«О военных поселениях Александра I». Лекция Андрея Зубова. Новый сезон

Говоря очень коротко, — потому что об этом я говорил много на других лекциях, — главная задача Александра I заключалась в том, чтобы общество абсолютистское, рабовладельческое, с крестьянством, несвободное для всех сословий превратить в общество гражданское, свободное для всех сословий. Когда он был совсем молод, он вообще мечтал, что он первым же эдиктом, своим актом установит в России республику и после этого сам уедет куда-нибудь в Швейцарию или во Францию. Но став старше, он понял, его убедили его советники, что так сделать нельзя, что никакой республики не будет, а будет кошмар сплошной. То есть, или захватит власть какой-то другой член династии, или это будет аристократическое правление, олигархат.

Главный корень, главная причина, почему не может в России вот сразу установиться республика, демократия — это, безусловно, вековое крепостное рабство. Когда девяносто с лишним процентов населения России, граждан России — это рабы, то о какой демократии, даже если их вдруг и освободят, может идти речь? Освобожденный раб психологически остается рабом еще надолго, это процесс. И второй момент, что чтобы была республика, необходим закон, необходимо, чтобы закон доминировал в обществе. А при абсолютистском правлении закон не доминирует в обществе, потому что абсолютный монарх — он всему закон. И никто не значит ничего в стране, кроме этого монарха и того, кому он поручит какое-то дело.

И когда Александр всходит на престол (я напомню, что это было после убийства его отца 11 марта 1801 года), он на своей коронационной медали велит выбить одно слово — там корона, там колонна, там развернутая книга и одно слово — «закон». Естественно, с твердым знаком по правилам старой русской орфографии. То есть, идея закона — это главная его идея начала правления, и он получает… после нескольких неудачных попыток — просто люди оказались неподходящими, он наконец-то находит подходящего как ему кажется человека, Михаила Сперанского, самого, в общем-то, совсем не дворянина, выходца из священнического сословия, фактически из крестьянства, потому что это приход сельский, где служил его отец, — он находит этого гениально талантливого человека, и тот исполняет волю государя и составляет проект и государственных законов, и пошаговое движение к конституционному (уже, конечно, не республиканскому, а к конституционно-монархическому) государству. Потому что к этому времени Александр понимает, что в один день невозможно <отменить> абсолютистскую монархию, иначе, как не ввергнув ее в хаос, перевести в республику. Вот эта конституционная монархия — это некая возможность постепенно вести страну к свободе.

Значит, главная идея — это идея свободного государства, конституционного государства, не оставляет Александра, даже когда он разочаровывается в Сперанском. Это происходит в начале 1812-го года и происходит не потому, что Сперанский, как говорят многие, предложил слишком смелые реформы, а происходит это потому, что, по всей видимости, Сперанский был в каком-то сговоре с Наполеоном, который готовился как раз напасть на Российскую Империю. И это очень смутные вещи, но так вот мне кажется. В любом случае, он устраняет Сперанского, но не устраняет эту идею. И после победы, триумфальной победы над Наполеоном (напомню, что эта победа, окончательная победа — это 1815 год, да, это 100 дней и Ватерлоо), после этого Император возвращается к идее создания конституционного государства.

Он в 1818 году дарует конституцию Царству Польскому. И ясно говорит… Когда он вручает эту конституцию Царству Польскому, он ясно говорит о том, что необходимо эти учреждения распространить на всю Россию. И не только говорит это, но и поручает своему другу детства графу Новосильцеву (06.53), как раз он в Варшаве находится, поручает составить уставную грамоту, то есть Конституцию, для всей России. Эта грамота была составлена в 1819 году. Так что эти идеи продолжаются. Вот в польском сейме в 1818 году, выступая на французском языке, потому что он не хотел оскорблять поляков русским языком, но в тоже время, естественно, не мог говорить по-польски, потому что не знал польского языка, но вся польская аристократия прекрасно понимала французский, тем более, только что ушел Наполеон из Польши. Он говорит, послушаем, эти слова, я думаю, что в будущем в настоящем русском парламенте можно, конечно, не единственные, но эти слова должны быть выбиты на мраморе и должны читаться как одно из самых высоких слов о парламентаризме, сказанных в России:

«...Законно-свободные постановления, коих священные начала смешивают с разрушительным учением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественному устройству, не суть мечта опасная; но что, напротив, таковые постановления, когда приводятся в исполнение по правоте сердца и направляются с чистым намерением к достижению полезной и спасительной для человечества цели, то совершенно согласуются с порядком и общим содействием, («общим» — это имеется в виду народным, конечно — А. З.) — и общим содействием утверждают истинное благосостояние народов».

Сказано немножко возвышенно, но так говорили тогда. Но суть очень важна. Что благосостояние народа возникает от парламентских учреждений, законно-свободных учреждений, от парламентских учреждений, которые поддержаны обществом. Вот, собственно говоря, эти слова Александра.

Да, в Польше не было крепостного уже строя, он был отменен Наполеоном в 1807 году. По требованию польской шляхты он был отменен плохо — крестьянам дали свободу, но не дали землю. Поэтому крестьяне были очень недовольны — они были довольны свободой, но были очень недовольны тем, как им дали свободу. И надо сказать, что вот это недовольство привело к тому, что в обоих польских восстаниях уже против русской власти 1831-го и 1863-го годов крестьянство не принимало участия. Более того, крестьянство получило от Александра II после подавления второго польского восстания землю шляхты, которая участвовала в восстании, потом была лишена благосостояния, сослана в Сибирь, — и вот эту землю получили крестьяне и долго после того оставались верными сторонниками Российского государства. Только подъем национализма в конце XIX начале XX века изменил их менталитет. Так что в Польше крестьянство было свободно, ну, скажем так, не совсем.

