью лично руководит Сталин. Сотрудники органов стали пренебрежительно относиться к местным партийным и советским организациям на местах, считать себя выше их. Хотя вождь демонстративно дистанцировался от исполнителей его страстных желаний.

20 декабря 1937 года в Большом театре пышно отмечалось двадцатилетие органов. Сталин вообще не пришел. Приветствовать чекистов поручил не второму человеку в стране, главе правительства Вячеславу Молотову, а одному из его заместителей — Анастасу Микояну. Вожди сознавали специфику деятельности ведомства, понимали, что не всякий за такое возьмется. В 1973 году Леонид Брежнев на пленуме ЦК напомнил, каково приходится председателю КГБ Андропову: «Это вам не так чтобы… с чистенькими ручками».

Формально собирать материалы на партийных работников высокого ранга они не имели права. Но если выяснялось, что, исполняя инструкцию, чекист уничтожил дело оперативного учета на партсекретаря, которого вдруг посадили, то это расценивалось как попытка скрыть враждебную деятельность врага народа. И чекист оказывался в соседней камере. Поскольку в сталинские годы никто не знал, кого завтра велят посадить и расстрелять, то материалы собирали на всех. Не дай бог попасть впросак, когда хозяин спросит: а что есть на такого-то? Выбивали из арестованных нужные показания и копили компромат на высших руководителей страны.

Скажем, после поездки члена политбюро по стране составлялся подробный рапорт службы охраны, а в нем такие детали, которые легко могли стать поводом для освобождения от должности. Партийные руководители тоже люди: вдали от дома и бдительного ока коллег, расслабившись, что-то себе позволяли, а сотрудники охраны заботливо все фиксировали.

Ни первый секретарь обкома, ни секретарь ЦК республики не были гарантированы от внезапного ареста. Они боялись местного чекистского начальника. Не знали, что именно начальник областного управления или республиканский министр сообщает в Москву. И партийный аппарат осознал, что неприкасаемых в стране нет и не будет.

Когда летом 1953 года арестовывали Берию, новый глава правительства Георгий Маленков, воспринимавшийся как наследник Сталина, объявил, что органы госбезопасности будут поставлены под контроль партии, дабы исключить повторение прежних преступлений:

— Органы занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью. Получилось, что товарищ Берия с этого поста контролирует и партию, и правительство… Возникла разобщенность, все делаем с оглядкой, настраиваемся друг против друга. А нужен монолитный коллектив!.. Управление охраны подчинить ЦК, а то и шагу не сделаешь без контроля… ЦК должен проверить организацию прослушивания, товарищи не уверены, кто и кого прослушивает.

Никита Хрущев, став главой партии, запретил проводить оперативные мероприятия в отношении партийных работников, то есть вести за ними наружное наблюдение, прослушивать их телефонные разговоры. Членов партии к негласному сотрудничеству можно было привлекать только в особых случаях. Но, как говорили чекисты, источнику рот не заткнешь. Оперативная информация о том, кто чем занимается, копилась в сейфах.

Генерал Валерий Воротников, который возглавлял Свердловское областное, затем Красноярское краевое управление КГБ, рассказывал мне:

— Нам не рекомендовали собирать информацию, касающуюся партийного руководства. Но такая информация все равно к нам попадала, и таить ее мы не имели права. Мы ее сообщали в центр. А мелкую информацию старались не вытаскивать на свет божий.

— Но на местах руководители были уверены, что вы обо всем докладываете в Москву.

— Мы их в этом не разуверяли. На то и кошка, чтобы мышки боялись…

А как реагировала Москва? Я спросил об этом бывшего председателя КГБ Владимира Семичастного:

— Если вам начальник областного управления сообщал, что первый секретарь обкома ведет себя недостойно, как вы поступали?

— Такие вещи на бумаге не писали. Это обсуждалось только во время личной встречи один на один. Начальник управления должен был получить у меня разрешение прибыть в Москву для разговора по специальному вопросу или, будучи в Москве, попроситься на личный прием и все рассказать.

