Видео: Анна Артемьева / «Новая газета»

Впервые про дело Ольги Зелениной «Новая» написала 16 августа 2012 года: «Арестованная накануне сотрудниками ФСКН кандидат сельскохозяйственных наук Зеленина попала в больницу: стало плохо с сердцем».

Прошло уже больше четырех лет со дня ее ареста. И десять месяцев с тех пор, как она вернулась домой, в поселок научных работников Лунино (52 км от Пензы) — откуда ее и забрали в тюрьму.

Поначалу, когда она только приехала, некоторые соседи подходили к ней на улице. Говорили: «Поздравляем! Хорошо, что все наконец закончилось». «Да что вы! Ничего еще даже не начиналось», — вздыхала в ответ Ольга Николаевна.

Соседи полагали, что Ольга Николаевна уже отмотала свое — а ведь суд по ее делу до сих пор не провел ни одного заседания по существу. Хотя все подозреваемые установлены, никого не разыскивают.

На прошлой неделе Брянский суд, которому не посчастливилось рассматривать это громоздкое и сомнительное дело, закончил отбор присяжных. Присяжные отбирались неохотно, не дураки: на скамье подсудимых 13 человек, которым вменяют 155 эпизодов. В деле более 1600 томов, одно только обвинительное заключение по Ольге Зелениной составляет 373 страницы. Понятно, что процесс затянется надолго, возможно, на годы.

В 2011 году в Пензенский НИИ сельского хозяйства, где Ольга Николаевна работала заведующей химико-аналитической лабораторией, поступило письмо от предпринимателя Шилова, который занимался экспортом в Россию бакалейной продукции. У него на Брянской таможне ФСКН задержала партию пищевого мака общим весом в 42 тонны, и он из-за этого печалился, потому что 42 тонны мака — деньги немалые. Эксперты ФСКН признали весь арестованный мак тяжелым наркотиком (алкалоиды опия), хотя он был абсолютно легально со всеми документами ввезен в Россию. И все же было возбуждено уголовное дело.

Сражаясь за свой товар (и даже не задумываясь о возможном лишении свободы), Шилов накатал запрос в Пензенский НИИСХ, ведущую научную организацию в вопросах селекции мака: так, мол, и так, рассудите, правы ли эксперты ФСКН в своих выводах. И институтское начальство велело Ольге Николаевне Зелениной написать ответ.

Зеленина, подняв соответствующую литературу, подготовила письмо, в котором сообщала, что на семенах мака всегда обнаруживаются алкалоиды опия, но количество их настолько ничтожно, что пищевой мак нельзя использовать как сырье для изготовления наркотиков. Директор института это письмо подписал.

Пока готовился ответ, уголовное дело было закрыто за отсутствием состава и события преступления, однако мак так и оставался под арестом. Шилов, добивавшийся возврата товара, отнес ответ НИИСХ в суд. Но ФСКН не торопилась возвращать товар. Против Шилова возбудили новое уголовное дело, арестовав новую партию мака, и возобновили то, прежнее, уже закрытое.

Зеленина тоже оказалась втянута в его орбиту.

По логике следователей ФСКН, Ольга Зеленина, выразив свою научную точку зрения, содействовала преступной деятельности «организованной группы». «Группу» составили: импортер бакалеи Сергей Шилов, его сын Роман, три директора мелкооптовых фирм, один кладовщик. Ну и Зеленина.

Позже ОПГ была переквалифицирована в ОПС, и к нему присоединили еще двух ларечников из Москвы и трех из Нижнекамска. В вину последним вменили покушение на сбыт 22 граммов маковой соломы, «замаскированной» в 750 килограммах пищевого мака.

Из-под ареста Зеленину освободили в сентябре 2012 года — в связи с возмущением научной общественности. За нее тогда вступился даже журнал Nature — издание с мировым именем. Однако даже освободившись из-под стражи, Ольга Николаевна не смогла вернуться домой, в Пензенскую область. Следователь УФСКН по Москве Денис Сагач определил ей для проживания под подпиской о невыезде Москву, где Ольга Николаевна до этого бывала лишь несколько раз — по служебным в основном делам. В Москве у нее не было ни работы, ни жилья, и я не сомневаюсь, что следователь привязал ее к Москве только для того, чтобы она была сговорчивее.

Домой ей разрешили вернуться только в декабре 2015-го, незадолго до начала процесса, который будет проходить в Брянске. (Московский суд отказался рассматривать это дело, сославшись на то, что раз мак был арестован Брянской таможней, то и дело должно рассматриваться там же. Брянский суд тоже дважды возвращал дело прокуратуре, но на третий раз сдался.)