Понимая, что без освобождения крестьян ничего сделать нельзя, Александр I проводит целый ряд реформ, пытаясь освободить крестьян, но все они… а начинает с самого начала, он буквально с первых месяцев своего царствования, когда принимается первый закон о вольных хлебопашцах, о свободных хлебопашцах, позволяющий крестьянам выкупаться на свободу — это один пункт, — и второй пункт, позволяющий недворянам владеть сельскими землями. Потому что до этого при Павле, при Екатерине, при Петре (ну, при Петре всем владел царь), при Петре III, при Екатерине, при Павле только дворяне могли иметь сельскохозяйственные угодья. Вот теперь он позволяет, естественно, в первую очередь, крестьянам, иметь сельскохозяйственные угодья и выкупаться на свободу. Но беда заключается в том, что почти никто из аристократов, то есть, помещиков и владельцев крестьян, не последовал этому закону. Закон был не повелевающий, а разрешительный. Хочешь — освобождай своих крестьян и переходи с ними на новые отношения, довольно выгодные для помещика, не хочешь — не освобождай. Вот никто не захотел. Освободилось таким образом по закону за все время с момента принятия этого закона и до конца крепостного права, то есть, за шестьдесят лет, освободилось примерно 0,4% крепостных крестьян, ну то есть, можно сказать, никто не освободился. Значит, этот закон провалился.

И постепенно Александр I понимает, что помещики — это самые главные противники этого закона. Крестьяне хотят свободы, но понятно, не знают, как ее осуществить, думают, что можно сделать все очень просто — просто вернуть им землю, а помещиков прогнать. Александр понимает, что это невозможно. Невозможно, потому что это несправедливо, потому что крестьяне были даны помещикам как плата за их служение, за их службу не только царю, но и всей России. Потому что, действительно, дворянство служило всей России, и на поле боя, и в государственных учреждениях. Хорошо или плохо — это другой разговор, как умело, так и служило. Многие служили хорошо. И просто у них все отобрать, пренебрегая, их и их отцов и дедов служением, ну, это невозможно и несправедливо. Но в тоже время, не освободить крестьян — это значит, оставить Россию страной дикой, «где рабство тощее влачится по браздам». Кстати говоря, это стихотворение «Деревня», написанное, как известно, Пушкиным в 1820 году, и его Милорадович дал Александру I. Ну как, ходили рукописные списки, оно, конечно, не было опубликовано, и Милорадович дал рукописный список Александру I, и Александр I написал резолюцию: «Похвалить автора». То есть, он был совершенно с ним солидарен в этих печальных оценках. Но как быть, в отличие от молодого горячего двадцатилетнего Пушкина, Александр понимал, что все далеко не так просто. Что может быть или бунт, или убийство его аристократами и дворянами, как убили, собственно, его отца. И даже он не жалел своей жизни, но как говорится, это убийство приведет к тому, что все его реформы закончатся впустую. Поэтому он в феврале 1818 года, — и вот здесь мы с вами впервые встречаемся с графом Алексеем Андреевичем Аракчеевым, — он дает ему задание составить проект, и вот это прямые слова Александра, «который бы не заключал в себе никаких мер стеснительных для помещиков и, особенно, чтобы меры сии не представляли ничего насильственного в исполнении со стороны правительства. Напротив — чтобы они сопряжены были с выгодами помещиков и возбудили бы в них самих желание содействовать правительству в уничтожении крепостного состояния людей в России сообразно духу времени и успехам образованности и необходимым для будущего спокойствия самих владельцев крепостных людей». Вот такое задание, которое казалось бы неисполнимо. И, тем не менее, граф Аракчеев, человек очень умный и исключительно деятельный, он довольно быстро это осуществит.

Принцип проекта Аракчеева заключался в том, что каждый год правительство выкупает у помещиков крестьян на пять миллионов рублей ассигнациями — это довольно большая сумма в то время, — и, естественно, дает им свободу. Но при этому выкупает не только крестьян, но и землю, примерно по две десятины на ревизскую, то есть, на мужскую душу. На каждого мужчину, включая детей мужского пола. Это много, учитывая большие крестьянские семьи, это довольно много, это больше, чем предполагал декабрист Муравьев в своем проекте «Освобождение крестьян». И это позволяло создавать частновладельческое крестьянское хозяйство.

Денег, естественно, в казне было мало, Александр был озабочен тем, где их достать. Но проект сам по себе был вполне теоретически исполнимым. Но опять же он столкнулся…А особенно он был исполним, потому что огромное количество помещичьих земель, помещичьих владений, населенных деревень были заложены в банки, помещики уже разорились, разорялись. И, собственно говоря, выкупать надо было не столько у самих помещиков, сколько у банков, что было проще. Причем, предполагалось, что эти деньги помещики потратить могут, им будут платить хорошие деньги и ненасильственно выкупать, а по доброму согласию. И эти хорошие деньги должны были пойти на то, чтобы помещики создавали хорошие земледельческие хозяйства, в которых крестьяне, имеющие свою землю, могли бы работать в качестве наемных работников, батраков. Вот, собственно говоря, такова была идея проекта. Но опять же, об этом долго можно говорить и рассказывать, называть имена, но высший аристократический слой России, — простых помещиков, естественно, никто не спрашивал, — он был категорически против этого. Простые помещики, как мы знаем из переписки, тоже были категорически против этого. Это было ужасные для них новости, причем все это совпало с обещанием конституции для всей России. В конституции, естественно, помещики видели в конституции не свою свободу, а только одно — что крестьяне становятся свободными о них. И это вызывало ужас, всеобщий ужас. У нас есть достаточно обильный корпус переписки простых помещиков друг с другом или даже помещиков с какими-то их более известными и знатными друзьями, ну скажем, с Карамзиным, с адмиралом Мордвиновым. И мы видим, как вся провинция и столицы были взбудоражены, все были против. То есть, никто не хотел никто не хотел давать свободу крестьянам. И в этой ситуации Александр понимает, что если он пойдет против воли дворянства, то, соответственно, его участь печальна, да и все равно ничего не получится. И он выбирает другой путь. Он выбирает путь, связанный с государственными крестьянами и с армией. И вот тут-то и есть ключ к военным поселениям.