— Я брал на заметку и говорил: посмотри дополнительно, как это будет развиваться, и доложи мне. Или, если я был уверен в том, что дело очень серьезное, шел к Брежневу или к секретарю ЦК по кадрам: посмотрите, есть сигналы… Я приехал в одну страну, со мной пять генералов. Наш посол устраивает обед, а к концу обеда он под столом. Резидент докладывает, что посол уже и на приемах появляется в таком виде. Это же позорище! Я своим накрутил хвосты: почему молчали?!

А как к этому относились партийные работники? Мне об этом рассказал Егор Лигачев. До того как стать членом политбюро ЦК КПСС и вторым человеком в партии, Его Кузьмич руководил Томской областью.

— Не думал я об этом, честно скажу. Мне говорили, что вас, Егор Кузьмич, прослушивают. Но у меня характер, что ли, такой, я не считался с этим. И на квартире, знаю наверняка, тоже прослушивали, потому что, когда власть поменялась, какую-то аппаратуру демонтировали. Наверное, прослушивали, система была такая.

— Нет, абсолютно.

— Ну а если вы хотели о чем-то личном поговорить, зная, что телефон прослушивается, то что делали?

— Ничего. Никаких личных разговоров у меня не было.

В составе оперативно-технического управления КГБ существовал отдел, занимавшийся прослушиванием телефонов и помещений. Контролеры отдела, в основном женщины, владели стенографией и машинописью, их учили распознавать голоса прослушиваемых лиц.

Самым опасным было дурно отзываться о хозяине страны. Это практически всегда приводило к увольнению. Такие записи приносили председателю КГБ, он сам их прослушивал и либо самостоятельно решал судьбу неосторожного критика, либо, если речь шла об очень высокопоставленной персоне, ехал в Кремль.

В июне 1957 года на пленуме ЦК Маленков пожаловался, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его, Хрущева, подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих. Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и назначил на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.

Многих ли прослушивали? После провала ГКЧП в 1991 году новый руководитель президентского аппарата Григорий Ревенко жаловался, что весь Кремль утыкан «жучками» и потребуется месяц, чтобы их извлечь.

К телефонам высокопоставленных аппаратчиков подключались по особому распоряжению. Сотрудники КГБ утверждали, что запрещено прослушивать телефоны и записывать разговоры сотрудников партийного аппарата. Но эти ограничения легко обходили, когда, например, подслушивали тех, с кем беседовал сотрудник парторганов.

Валентин Фалин, который был секретарем ЦК, вспоминает, как ему позвонил Андропов и потребовал убрать консультанта из отдела международной информации ЦК, потому что КГБ записал его «сомнительный» разговор с немецким собеседником. Одного посла Андропов сделал невыездным, потому что тот в компании сказал, что «умный человек на Западе не пропадет». Андропову показали запись разговора, и он тут же принял решение.

Виктор Гришин, который многие годы был партийным руководителем Москвы, рассказывал:

«Думаю, что в КГБ вели досье на каждого из нас, членов и кандидатов в члены политбюро ЦК, других руководящих работников в центре и на местах. Можно предположить, что с этим было связано одно высказывание в кругу членов политбюро Брежнева:

— На каждого из вас у меня есть материалы…

Прослушивались не только телефоны. С помощью техники КГБ знал все, что говорилось на квартирах и дачах членов руководства партии и правительства. Как-то в личном разговоре Ю.В. Андропов сказал:

— У меня на прослушивании телефонных и просто разговоров сидят молодые девчата. Им очень трудно иногда слушать то, о чем говорят и что делается в домах людей. Ведь прослушивание ведется круглосуточно».

Все высшие чиновники исходили из того, что их кабинеты и телефонные разговоры прослушивают, и были очень осторожны. Но их слушали не только на рабочих местах.

Например, в санатории «Барвиха» построили корпус для членов политбюро. Обслугу обязали докладывать сотруднику КГБ, который курировал санаторий, абсолютно все, что удавалось услышать и увидеть: как себя ведет член политбюро на отдыхе, с кем встречается, что и кому говорит. По существу, личная охрана членов политбюро присматривала за ними. А начальник 9-го управления информировал председателя КГБ о поведении и разговорах руководителей партии и страны.