Зеленины живут в типовом домике на две семьи, и все Лунино застроено такими же. В такие домики в 1993 году Пензенский НИИСХ пригласил жить интересующих его ученых со всего бывшего Союза. Приехали и Зеленины — из Ташкента. Их ждал домик на три комнаты. Просторная кухня, 6 соток прилагаются. Санузел, правда, тогда на улице был.

Ольга Николаевна рассказывает, что в тот день, когда за ней пришли, когда проводили обыск в их лунинском доме, один из парней, который участвовал в этом обыске, как-то так походя, без большого чувства заметил: «Надо же, а живете-то вы бедненько совсем». Ольга Николаевна досадует: «А я-то гордилась! Я-то думала: вот, к собственному юбилею ремонт какой сделала! Как хорошо у меня стало. Ну конечно, стенка вот эта, в гостиной — это еще мои родители нам на свадьбу подарили, 35 лет ей. Но в целом-то!»

Я уверена, что материальное положение подсудимой Зелениной однозначно свидетельствует в пользу ее невиновности. Ожидаю возражения типа того, что людям небогатым и меньше надо для счастья, и что их легче соблазнить на преступление. Но на моем собственном внутреннем суде этот аргумент разбивается одним априорным обстоятельством — безусловным достоинством Ольги Николаевны.

Ольга Николаевна Зеленина и муж ее Игорь Николаевич — тот самый кондовый, консервативный тип русского интеллигента, само существование которого обеспечивает родине индульгенцию за многие ее бесстыдства. Таких можно лишить всего: работы, свободы, денег, но главное — не достоинства. За свое достоинство они будут биться неистово.

Ольга Николаевна говорит (вспоминая момент своего ареста): «Я на тот период была год как пенсионерка. Они думали: нашли бабушку в тюрьму посадить. Они думали: деревенская, беззащитная бабушка, которая будет терпеть все».

Она рассказывает про свою телефонную дружбу с семьей Полухиных, у которых было кафе в Воронеже и которых всей семьей — папа, мама, дочка, тетя — посадили за тот же мак по аналогично устроенному делу. Ольга Николаевна с ними познакомилась, уже когда завертелись все эти уголовные перипетии (следователи их дела пытались объединить в одну группу). Зеленины с Полухиными перезванивались, поддерживали друг друга издалека. Она рассказывает: «Звоню: «Ну как у вас дела, Александр Петрович? Как выходные прошли?» — «Нормально, Ольга Николаевна, вот ездили на участок картошку выкапывать, столько-то мешков нарыли». А я ведь понимаю, какой это тяжелый труд — выкапывать картошку. У нас тоже был участок от института под картошку, 14 соток. Я знаю. А их по воронежскому телевидению наркобаронами объявляют».

«Маковые дела» — как у Полухиных, как то, в котором оказалась Ольга Николаевна, стали входить в моду года с 2008-го. Тогда ФСКН начала массово преследовать продавцов и поставщиков бакалейной продукции, если в их ассортименте обнаруживался пищевой мак (повторю, в России не запрещенный и широко применяемый в пищевой промышленности), — и судить их по наркотическим статьям. Людей начали сажать, притом на большие сроки. По 6, по 8, по 12 лет.

Какова была декларируемая логика ФСКН?

Мак является наркотическим растением, при этом его семена алкалоидов опия в себе не содержат. Однако в процессе переработки эти безнаркотические семена часто оказываются загрязнены микроскопическими кусочками стебельков и коробочек мака, семенами других растений, соседствующих с маком в поле, комочками почвы и т.д. По ГОСТу, действовавшему в то время, в пищевом маке допускалось до 3% подобного рода загрязняющих элементов, и в большинстве случаев продаваемый мак в этот ГОСТ укладывался. Самый типичный процент загрязнения мака в тех уголовных делах, которые мне известны, — до 1%. Однако ГОСТ — не закон. А теперь следите за мыслью: маковая солома (т.е. те самые стебельки и коробочки), согласно российскому законодательству, входит в первый, особо контролируемый список для целей 228 статьи УК РФ («незаконный оборот наркотиков»). Если наркотики из первого списка обнаруживаются в составе смеси, то, по российскому же закону, вся смесь автоматически признается наркотиком. То есть если кусочек коробочки мака обнаружится в 50-граммовом пакетике с зернами мака, то это уже, с точки зрения наркоборцов, получается не бакалейная продукция, а наркотик из первого, особо контролируемого списка. А в магазинах и на складах такого мака обнаруживались десятки и сотни килограммов. Вот вам и материал для посадок, вот вам и повод для переговоров с предпринимателями тет-а-тет.