Дело в том, что ужасно было крепостное право в России. Оно было страшным. Но по большому счету, хотя были, конечно, известные эксцессы, одно право у большинства крестьян все же сохранялось. Даже два, практически. Это право на какое-никакое владение имуществом, хотя это не была формально их собственность, но все-таки это было владение имуществом. И второе — это право на семью. Да, оба эти права были не вполне полные: семью можно было разбить и продать крестьян порознь. Постоянно Александр принимает законы, запрещающие это, но в общем, это долго очень сохранялось, этот обычай — с ним долго боролись. Но все-таки семья есть семья, крестьянин жил с женой с детьми, помогал кормил старых родителей (вы сами догадываетесь, что пенсий тогда не было), и это была какая-то нормальная человеческая жизнь, хотя и рабская. Но еще более страшным, чем положение крестьян, было положение солдат. Вот все эти песни «Солдатушки, браво, ребятушки, кто же ваши жены», оказалось, что «Наши жены — пушки заряжены». Это в общем, на самом деле огромная трагедия, это ведь не бравые песни, это песни слез и печали, потому что любой нормальный мужик хочет иметь жену и детей, а не пушки заряжены. Вы понимаете. Это, как говорится, от пушки много не возьмешь. А ведь что такое было — армия, солдатчина, рекрутчина — что это было такое?

До 1793 года, то есть, до Павла, это было пожизненная служение. Среди крестьян определенное количество дворов помещика, ну или государственных крестьян, то же самое, должно было выставить солдата каждый год. И это решалось по жребию. Было со времен Петра право откупа. Богатые крестьяне откупались, покупали рекрута среди бедных — тоже, так сказать, ужасная такая вещь. Люди других сословий откупались — не дворянских, дворяне вообще не были рекрутами, — откупались, тоже покупая рекрута. Это еще Петр I ввел права на откуп. И человек в возрасте от 20 до 35 лет мог стать солдатом навсегда. Это означает, что он навсегда был оторван от своей семьи, от дома, от любых работ сельскохозяйственных, и становился казенным человеком. Если учесть, что в брак вступали в деревне рано, и помещики поощряли ранние браки, там женили чуть ли не в 15-16 лет, потому что чем раньше вступаешь в брак, тем больше рождается, естественно, детей, и таким образом, больше рабов у помещика, ясно совершенно. То рекрут — это всегда, почти всегда, если это не был какой-то совсем странный дядька, это был всегда почти семейный человек уже с женой с детьми несколькими. Значит, его отрывали от жены, от детей и отправляли навсегда. После 1793 года Павел принимает человеколюбивый закон и ограничивает срок воинской службы 25-ю годами. И эта традиция сохранялась до Николая I, когда срок был сокращен до 15 лет. И то не сразу, то есть это уже в конце 30х годов.

Что такое рекрутчина. Вот воспоминания двух людей. Одного — это просто воспоминания, но воспоминания видевшего это человека, это отец генерала Врангеля, оставивший замечательные воспоминания, Николай Ефимович Врангель. Он пишет следующее: «Солдат служил 25 лет, уходил из деревни почти юношей и возвращался стариком. Служба была не службой, а хуже всякой каторги. От солдат требовали больше, чем нормальный человек может дать. Забей трех, но поставь одного настоящего солдата. Таков был руководящий принцип начальства. И народ на отдачу в солдаты смотрел с ужасом, видел в назначенном в рекруты приговоренного к смерти. И провожал его как покойника. Опасаясь, что несчастный наложит на себя руки или сбежит, его связывают, забивают в колодки, сажают под караул и дабы его утешить, дают напиться допьяна. Забитых в колодки людей ведут под руки, они с трудом передвигают ногами, упираются, пытаются вырваться, но их силой тащат к телегам и укладывают как связанных телят. Эти зрелища были ужасны»…

А вот воспоминания человека, который не мальчиком, а взрослым мужем, причем тем самым государственным мужем, речь идет о Михаиле Сперанском, описывает рекрутчину: «Часто для избежания сей повинности люди повреждают себе члены: рубят пальцы, уродуют себя разнообразно, и все меры строгости, правительством против сего зла применяемые, остаются большей частью безуспешны».

То есть, вы понимаете, это действительно был кошмар. Вот все эти изображения патриотизма там в войне 1812 года, в войнах Екатерининских, в войнах Павловых, в войнах Николая I — это все чепуха. Это была сплошная трагедия, трагедия человека, превращенного действительно в кусок пушечного мяса. Но еще большая трагедия была, собственно говоря, у них как у обычных людей. Его жена оставалась в деревне, как правило, молодая женщина с двумя детьми. Навсегда. По законам православной церкви она не могла развестись, естественно. Но никто почти и не собирался быть монахиней всю оставшуюся жизнь. Значит, были случайные связи, были сожительства, дети, рождающиеся в сожительстве, были незаконнорожденными. Эти дети по специальному закону — был специальный закон, потому что все это было настолько распространено, что был специальный закон, который предполагал, что если у солдаток рождаются дети, естественно, не от мужа, то тогда они и остаются у помещика как его крепостные. То есть, это был такой законный приплод. В 1808 году Александр I предложил закон, который бы позволял через суд добиваться отцам этих незаконнорожденных детей права на усыновление, если отец был не крепостной, а свободный человек, соответственно права на свободу его ребенка. И этот закон государственный совет при государе Александр I не был принят.

