Судебный иск к Общественной палате РФ готовят правозащитники, которые не попали в новый состав общественных наблюдательных комиссий в местах принудительного содержания (ОНК). По их мнению, в ОНК не прошли именно те, кто наиболее эффективно боролся с нарушениями прав заключенных. Многие региональные комиссии теперь состоят из отставных тюремщиков, силовиков и военнослужащих, которые, с точки зрения правозащитников, склонны скорее защищать администрации колоний и СИЗО от общественного контроля, нежели заключенных — от произвола. На этом фоне одна из наиболее активных бывших членов московской ОНК, правозащитница Анна Каретникова получила должность в Федеральной службе исполнения наказаний (ФСИН). В интервью «Новой газете» Каретникова рассказала о своем новом назначении, состоянии пенитенциарной системы в России и о возможных поправках в законодательство об общественном контроле мест лишения свободы.
Анна Каретникова. Фото: Евгений Фельдман / для «Новой газеты»
**—** **Что вы будете делать в московском управлении ФСИН, вы же правозащитник.**
— Я предполагаю, что это будет продолжение моей работы по защите прав и законных интересов заключенных, тех, кто сидит в московских следственных изоляторах.
**—** **Как сотрудник системы, вы будете иметь больше ограничений или все-таки преимуществ?**
— Работа будет более закрытая. Даже если я буду вольнонаемным сотрудником уголовно-исполнительной инспекции, на меня и в области секретности (иногда довольно бессмысленной), и в других каких-то отношениях будут наложены дополнительные ограничения. Как я понимаю, эта должность есть в штате главка Федеральной службы исполнения наказаний, и называется она, конечно, не так красиво, как мне преподнесли, — «советник по правам заключенных». Она называется «ведущий специалист по отношениям с общественными организациями». Все будет зависеть от того, как будут прописаны мои должностные обязанности. Я просила оставить мне те же, какие я выполняла, будучи членом ОНК, — сбор обращений арестованных, осужденных и их родственников, организацию им медицинской помощи, другие формы защиты их прав…
Пока что мне велено собрать сто миллиардов документов про всех своих родственников.
**—** **Вы первый правозащитник, которого ФСИН принимает на работу? Или есть еще примеры, может быть, в других регионах?**
— Не могу сказать, что такие примеры мне известны.
**—** **Но вы связываете это предложение с тем, что чиновники осознают необходимость перемен, или это попытка заставить вас быть потише? Вы же очень активно писали о своих визитах в СИЗО, распространяли информацию о нарушениях.**
— Я бы очень хотела верить в первое: что на уровне главка и на уровне Москвы кто-то в системе понимает, что нужна гуманизация системы. Не могу сказать, что я испытываю безудержный оптимизм. Мне просто очень хочется верить в то, что здесь наши интересы в какой-то степени, хотя бы небольшой, но совпадают.
**—** **Недавно завершился очередной набор в ОНК, и их заполонили бывшие силовики и те, кто с силовиками связан. Как вы оцениваете нынешний состав комиссий?**
— Ситуация очень плохая. Общественный контроль разгромлен на всем пространстве Российской Федерации. И это одна из причин, по которой я оттуда ухожу, — я вообще-то тоже не прошла в ОНК Московской области (_куда пыталась войти после истечения трех сроков в столичной комиссии, —_ **М.А** _.)_. Всех действующих правозащитников вышибли из четвертого состава ОНК.
**—** **Там сейчас абсолютное засилье управляемых людей или всё же есть, на кого надеяться?**
— В московскую ОНК вошло очень маленькое количество людей, которые собираются работать, как мне представляется. Вошло большое количество номинальных фигур, и — я очень этого опасаюсь — вошли люди, которые преследуют коммерческий интерес, что мне особенно отвратительно.
**—** **А когда начался процесс превращения ОНК в «боевое братство»?**
— Какое-то количество тех, кто должен был в итоге свернуть общественный контроль в местах лишения свободы, находилось в ОНК с самого начала (_комиссии образованы на основании_ _Федерального закона № 76 от 10 июня 2008 года. —_ **Ред.** ). Теперь эти люди фактически завершили то, что было начато 8 лет назад. И тогда уже было понятно, что ОНК — довольно вредное для системы явление. То есть это я считаю, что оно полезное, а система считает иначе. Потому что всегда есть два пути: первый — признать недостатки и их исправить, второй — ничего никогда не признавать и отчитываться, что всё хорошо. Сейчас предпочтение отдано второму пути.
**—** **Недавно в Общественной палате обсуждали проект изменений в законодательство об общественном контроле: предлагается, в частности, финансировать ОНК за госсчет и давать им гранты.**
— Эта корректировка обсуждается в каком-то странном ракурсе, мне непонятном (так же, как и Елене Масюк, которая там выступала по этому поводу). Вместо обсуждения ошибки с новым набором в ОНК, установлением численных квот и невключением в состав комиссий активнейших наблюдателей — обсуждаются какие-то совершенно другие вещи, при этом делается вид, будто это вещи значимые. Вот этого я не могу понять. Почему-то вдруг поднимается вопрос о государственном финансировании общественного контроля. И это происходит ровно в то время, когда комиссии очень сильно обновлены. Кроме того, оставлены свободные места для донабора людей, и возникает вопрос: те ли это люди, которые работали раньше и никаких денег не получали, или же это новые люди, которые придут как раз на эти денежки? Тут тоже у меня прогнозы невеселые. И так есть недобросовестные люди, которые пытались коммерциализировать общественный контроль.