Замечу, что зачастую бакалейщики сносили напасть кротко: договаривались или молча шли под суд. Мне известны случаи, когда фигурантов подобных дел суды, посмеявшись, оправдывали. Но известны и обратные случаи. Вот, к примеру, Полухины, которые отважились сопротивляться всему этому бреду — и всей семьей получили восемь с лишним лет колонии.

Пензенский НИИ сельского хозяйства, невольно краешком попавший в эту историю, прежде, наверное, был похож на НИИЧАВО, придуманный Стругацкими. Вероятно, в этих просторных светлых залах, в лабораториях со всякими загадочными штуковинами кучковались люди, у которых и правда понедельник начинался в субботу и которым всем вместе в этой радостной науке было лучше, чем дома. (Не зря их свезли в эту глушь со всего Советского Союза.) Теперь с былого великолепия пооблезла краска, углы заросли ленивой паутиной запустенья. На подоконниках валяются мухи, подохшие от скуки. Редко-редко процокает по коридору какая-нибудь лаборантка.

Но Ольга Николаевна исправно ходит на работу в свой институт, каждый день.

Пензенский НИИСХ занимается важным делом: помимо культивации разных других полезных сельскохозяйственных культур, он выводит низконаркотические сорта мака и конопли. Ведь мак и конопля существуют в природе вовсе не для того, чтобы наркоборцы делали себе статистику. Это важные для народного хозяйства культуры. Но, к примеру, мак в России не выращивается — мы его завозим из-за рубежа (потому что, наверное, опасаемся, что иначе вся страна сторчится). Та же беда с коноплей — отрасль загублена, а пеньку и конопляную целлюлозу мы импортируем из Польши и из скандинавских стран.

По конопле Ольга Николаевна спец. У нее кандидатская диссертация была на эту тему, она соавтор четырех сортов. На работу она приходит со своим компьютером (у института на технику средств нет) и трудится в своем аскетично оборудованном кабинете. Окна закрыты газетой, чтобы солнце не слепило, на стенах — дешевые обои, уже местами отклеившиеся. За спиной — пара советских шкафов. В углу — старый холодильник «Бирюса». В таких условиях делается наука, притом делается весьма продуктивно.

«Этот компьютер — он очень хороший, он позволяет вносить данные в базу, делать расчеты очень быстро. Это то, на что мы раньше тратили месяцы и годы! Я получаю от лаборантов данные, вношу их, рассчитываю, обнаруживаю корреляционные зависимости, делаю выводы: о влиянии погоды на характеристики исследуемых видов, о направлении селекционной работы».

Три с лишним года, что Ольга Николаевна провела в Москве, она не работала. Помимо чисто психологических проблем — а русскому интеллигенту всегда необходимо «дело жизни», это видовой признак — наступили и другие, сугубо меркантильного плана: как жить? Как выжить в этой дорогущей, надменной Москве? Но как-то решилось. Родные помогали. Потом друзья, потом друзья друзей. Потом люди, с которыми в студенческие годы вместе ездили на картошку. Ну и так далее. «Вы знаете, вот все клянут Москву, но там я встретила столько людей, искренне заинтересовавшихся моей историей!»

Игоря Николаевича, бывшего на тот момент ведущим сотрудником Пензенского НИИСХа, вскоре после ареста Ольги Николаевны «ушли на пенсию».

И все те годы, что его жена была в Москве, он исправно в одиночку тянул их небольшой огород, экономно, очень убористо вел домашнее хозяйство («По моим подсчетам, 60 ведер картошки вполне достаточно, чтобы семье перезимовать, ни в чем себе не отказывая», — консультирует он нас). И — скапливал так деньги, мотался регулярно к ней в Москву.

Рассказывайте теперь, что любви не существует.

После того как суд разрешил Ольге Николаевне вернуться в Лунино, она восстановилась на работе. Хотя ее понизили — и в должности, и в зарплате. Да и ту, пониженную, выплачивают с большими задержками.

— Моя официальная зарплата — 10 тысяч рублей, минус 13%. В августе в аванс я получила половину — и все, с тех пор мы ничего не получали. Положение дел у института плачевное. Лаборантки мне говорят: «Мы рабы». Рабы работают за еду и право жить. Вот и нам в этом году дали в счет зарплаты мед, то есть еду нам дали.

— А лук, морковку вам не дают?

— А лук и морковку мы не возделываем.

— Ольга Николаевна, а зачем вы здесь? Для чего вы работаете в институте?

— Интересный вопрос. Наверное, для того, чтобы доказать, что растение и наркотик — это разные вещи. Растение — не хорошее и не плохое. Хорошим или плохим его делает человек. Я здесь, наверное, для того, чтобы людей перестали сажать вот по таким обвинениям, как мне предъявлено.