Естественно, вы сами понимаете, что и солдат, будучи мужем и отцом, конечно, обрекался на случайные связи в публичных домах или где-нибудь еще. То есть он всю жизнь вел жизнь вне семьи, то есть, христианское государство, христианнейший монарх узаконивает нарушение одной из самых главных заповедей. Вот это еще одна очень страшная вещь, понимаете, это же ведь армия российская была немаленькая, она же составляла около миллиона человек, так что речь шла о очень серьезном факте. Уже когда закончилась вся рекрутчина, уже когда была обычный призыв в армию, начиная с Александра II, и солдат уходил, кончено, надолго, на 7 лет, но все-таки не на 25, то все равно к оставленной солдатке было отношение как к вольной женщине в деревне. Если вы посмотрите рассказы Бунина ту же «Деревню» и «Игнат», вы увидите, что солдатка — это женщина, которой никто в деревне не возбранял жить с кем угодно. Девушке это было совершенно невозможно, изменяющей мужу женщине при живом муже, тоже, а это — пожалуйста. То есть, настолько этот стереотип устоялся, это все равно, что смерть.

Интересно, что вот в этой самой ситуации Александр пытается решить проблему, как создать армию и не лишить крестьян семьи. На самом деле, примеры были. Эти примеры были, естественно, в свободных странах, в первую очередь, но и в России. В свободных странах — это швейцарское ополчение, это прусский ландвер (?30.00), когда военные с оружием, объединенные в роты и батальоны, и полки, жили, вели свое хозяйство, как правило, сельское хозяйство, и при этом считались военнообязанными и у них постоянно были военные занятия, то есть, они оставались армией, но вместе с семьями. Не оторваны от семьи. А на Руси, вы все знаете, кто жил такой жизнью — это, конечно, казачество. Это казачество, естественно. И, собственно говоря, Александр решает вот именно это и сделать. Он обращается к Аракчееву с просьбой заняться этим делом и организовать вот такие вот поселения.

Первое такое поселение создается в 1810 году еще до войны. Экспериментальное как бы. В Белоруссии в Климовичах. Надо вам сказать, что оно было неудачным. Потому что был принят такой вполне… ну вот понимаете, вот это Россия, тогдашняя Россия и, к сожалению, не только тогдашняя. Идея-то была хороша: разместить определенный контингент солдат, уже служащих солдат в поселении и дать возможность заниматься сельским хозяйством. Вот в Могилевской губернии в районе Климовичей было выделено несколько деревень, и там разместились солдаты. Но в этих деревнях-то жили люди — куда их девать — решили, что этих людей надо переселить в Новороссию. Значит, солдатам, конечно, тоже крестьянам, но совершенно из других регионов России, передали землю этих крестьян, а этих крестьян перевели в Новороссию. По дороге в Новороссию из 1800 крестьян половина умерло. Значит, естественно, не эти крестьяне в Новороссии. Новороссия, как вы понимаете это нынешняя Одесская, Николаевская, Херсонская, Северная Таврия — то, что прилегает к Крыму, — они не знали, как вести хозяйство там, а солдаты не знали, как вести хозяйство в Могилевской губернии специфическое очень, связанное с ирригационными сооружениями, с осушкой земли земледелие. В итоге все захирело, начались болезни, все сорвалось. Но, слава богу, из этого весьма печального опыта был сделан вывод. Был сделан вывод тем же Аракчеевым и Александром о том, что надо делать по-другому, надо самих крестьян никуда не переселять, а превращать в солдат, оставляя их в своих деревнях — естественно, речь идет о государственных крестьянах, а не частновладельческих, — и подселять к ним служащих солдат, которые возвращаются из кампаний заграничного похода 1814го года в Европу. Если у них нет семей, если уже там их связи с семьями разорваны, вот их подселять туда, они молодые еще, они могут жениться, создать семью и там жить. Вот этот был принцип принят.

Этот принцип был связан с двумя вещами. Во-первых, интересно, что сам Аракчеев был категорически против этого. И не потому, что он вообще был злобный и гадкий человек. Вообще, Аракчеев человек интересный, понимаете. Вот сейчас есть хорошая книга Томсинова, нашего хорошего историка этой эпохи, о нем, которая дает нормальный образ Аракчеева. Он, безусловно, оболган. Аракчеев это был человек бескорыстный абсолютно, абсолютно, который… вот, деньги, богатство и сокровища для него ничего не значили. Когда ему император вручал орден, он говорил, что мне достаточно, чтобы меня вот числили в реестре ордена, но все эти драгоценности мне не нужны, я их оставляю. Он отказывался от маршальского жезла, потому что он с украшениями. Когда уже после смерти Александра, НиколайIему выделил пенсию 50 000 рублей для лечения в Карлсбаде, он отказался от этой пенсии, вернее он ее передал сразу же в фонд императрицы Марии Федоровны, чтобы на проценты от этого капитала, который лежал в банке, содержалось некоторое количество сирот. А сам продавал столовое серебро и подарки иностранных государей, чтобы выжить. Он был абсолютно бескорыстный человек, и ну как многие бескорыстные люди и при этом талантливые, он был обуреваем тщеславием, у него было желание быть первым, у него было желание, чтобы его любил государь. Он питался не деньгами, не гнусной корыстью, но вот этой славой и вниманием, она ему была нужна. В этом смысле он был человек не легкий, человек тяжелый, и за этого его многие не любили, но это был невероятно честный и аккуратный человек, который создал в своем имении в Грузинах в Новгородской губернии образцовое, собственно говоря, поместье, где крестьяне жили прекрасно. Они были обуты, одеты, были школы, были больницы. Когда Александр посетил это имение Грузины, он следующее потом написал письмо Аракчееву (это 21 июля 1810 года).

Вот видите, как умели писать, между прочим.

И вот именно впечатления от этого посещения в 1810 году поместья Аракчеева и знание о том, что этот человека действительно очень деятелен и умел (не забудем, что в кампании 1812 года он собственно создал заново артиллерийский парк Российской империи, он был тогда генералом артиллерии, и, несмотря на потерю очень многих пушек при отступлении, русская артиллерия опять стала мощной, он сумел организовать это в 1812 году, это тоже очень большое тоже достижение было), так что он ему поручает ему это вот создание военных поселений.

