Лайки — хлеб для Центра «Э»

— Какие тенденции вы наблюдаете в подходе государства к интернету?

—Есть тренды последних двух лет: это ужесточение давления на конкретных пользователей и разработка разных механизмов слежки. В принципе государство обратило внимание на интернет лет пять назад. Это было связано с ростом числа пользователей — их доля перевалила за 50% населения России. Интернет стал для граждан средством получения независимой альтернативной информации. После этого государство начало предпринимать усилия, чтобы эту информацию контролировать.

С 2012 года принималось очень много законов об интернете, в основном запрещающих. Началось все с блокировок сайтов, с закона о «черных списках». Несколько лет в этом направлении все и двигалось. Но постепенно стало ясно, что фильтрация контента не работает, потому что пользователи научились эти блокировки обходить, стали устанавливать бесплатные и легко настраиваемые VPN-сервисы, появились расширения для браузеров, которые позволяют заходить свободно на заблокированные сайты. При этом каждая блокировка значимого ресурса привлекает к нему повышенное внимание.

— Недавно был скандал вокруг блокировки Pornhub, до этого была история с блокировкой сайта группы «Кровосток», при этом в законодательстве об экстремизме и о черных списках сайтов перечисляются лишь несколько видов контента, который подлежит блокировке — пропаганда наркотиков, пропаганда суицида… И получается, что по решению суда можно заблокировать вообще что угодно?

—Есть сейчас пять оснований для внесудебной блокировки. Это детская порнография, пропаганда наркотиков, пропаганда суицида, информация о несовершеннолетних потерпевших и призывы к экстремизму, к несанкционированным публичным мероприятиям.

Вместе с тем в статье 15.1 Закона об информации есть дополнение, где сказано, что также может быть заблокирована любая информация, признанная запрещенной решением суда. Такая вот, казалось бы, безобидная норма, но на ней прокуроры очень эффективно делают себе статистику, обращаясь в суды с исками по поводу чего угодно. Например, несколько лет назад блокировали статью «Газеты.ru» о том, как давать взятки. Таких кейсов довольно много. Признавали запрещенными сайты, на которых продают пармезан, потому что эмбарго и контрсанкции. В Петербурге требовали заблокировать сайты с обсуждениями конца света.

И в эту кучу суды валят вообще все. Под эту же гребенку пытались заблокировать сайт «Кровостока», потому что он пропагандирует асоциальное поведение, вообще без каких-либо законных оснований. С Pornhub то же самое. Нет в законодательстве запрета на распространение порнографии. Есть абсолютный запрет на детское порно, а на обычное никакого запрета нет. Ссылались на то, что в УК есть статья об ответственности за распространение и изготовление порнографии, но там речь идет о нелегальной порнографии. Это значит, что существует и легальная порнография, которая не может быть запрещена. Поэтому такие решения судов незаконны и должны быть отменены.

Проблема в том, что прокуроры и судьи работают здесь в одной связке. Подавляющее большинство таких дел рассматриваются без привлечения заинтересованных сторон — владельцев сайтов, авторов контента. Просто судья и прокурор сели друг напротив друга и все между собой порешали. Когда я изучал материалы дела «Кровостока», там был протокол судебного заседания по блокировке. Десять минут длилось заседание о запрете сайта. Это притом что формально суд должен исследовать все материалы, которые попадают под запрет. На сайте было минимум четыре альбома продолжительностью каждый около часа. Изучить их в течение десяти минут просто невозможно.

В том случае мы смогли заглянуть за закрытую дверь и посмотреть, как они на самом деле принимают решения. Я уверен, что в большинстве остальных случаев происходит точно так же.

—Наряду с расширением оснований для блокировок происходило ужесточение наказаний за правонарушения в интернете. Появились статьи за некие действия, совершенные в интернете, — например, за пропаганду нарушения территориальной целостности РФ. В одном из случаев суд указал, что использование в отношении Крыма слов «аннексия» и «оккупация» свидетельствует о составе преступления. То есть сами слова объявлены вне закона.

Ужесточались и прежние статьи, например 282 УК РФ, возбуждение ненависти и вражды. Четыре-пять статей перешли в другую категорию — из нетяжких преступлений в преступления средней тяжести. Это означает не только то, что теперь можно сесть на пять лет, а еще и увеличение сроков давности привлечения к уголовной ответственности, возможность избирать меру пресечения в виде заключения под стражу, чего раньше не было.

К тому же начали ужесточаться приговоры. В 2015 году мы отследили 21 случай, когда пользователей приговаривали к реальным срокам лишения свободы, плюс как минимум два случая применения принудительных мер медицинского характера. Это тоже лишение свободы, только с отбытием в психиатрическом стационаре, к тому же с неопределенным сроком. Неизвестно еще, что более жестоко.

В 2015 году начали активно преследовать обычных пользователей. Раньше были в основном дела о публикации расистских и нацистских видео — они всегда были хлебом для центров «Э». А сейчас обычный пользователь, который что-то лайкнул или в какую-то не ту группу вступил, уже под угрозой. Дело Екатерины Вологжениновой из Екатеринбурга (осужденной за репост проукраинских стихов. — М.А.) очень ясно это показало.