КГБ мог заниматься сколь угодно высокими лицами. Только на проведение разработки руководящего работника требовалась санкция хозяина страны.

Что такое разработка?

Установка звукозаписывающей аппаратуры в служебном кабинете и дома, что называлось «техническим контролем». А позже — по мере развития видеотехники — и средств визуального контроля. Слуховой контроль — прослушивание телефонных разговоров. Слежка — то есть наружное наблюдение, которое ведется круглосуточно. Внедрение агентуры в окружение этого человека. Чтобы знать, о чем он говорит в своем кругу. А иногда и чтобы подтолкнуть в нужном направлении…

В каждом министерстве, ведомстве, научном и учебном заведении сидели официальные сотрудники комитета или чаще офицеры действующего резерва. Так называли офицеров, которых командировали для работы за пределами органов и войск КГБ. В отличие от вооруженных сил, они не отправлялись в запас, а оставались на службе, но действовали под прикрытием.

Скажем, появилось Всесоюзное агентство по авторским правам. Назначенному его руководителем известному журналисту Борису Панкину секретарь ЦК Михаил Суслов объяснил, что он должен создать министерство иностранных дел в области культуры — развивать контакты с творческой интеллигенцией всего мира и продвигать за рубеж советских авторов. Постановлением политбюро был установлен список должностей, замещаемых в агентстве по авторским правам сотрудниками КГБ: заместитель председателя, заместители начальников всех управлений…

В 1980 году в Госплане создали службу безопасности, укомплектованную сотрудниками КГБ. Начальником сделали бывшего руководителя военной контрразведки генерал-лейтенанта Ивана Устинова. Андропов объяснил генералу: «Обстановка в стране сложная, и я должен иметь достоверную информацию, что же у нас творится, особенно на экономическом фронте».

Иначе говоря, это была не инициатива Госплана, не объективная потребность в защите государственных секретов, а осведомительная структура внутри ведомства. Устинов докладывал председателю, «что происходило в Госплане, какие проблемы в стране, каковы предложения, перспективные разработки».

Такие же службы появились и в других ведомствах, в том числе в Министерстве иностранных дел. Едва ли Андрею Громыко это нравилось, но и он, член политбюро, ничего не мог поделать. Вне контроля оставался только министр внутренних дел Щелоков.

Когда в 1966 году восстановили союзное Министерство внутренних дел, то в решении политбюро не указали, что КГБ берет на себя «контрразведывательное обслуживание» органов внутренних дел. Особисты не имели права следить за тем, что происходит внутри МВД, заводить там агентуру. Когда КГБ возглавил Андропов, он поставил вопрос о том, что Министерству внутренних дел «нужно помогать». Много лет Юрий Владимирович добивался, чтобы комитет получил право «контрразведывательного обеспечения органов внутренних дел». Но Щелоков, пользуясь особыми отношениями с Брежневым, успешно отбивал атаки. Говорил, что министерство в состоянии проследить за порядком в собственном хозяйстве. Щелоков даже поставил вопрос на коллегии МВД: нам нужна помощь товарищей из КГБ? Почти все выступили против, считая это возвращением к методам 1937 года.

Став генсеком ЦК КПСС, Андропов снял Щелокова с должности министра и провел через политбюро решение «о контрразведывательном обеспечении МВД СССР, его органов и внутренних войск». В 3-м Главном управлении КГБ (военная контрразведка) сформировали Управление «А», которое присматривало за милицией.

Чекисты сидели в отделах кадров, в первых отделах, в отделах внешних сношений, которые занимались оформлением командировок за границу и приемом иностранных гостей. В оборонных министерствах один из заместителей министра представлял КГБ. Они только формально подчинялись руководителю ведомства. Иначе говоря, председатель КГБ управлял мощным аппаратом, который пронизывал все государство. Своими знаниями он делился только с первым человеком в стране.

Официальные бумаги КГБ поступали в ЦК через общий отдел. Они доставлялись генеральному секретарю в запечатанных конвертах. Вскрывать и читать их не имели права даже его помощники. Самые деликатные материалы председатель комитета госбезопасности докладывал хозяину. Почти каждый день он появлялся в главном кабинете страны с толстой папкой. Разговор шел без свидетелей.