Почему Аракчеев был против? Аракчеев сначала не понимал государственного смысла этого. Он жалел рекрутов, он жалел, считал, что надо сократить рекрутчину до 7-8 лет, но он не понимал главного, что понимал Александр, и что понимаем теперь и мы с вами. Он не понимал того, что эти военные поселения не столько ради усиления армии и гуманности только. Но они и для того, чтобы постепенно освободить крестьян. Сначала государственных, а потом и постепенно выкупать частновладельческих и тоже их переводить на этот режим.

Я вам скажу, что к концу правления Александра к 1825 году треть русской армии составляли военные поселения. Это не мало. Военными поселениями было охвачены семьсот пятьдесят тысяч людей обоего пола. То есть мужчин и женщин без детей дошкольного возраста.

Сейчас про школу тоже скажу. Военные поселения располагались на двух миллионах трехстах тысячах десятин земли. Это огромное пространство. И Александр в двадцать втором году писал Аракчееву: «Пришли мне общую карту предполагаемого поселения всей армии». То есть уже 14 января 1822 года он думал о том, что всю русскую армию надо перевести на такой режим, в мирное время, разумеется. Во время войны, конечно же, все эти <поселенцы> призываются.

Значит, как строилось военное поселение. Военное поселение строилось следующим образом, по принципу, конечно, этих сел в Грузинах. Все мужчины военного поселения старше 20 лет до 45 лет приводились к военной присяге. Все население мужское одевалось в форму. Даже детям была дана специально выдуманная форма. Нескольких ростов. Надо вам сказать, что иногда это возмущало. Вот так вот людей всех обрядили. Но если мы представим, в каких лохмотьях ходили крестьяне, что они в основном были босые или в лаптях, то хорошие кожаные сапоги, теплая зимняя суконная форма, причем обычная, мы все знаем парады, парадная форма, которую конечно никто никогда не надевал, кроме как на парад, или, там, на бой, а обычная, рабочая солдатская одежда была достаточно просторная, чтобы можно было всем заниматься, простой, как говорят, не маркой, но была качественной. То есть были одеты хорошо, в отличие от крестьян соседних частновладельческих деревень, которые были нищими и бедными. Во-вторых, они, конечно же, освобождались от барщины. Их налогом была их служба. Все остальное они делали для себя. Земля, скотина. Офицеры должны были следить за качеством домов, за чистотой дорог, за тем, чтобы скотина была клеймена, за тем, чтобы люди были привиты оспой в то время.

Все мальчики, начиная, если мне не изменяет память, с девяти лет, должны были учиться в школах, что невиданно в то время, невиданно, потому что некрестьяне вообще нигде не учились. Никаких школ никто не строил.

В каждой группе военных поселений обязательно был госпиталь, медицинское обслуживание солдат было обязательным. Были военные врачи. Так же церковь, и знание Закона Божьего, конечно это не очень хорошо, сейчас мы люди все свободны, мы считаем, что это личное дело каждого, но, тогда никто так не думал в Европе практически. В общем, надо было изучать Писание. Священникам говорили читать проповеди, что не было нигде на Руси. Проповеди не произносились. А в военных поселениях Аракчеев заставлял священников произносить проповеди и учить крестьян на понятном языке. Смешно сказать, но не позволялось молодым людям вступать в брак, если они не сдают экзамены по закону божьему и знанию Священного Писания. Если они проваливали экзамены, говорили — приходи на следующий год, и после этого получишь разрешение на венчание.

Категорически, что, конечно, людям русским не нравилось, но категорически были запрещены алкогольные напитки. Пить было нельзя. Нельзя. Причем не только солдатам, но и офицерам. И генералам в этих военных поселениях. За пьянство очень сурово наказывали. Вот, единственное, за что наказывали телесными наказаниями, это было пьянство и прелюбодеяние. Очень строго смотрели за семейными отношениями. Живи с женой, живи в семье, если начинаешь гулять, все, ты... Да, это несвобода. Конечно, русский человек — артистическая натура, которая, даже в условиях крепостного права, живя в лохмотьях, он какой-то элемент артистизма сохранял. Это несвобода.

Очень многие люди, даже немцы, русские немцы типа Вигеля, возмущались тем, что вообще это не русская какая-то деревня, а немецкая деревня. Потому что это были прямые улицы, высаженные деревья вдоль улиц, скотина вся на задних дворах, никакие свиньи не валяются там, посреди улицы. Значит... ветеринарные врачи для скотины. Это дома добротные, хорошо построенные, крыши железные, покрашенные суриком, что вообще невиданно для русской деревни. Крестьяне работают на полях, одетые по-человечески, понимаете, дети тоже одеты. Мальчики учатся в школе. Что-то совершенно не понятное, это не русская деревня. И многим это не нравилось, но надо вам сказать, что молодое поколение, дети, они намного более тепло относились вот к этим затеям Аракчеева, дети и подростки, чем старики. Старики привыкли к другой жизни. Им было тяжело перестать. Детям это нравилось. Им играть в войну интересно.

Не забудем, что были военные занятия. Что не только суриком крашеные крыши. Обязательные кроме... вот, если для себя ты работаешь по хозяйству, скотина, земля, то вместо барщины ты занимаешься военными занятиями с офицерами. И ты проходишь всю военную подготовку, постоянно, постоянно. И оружие, ружье, сабля, ну что там солдатам нужно, находится у тебя в доме. То есть ты вооруженный гражданин. Образованный, свободный. И уже ты не под помещичьей властью. Ты только под властью государя, и вооруженный гражданин. Это не сразу, но довольно быстро должно было изменить сознание людей. Такой флигель-адъютант Александра Первого (а потом и Николая Первого) Михайловский-Данилевский, оставивший очень интересное воспоминание, он пишет, откуда появилась эта идея.

Вот как все интересно бывает в России.