Государство рассчитывает запугать пользователей. Не имея возможности что-либо заблокировать, оно пытается предотвратить публикацию контента.

В связи с последними законодательными новшествами вроде «закона Яровой» стало понятно, что государство пытается за пользователями следить. Читать переписку, прослушивать. Сейчас фокус борьбы будет находиться между государством и сервисами, которые, видимо, не захотят предоставлять государству данные своих пользователей, потому что это вопрос репутации. Непонятно, как они будут выходить из этой ситуации. Между тем пользователи начинают осваивать разные способы защиты. Как раньше они учились обходить блокировки, так теперь изучают шифрование, PGP, секретные чаты в Telegram. Такая вот гонка вооружений.

— Прошло несколько месяцев после принятия «пакета Яровой». Но особых протестов что-то не видно. Возможно ли, что под давлением общественности пакет будет отменен?

—Я больше чем уверен, что протест существует. Люди не приемлют такого грубого вторжения в свою частную жизнь. Да, действительно, сотни тысяч не готовы выходить на улицу. Да и сами пользователи пока еще не сильно страдают. Но скоро цена на интернет начнет расти, потому что Ростех получил контракт на строительство дата-центров и теперь сможет собирать с операторов деньги на исполнение пакета Яровой. Или просто операторы будут вынуждены закупать дополнительное оборудование, чтобы обеспечивать слежку за пользователями, и будут, естественно, эти расходы закладывать в тарифы. И пользователи это почувствуют. Но рассчитывать на то, что государство отменит пакет Яровой только потому, что общество против, не приходится. Тут скорее расчет на то, что не хватит у них ресурсов, чтобы это реализовать. Постоянно расширяющиеся круги контроля становятся все более затратными. Вы не можете одновременно записывать разговоры всех пользователей, хранить их по полгода и еще построить мост в Крым. Поэтому я надеюсь, что эти нормы в большинстве своем так и останутся на бумаге.

— А если не финансово, а технически — в какой мере реальна расшифровка всего интернет-трафика, о которой мечтает наше государство?

—Мне кажется, это по законам математики нереально. По крайней мере, технические ресурсы, которые на это планируется потратить, несопоставимы со стоимостью информации, которую можно получить. Считается, например, что алгоритм шифрования, который использует сервис PGP, невозможно взломать. Каким образом можно перехватить сигнал? Разве что подсадив каждому пользователю шпионскую программу, которая будет перехватывать сигнал, пока он еще не зашифрован, фиксируя нажатие клавиш. Но с каждым пользователем сделать это невозможно.

— Согласуется ли пакет Яровой с международными конвенциями, которые ратифицировала Россия?

—В Европейской конвенции есть статья 8, которая гарантирует каждому право на уважение частной жизни. Конвенция не позволяет массово, тотально контролировать все коммуникации всех граждан. Иногда для раскрытия преступления необходимо ограничить право на тайну переписки отдельных граждан. Но в каждом случае это должно быть четко обосновано. Есть решение ЕСПЧ по делу «Роман Захаров против России», где суд как раз проанализировал систему и практику слежки за абонентами в России и пришел к выводу, что в российском законодательстве нет гарантий против злоупотреблений, а судебный контроль неэффективен.

Мы посмотрели статистику Судебного департамента ВС РФ о количестве удовлетворенных ходатайств на прослушку от силовиков. Начиная с 2007 года российские суды выдали 4,5 миллиона таких разрешений. 97–98% «силовых» ходатайств были удовлетворены. И это только вершина айсберга, потому что никаких механизмов контроля за использованием СОРМ (система оперативно-разыскных мероприятий.— Ред.) у общества нет. Суд тоже не может проконтролировать, как выполнялось его разрешение на прослушку и была ли она прекращена по истечении срока разрешения. Сама система, которая в России принята, не соответствует Конвенции, и это тоже установлено Европейским судом.

С другой стороны, в мае 2015 года ООН одобрила специальный доклад о правилах свободы информации, из которого следует, что право на анонимность в интернете и на шифрование данных — неотъемлемое право человека. С этой точки зрения, конечно, «пакет Яровой» противоречит международным принципам, обязательным для России.

—Я думаю, лучше никакого контроля за интернетом, чем такой, как сейчас. Безопасности общества гораздо больше угрожает активность прокуроров в Сети, чем контент, который распространяется лайками и репостами. Реформировать законодательство о свободе выражения, безусловно, придется. И там очень многое надо переделать. В первую очередь нужно закрепить исключительно судебный порядок ограничения доступа к информации. Нужно предусматривать рассмотрение дел о блокировках обязательно с привлечением владельцев сайтов и авторов контента. Необходимо, очевидно, менять антиэкстремистское законодательство, отменять принцип, когда прокурор в какой-то деревне может пойти в свой районный суд и что-то запретить, а заинтересованные лица живут в двух тысячах километров. Должно быть установлено рассмотрение таких дел только по месту нахождения заинтересованных лиц.

Маргарита Алехина, специально для «Новой»