Кроме того, возможен такой некрасивый трюк. Закон об общественном контроле ведь легко изменить, убрав оттуда норму, что три срока в ОНК — это предел. И тогда у нас появятся люди, которые смогут заседать в комиссиях пожизненно, ничего не делать и при этом получать государственное финансирование. Не хочется в это верить, но и от мыслей таких никуда не деться, когда видишь, как оно всё развивается.
**—** **Отношения между правозащитниками и ФСИН скорее конфликтные или к вам прислушиваются?**
— Ну влияние у нас есть, конечно. Хотя взаимодействие начиналось как конфликтное, среда закрытая, изолированная, она привыкла никого к себе не подпускать. Но потом мы научились находить какие-то точки взаимодействия и пришли к пониманию, что мы друг другу скорее полезны, чем вредны. По крайней мере, мы им полезны. На уровне главка ФСИН у нас в последнее время складывались бесконфликтные отношения. А вот на уровне московского управления не скажу, что все было безоблачно. Потому что оно традиционно привыкло видеть в нас врагов.
**—** **Какие-то крупные победы ОНК над инерцией системы можете назвать?**
— Мы улучшили многократно качество питания. Вместо помоев и баланды кормят теперь съедобной едой. Мы внесли изменения в правила внутреннего распорядка, теперь вместо одной миски у заключенного может быть две, может быть пластиковая посуда. С нашей подачи ФСИН расширила перечень продуктов, которые можно передавать заключенным: огурцы, помидоры, все фрукты… То, что я перечислила, начиналось с Москвы и было распространено на Россию. Единственное, что нам не удалось никак сдвинуть, — медицина. Она остается ужасной.
**—** **А насилие?**
— Мы работаем в Москве, здесь насилия традиционно было не очень много. Мы в столице воюем с конвойным полком, который в помещениях судов часто применяет насилие. Тут еще очень большой путь предстоит. Не знаю, правда, кто по нему пойдет, учитывая, что настоящих правозащитников осталось очень мало в составе московской ОНК. []()Это полное безобразие, никто этого не ожидал. Все доверяли своему руководству и рассчитывали продолжать работу в ОНК. Без объяснения причин, со всеми собранными правильно документами, с рекомендациями, — реально работающие люди не вошли в состав московской комиссии и комиссии Подмосковья.
Мне очень хочется, чтобы моих работающих товарищей, у которых уже истекли три срока и которые только начали работать серьезно, вернули бы в состав ОНК. Чтобы Зою Светову поместили в Мордовию, чтобы Лену Масюк поместили в Москву. Чтобы люди могли продолжить дело, которое они хорошо знают и выполняют.
Еще одна причина, почему я начинаю переживать за своих коллег, старых и новых: всё это происходит на фоне обострения казуса «Лефортова». Там администрация ведет себя откровенно угрожающе. Она пытается максимально затруднить нашу работу, запрещает общаться с заключенными в камерах. Мы очень опасаемся, что начинается наступление: то, что происходит в «Лефортово», — можно распространить при желании на всю Россию.
**—** **Но «Лефортово», как я понимаю, особенный изолятор — неформально закрепленный за ФСБ.**
— Да, это специзолятор, который подчиняется отдельному управлению специзоляторов. В Москве их два. Но лиха беда начало. Мы наладили с изоляторами (а коллеги в регионах — с колониями) конструктивный диалог, но тут вдруг возник такой бастион откровенной агрессии. Мы обратились по этому поводу в прокуратуру, потому что, на наш взгляд, это нарушение законности, прав заключенных и прав наблюдателей. Сначала мы думали, что это пустяк, а теперь становится страшновато.
**—** **Сейчас много говорят об Ильдаре Дадине, о его [письме](https://www.novayagazeta.ru/news/2016/11/09/126419-dadin-rasskazal-o-prodolzhayuschihsya-v-ik-7-pytkah). Но действительно ли огласка помогает? Складывается ощущение, что силовикам всё равно.**
— Конечно, они опасаются. То, что с Дадиным произошло, очень плохо. Но, извиняюсь за цинизм, хорошо, что это произошло именно с ним. Потому что, именно благодаря ему, мы этот резонанс и получили.
**—** **Но то же самое происходит с огромным количеством других заключенных.**
— И они молчат. А Дадин молчать не будет. Система это всё категорически отрицает, его уже назвали и симулянтом, и имитатором…
**—** **Как вы оцениваете в этой связи работу уполномоченного по правам человека — Татьяны Москальковой?**
— Она довольно недолго работает, поэтому сложно пока оценивать результат. Но то, что она туда выехала, встретилась с Дадиным, что потребовала его перевода в другую колонию, — ее позитивно характеризует. Она оперативно среагировала, и за это ей большое спасибо.
**—** **На истории о насилии в тюрьмах российское общество до сих пор реагирует неоднозначно. Это видно и по соцсетям. Многие пишут, что «зона не санаторий», имея в виду допустимость насилия.**
— Конечно, нужно это переламывать. Только вектор сейчас направлен в другую сторону. Ситуация с Дадиным актуальна еще в связи с тем, что она наложилась на разгром общественного контроля и показала, что остается, когда уходят наблюдатели. Остаются насилие, кошмар и полная закрытость…
**Маргарита АЛЕХИНА** — специально для «Новой газеты»
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»