Вспомните историю Польши. Как вы помните, Польша по разделам 1793-го — 1795-го годов была как государство ликвидирована. Часть ее перешла к Российской Империи, часть к Пруссии, часть к Австрии. А после 1815-го года, когда Наполеон потерпел поражение (после 1813-го фактически года), когда Наполеон потерпел поражение, официально это было на Венском конгрессе 1815-го года уже утверждено, часть прусской Польши с Варшавой перешла к России. И Александр... А раньше границей между Россией, то есть русской Польшей и прусской Польшей был Неман. Помните переход через Неман? Он и есть начало войны, Отечественной войны 12-го года.

И вот Александр путешествует по вновь присоединенным владениям прусской Польши, естественно, он едет (тогда же не было железных дорог) он едет на возке из русской Польши через Неман и видит совершенно другую картину — по-другому живут крестьяне. Другие совершенно дороги, другой уровень сельскохозяйственной организации жизни. Та же Польша, не Россия, те же поляки с двух сторон, но одни поляки, которые никогда не были под немцами, и которых Екатерина сразу взяла себе в 1793-ем, да, или Павел в 1795-ом году. А вторая часть Польши, которая была такой же точно Польшей. Неман же тек по середине страны, как у нас там течет река Волга, да, но которая попала не русским, а прусакам. И за 10 лет с 1793-го, потому что у Пруссии в 1807-м году Наполеон отнял Польшу и создал там герцогство Варшавское. И там все эти традиции сохранялись. Ну, скажем, что за 10, максимум за 15, ну, за 20 лет, западногерманская и французская администрация пересоздала народ. Совершенно другая организация жизни у тех же поляков.

Этим был потрясен Александр I, и поэтому он решил, что и у нас <следует сделать также>, и именно через армию, потому что армия русская была создана по прусскому образцу. Она была германизированной по своему стилю, и Александр, как и его отец Павел, был, в общем, сторонником военной дисциплины, порядка. Вот та самая «поэзия носка», над которой всячески издевался Алексей Константинович Толстой, как вы помните. Вот, она была для него новой... Это можно целую лекцию прочесть, почему это было так, и почему в этом не было ничего катастрофического. Это были рационалистические идеи восемнадцатого века об армии, как организованное сообщество, в этом был принцип, и идеальным военачальником по этому принципу был Фридрих Великий...

Это очень многим не нравится. Очень многим в то время нравится фратернитэ, эгалитэ («равенство», «братство»), идеи декабристов. Но тут — конечно да, да. Принудительно. Крестьян никто не спрашивал, хотите вы жить на военных поселениях или нет. Их определяли, и они жили. Но это было принуждение в сторону улучшения, а не в сторону ухудшения, в этом и парадокс системы.

После ста лет рабства только видимо принудительными методами, да еще и контролем можно было добиться какого-нибудь успеха. И результаты этого принципа были налицо.

Причем другим генералам и офицерам, которые командовали военными поселениями, император приказывал ехать к Аракчееву в Грузины и смотреть, как организовано хозяйство. Что они и делают. И вот результат был налицо. Уже буквально через даже не 10, а 7 лет, ворчливый Карамзин пишет Дмитрию. Карамзин — противник военных поселений. Противник военных поселений по той простой причине, что это «вообще ужасные вещи».

Вы представьте себе, вот, военное поселение, полный порядок, достаток. Александр I, когда проверял военные поселения, он входил в дома, причем всегда приезжал неожиданно, входил в дома крестьян, естественно, обычные мужики на поле, значит, хозяйка, если в доме все опрятно, если дети чистые, не сопливые, если там чугуны не валяются как попало, если все хорошо (а за этим следили) ну если вот все хорошо, то таким победительницам, да.. абсолютистского соревнования государь дарил сарафан за 150 рублей. Шитый серебром сарафан. Представляете? Вот. То есть это было, как говорится, это было серьезно. Это было очень серьезно.

Значит, это была попытка пересоздать Россию. И вот Карамзин в 1822-ом году пишет «Поселение Дмитриев...» (Да, он против, потому что ясно, что вот рядом обычный помещик, который из крестьян выдавливает все соки, крестьяне там живут абы как. Одни нищенствуют, другие спиваются, естественно, никакой медицины, никакого образования, — и вдруг вот такое рядом, понимаете? Ну, это же не возможно, это невыносимо, понимаете? Об этом надо или забыть или уничтожить. И, соответственно, Карамзин против этого. И, кстати говоря, этот негатив относительно военных поселений, он во многом проистекает из этого. Из двух вещей он проистекает. Одно — это большинство крепостников, дворян, — они просто против такого примера, а меньшинство — либеральное, вернувшееся из Европы дворяне, — считают, что надо всех освобождать (это идея Пестеля, всех крестьян освободить и создать общины под строгим контролем государства. Это колхоз).

А тут вот такие: да, под контролем, не свободны, но достойно живущие. Поэтому все против. И Карамзин тоже был против. Но, тем не менее, он пишет: «Поселения удивительны во многих отношениях. Там, где за 8 лет были непроходимые болота, видишь сады и города, но русский путешественник (так он называет себя, помните его ранние произведения «Письма русского путешественника», да... Карамзина) …но русский путешественник уже стар и ленив на описание…»

Однако Граф Виктор Кочубей, один из соратников Александра I во всех его начинаниях, начиная с юношеских, посол до этого в Стамбуле, вообще один из самых близких ему людей, оказался менее ленивым. 22 августа того же 1822 года он пишет Аракчееву: «Обозрение военных поселений было для меня явление совершенно неожиданное и подлинно, как не прийти в удивление, сравнивая положения одной стороны Волхова с другой». Значит, запомните, что на одной стороне Волхова военные поселения, на другой обычное помещичье хозяйство. Запомните это, это нам сейчас понадобится еще.

Обратите внимание, Аракчеев плохо писал на иностранных языках. Не знал он толком языков, поэтому ему писали по-русски. Графу Кочубею было тяжело писать по-русски, но все-таки писал, и ничего. «Строения, дороги, мосты, поля и прочее, одного берега и противоположного не идут ни в какое сравнение. Я думал, и объезжая поселения, и потом, когда я переправился из зоны, что меня какою-то революцию глобуса перекинуло из области образованной в какую-то варварскую страну. Ибо, ваше сиятельство, согласитесь со мной, хотя вы и новогородец, что, начав от какой то ветряной мельницы, тут и близко, и на боку стоящей, тут до самого подбережья ничего нет похожего на только что, на те произведения ума и рук человеческих».

То есть понимаете, вот два мира, как говорится, две системы. Современный ученый, вот тот же Томсинов, пишет: «В военных поселениях изначально отсутствовали такие распространенные в России явления, как нищенство, бродяжничество, пьянство. Не было и тунеядства. Строго пресекался разврат. Семьям, попадавшим в состояние нужды вследствие неурожая или стихийных бедствий, немедленно оказывалась помощь и продуктами, и стройматериалами».

Дети учились. Это я уже сказал. Дети учились. В новгородской губернии при военном поселении был создан специальный учительский институт, который готовил учителей для детей военных поселений. Наиболее талантливые юноши из военных поселений отбирались и посылались в кадетские корпуса. Из кадетских корпусов они выходили офицерами и дворянами. Простые крестьянские дети. То есть была открыта эта возможность вертикальной мобильности. В 1825 году, последнем году царствования Александра I более трехсот детей закончили кадетские корпуса. Получили, соответственно, дворянство. Детей из крестьянских семей военных поселений.

То есть это была абсолютно тоже новая перспектива. Одним из таких кадетов из военных поселений, который потом учился в новгородском военно-учительском институте именно для военных поселений некто Пенкин уже в 60-ые годы стал совершенно культурным образованным человеком, размышлял над опытом юности: «Петр Великий преобразовал дворянство и государственную администрацию на европейский лад. А граф Аракчеев переустраивал быт крестьян в малом, покуда, размере, так же на лад иноземный, пересаживая все лучшее по сельскому хозяйству на почву русскую».

Как действовал граф Аракчеев. Быстро, неумолимо, даже жестоко. Как и Петр Великий. Генерал Маевский, назначенный в ноябре 1823-го года управляющим новгородскими военными поселениями, вспоминал о том, как, представляя его поселянам, Аракчеев говорил им, кивком головы указывая на генерала: «Не думайте, что бы он что-нибудь значил. Я его тот час сожму в рог. Он не смеет ничего у вас брать. А если бы потребовал — пишите обо всем ко мне. Вы посмотрите, что с ним я сделаю». То есть это был порядок железный. Железный.

Военные поселения не прекращаются с концом царствования Александра I. Но они теряют всякий смысл. Николаю Павловичу никакое преобразование освобождения крестьян больше не нужно. Для него военные поселения — одна из форм военной организации России. Некое дополнение к казачеству. К ним теряется внимание, хотя оставляется жестокая дисциплина. У казаков она была намного более мягкой, потому что казаков не надо было воспитывать. Они собственно издревле уже имели внутреннюю систему самоорганизации и жили по своей самоорганизации. А здесь была жесткая внешняя система и исчезла перспектива. Поэтому новогородские поселения восстали, восстали в 1831-ом году. И восстание было жестоко подавлено. Именно как военное восстание, с казнями, с расстрелами, с прогонами через строй.

После этого военные поселения совершенно захирели. Практически они были отменены. Хотя, как-то так дотащились до отмены крепостного права и до реформ графа Киселева 1840-ых—50-ых годов среди государственных крестьян.

Сам граф Аракчеев умер в бедности и безвестности уже в эпоху Николая I. Вот этот великий замах, о котором один из историков сказал, что «военные поселения — это был проект, видимо, колоссальный, который открывал огромные возможности для России». Это Георгий Вернадский сказал. Этот проект был полностью закрыт.

Император Александр I в последние годы своего правления обвинялся в том, что он отдал всю свою власть Аракчееву. Обычная история, так писал, например, историк Сергей Платонов до революции в своих лекциях. Вы это прочтете, вы это увидите, вы этому не верьте. Он писал следующее, Платонов: «Александр остыл и стал равнодушен к внутренним делам и вопросам гражданского управления. Текущую административную работу он возложил на графа Аракчеева и вполне доверился этому неизменному своему любимцу, с которым его еще в юности связывали какие-то таинственные, историком еще не разгаданные нити. Люди разных положений и направлений одинаково осуждали Аракчеева, называя его проклятым змеем, извергом, вреднейшим человеком в России, но никто не мог с ним бороться».

Но вот настал тяжелый режим, напоминавший предыдущее царствование, то есть годы Павла I. В особенности тем, что на первом плане стали внешние мелочи военно-казарменного быта и знаменитый вопрос об устройстве военных поселений. Вот откуда мысль о том, что Александр все оставил и все передал Аракчееву. Но, интересно, что на самом деле все было иначе.

Дело в том, что военные поселения — было целиком планом Александра I. Это не были планы Аракчеева. Я вам говорил, что Аракчеев первоначально даже был против реализации этих планов. Когда уже после смерти Аракчеева разбирали его дневники, его архивы, его бумаги, то нашли массу черновиков писем Аракчеева разным лицам, которые были написаны Александром I. Оказывается, Александр I писал то, что должен был Аракчеев от своего имени потом послать тому или иному лицу. Александр I, будучи таким убежденным христианином и скромным человеком, стремился оставаться в тени. Он не хотел своей абсолютной императорской властью давить на человеческую волю. Поэтому он предпочитал, чтобы распорядителем был его, как бы, фаворит. Но, если раньше думали, что Александр действует по указке Аракчеева, то теперь стало совершенно ясно, что Аракчеев думал... действовал по указке государя.

Историк пишет: «Вопреки распространенному мнению о том, что Александр по слабости характера уступил влиянию Аракчеева, отказываясь о собственных планов, на самом деле, Аракчеев с его военными поселениями сам входил целиком в эти планы царственного мечтателя, умевшего, как никто, связывать в своих фантазиях самые противоположные элементы. Известно, что мысль о военных поселениях принадлежала лично Александру, и Аракчеев, не одобрявший этой мысли и возражавши против нее, встал во главе военных поселений только из угождения воле государя».

А современный историк, тот же Томсинов, пишет: «Аракчеев был лишь третьим оком для своего государя, третьей его рукой, в механизме управления империей Аракчеев играл чрезвычайно важную роль. Но совсем не ту, что предписывалась ему современниками, и, впоследствии, историками. Возвысив графа, Александр не отдал ему управление государством, а, напротив, взял это управление в свои руки так, как никогда прежде не брал. Только с помощью вездесущего, необыкновенно энергичного, до предела исполнительного Аракчеева, император был в состоянии управлять Россией так, как хотел. То есть все и вся держа под своим контролем и влиянием, всем, сколь-нибудь важными делами управляя, и при том, оставаясь всегда в тени».

Аракчеев интриговал, Аракчеев ревновал. К сожалению, Аракчеев, по своей ограниченности, был одним из тех людей, которые, в общем-то, побудили Александра может быть уйти с престола. Он был в этом заговоре петербуржского митрополита, против государя, который вот и заставил его фактически отказаться от библейского общества, от многих начинаний позднего периода. То есть, он был, он пытался, он ревновал к князю Голицыну, министру образования, и так далее. Но, по крайней мере, он не руководил страной.

Военные поселения были удивительной попыткой постепенно, не просто освободить крестьян, как это сделал Александр II, а сделать крестьян современными, ответственными гражданами. Для этого потребовалось бы лет еще двадцать. Кстати говоря, граф Аракчеев об этом говорил, что «дали бы мне еще двадцать (ох, двадцати лет никогда не хватало в России) лет, но, к сожалению, я стар, но дали мне еще эти двадцать лет, и тогда бы русские крестьяне стали бы совершенно другие. Это старшее поколение. Оно идет из-под палки в эти поселения. Но молодежь, она уже совершенно другая, она будет сама сознательная, образованная, она будет дальше строить свою жизнь».

Ну и наконец, дорогие друзья, самый последний пример. Конечно, сейчас и от военных поселений, и от невоенных поселений, а от всего того, чем была когда-то Российская империя, в том числе и Новгородская губерния, ну, понятно, не осталось и следа. Все заросло бурьяном. Но в начале двадцатого века еще жизнь продолжалась. Были те же деревни, те же крестьяне, и на одном берегу Волхова, и на другом берегу Волхова, и в них жили дети, внуки, или тех, кто жили в военных поселениях, или соответственно тех, кто жили в частновладельческих деревнях.

Вот в одной из таких частновладельческих деревень другого берега Волхова, не военнопоселенческого берега Волхова, были имения Тыркова, знаменитого Тыркова, одного из самых видных помещиков новогородской губернии, кстати, очень прогрессивного человека, земского деятеля, дочь которого Ариадна, которая известна в истории как Ариадна Тыркова-Вильямс. Она была, как вы помните, первой женщиной-членом ЦК кадетской партии, Партии народной свободы. Вот, она была очень активная журналистка, активная деятельница, замужем за новозеландско-британским журналистом. Так вот, она оставила замечательные воспоминания «На путях к свободе», естественно — путях, закончившихся тупиком, но она писала о своей деревне и о другом береге. Писала, естественно, то, что она видела молодой женщиной, вот уже в десятые годы, перед самой Первой мировой войной, десятые годы двадцатого века, писала, понятно уже, когда была давно в эмиграции.

Вот интересное свидетельство, видите, одного из лидеров кадетской партии об этих двух берегах Волхова. Так что это еще один нереализованный проект Русского государства.

Еще один нереализованный, и наверно, конечно, уже сейчас совершенно имеющий только историческое значение, проект русской истории.

Но какой вывод мы можем сделать для сегодняшнего дня? Настоящие реформы проводить очень трудно. Главным сопротивлением проведению реформ является не верность идеи, а отсутствие человеческого согласия. Косность, если позволите такой технический термин, косность человеческого материала. Но человеческий материал мало направить в правильном направлении. Его важно научить. Ему важно дать культуру, которая позволит ему стать не просто манипулируемым объектом, а деятелем. Вот, проект военных поселений имел эту идею.

Сделать деятеля не получилось. Не успели. Но проблема эта остается, дорогие друзья, для нас и сейчас.

На самом деле, перед нами стоит та же самая задача — из человека, отвыкшего от ответственности и достоинства, привыкшего выживать и ловчить, чтобы выжить, сделать достойного гражданина. Легче всего сказать: это невозможно. Так же, как и в эпоху Александра, легче всего было ничего не менять. Ничего не пытаться менять. Так, собственно и поступал его младший брат, Николай Павлович, который отложил решение крепостного права, и так и не решил его за свое огромное длительное тридцатилетнее правление.

Вот, но, это неправильный путь. Такой путь приводит в конечном счете к катастрофе. Что и произошло в России. Сначала в Крымской войне, а потом и в революции 1905 и 1917 года. Поэтому решать надо. Как бы трудно ни было.

Мне сейчас тоже много писали о том, что те реформы, которые вы предлагаете, проекты, о которых вы говорите, они очень сложны. Люди за ними не пойдут. Политологи говорят мне: «Андрей Борисович, вы не отвечаете на запрос народа, а вы формируете запрос. Так нельзя делать!»

Политики, которые ставят интерес только собственный, так делать нельзя. Политики, которые ставят интерес преображение и возрождение народа, только так и можно делать. Так делал Александр, и я надеюсь, что многие из нас продолжат этот путь преображения русского общества, имея в виду тот неудачный опыт, просто как пример возможности бескорыстного делания гражданского и политического в нашей стране.

Дай Бог, чтобы этот пример был нам полезен.

Спасибо!