Когда мы были у Зелениных, стоял солнечный теплый день. Зеленины придумали для нас экскурсию в окрестное село Суворово, некогда принадлежавшее великому полководцу. Никакой усадьбы там, конечно, уже нет, стоит только маленький бюст Суворова со смешным хохолком. На лугу — просторная заброшенная церковь, внутри видны следы старых фресок и чьих-то посланий из прошлого «Лето-1990. Помни».

Зеленины разглядывали эти развалины так, словно перед ними был римский Колизей. Хотя, я уверена, уже бывали здесь не раз.

Мы возвращались домой, и я спросила в утвердительной форме, что они будут делать, когда все это кончится. На что будут тратить свою жизнь?

— На путешествия и благотворительность, — пошутил в своей мрачной манере Игорь Николаевич. — Да. Благотворительность и путешествия.

— Вы знаете, вот они говорят «наркомафия», а ведь мы больше 20 лет никуда не ездили в отпуск. Последний раз в 94-м году в санаторий. — Ольга Николаевна возвращает разговор к отправной точке всей своей нынешней жизни. — И я ни разу в своей жизни не была за границей. Моя сестра много где была, она активная такая, еще с советских времен — то Болгария, то Румыния. Париж… А вот вы про Италию говорите…

Однажды я видела, как бультерьер рвал маленькую бесхозную собаку. Эта собака — в силу несопоставимых возможностей — даже не сопротивлялась, а кричала обреченным голосом, уже, видимо, все осознавая. Бультерьер не мог остановиться, потому что такова суть его кровавой породы. И вот я думаю, государство с этими маковыми делами не может остановиться по той же причине.

Хотя дело Зелениной и компании — ну это в чистом виде чемодан без ручки. 1600 томов, 13 обвиняемых (один из которых сидит уже пятый год, а суд еще даже не начался). В деле ЮКОСа, напомню, было 227 томов, и дело слушалось почти год. А как долго это дело будет рассматриваться судом присяжных? Какая коллегия присяжных переживет его, не рассыпавшись? Очевидно, и судьи все понимают, перебрасывая неудобное дело друг другу: из Москвы в Брянск, оттуда в прокуратуру, и так — еще и еще раз.

Самый разумный выход — изобрести причину и разнести, уничтожить это чертово дело, разжать наконец сомкнувшиеся челюсти государственной машины. К тому же и ФСКН уже давно нет — чего прибирать-то за ними? Но это — поступок, на который еще надо решиться. А и следователи, и судьи под панцирем своих полномочий и привилегий в сущности такие же люди. И страшно им, должно быть, остаться без этого панциря — остаться небольшим, бесхозным человеком перед лицом махины со стальными челюстями. Со всеми их звездочками на погонах, со всей их корпоративной и офицерской честью — а страшно.

В своем огороде Ольга Николаевна показывала нам ремонтантную малину, которая плодоносит, несмотря на октябрь. «А вот это — кресс-салат, гораздо лучше вашей хваленой рукколы». «Игорь Николаевич поставил брагу из «Изабеллы», сахаристость хорошая». Все так, словно жизнь продолжается, словно и не случилось ничего.

Хотя, конечно, жизнь их семьи растоптана.

— Мы переезжаем в Брянск, — без драмы в голосе сообщает Ольга Николаевна. — Будем снимать комнату в пригороде. Никак иначе не получается. Судья сказал, что в неделю будет назначать несколько заседаний. А дорога от Лунина до Брянска — это более полутора суток в пути.

— И дорога туда-сюда в самом дешевом варианте — восемь тысяч, — добавляет Игорь Николаевич. — 1700 от Пензы до Москвы в плацкарте, и 1700 от Москвы до Брянска в плацкарте. И еще надо до Пензы доехать на автобусе — это 100 рублей. Еще по Москве надо проехать, это 50 рублей. Еще по Брянску — ну я и говорю: 4000 в одну сторону.

Каким бы ни был приговор, дом теперь будет долго пустовать. А дома не любят оставаться одни. Сразу то крыша потечет, то стекло в окне лопнет… Игорь Николаевич договорился с соседом, чтобы тот заходил в дом, проведывал его.

Огород, конечно, зарастет бурьяном.

Жалко кота. Летом котенка взяли в дом — дворового, черно-белого Ваську.

— Он такой хороший, непротивный, правда? — говорит про него Ольга Николаевна. — Ну знаете, какие кошки бывают? Не подойди к ней, на руки не возьми, если она не в духе. А этот в любое время.

— В поезде на кота нужен отдельный билет, — флегматично замечает Игорь Николаевич. — И справку надо получать у ветеринара, она тоже платная.

Короче, куда-то надо девать кота.

Машину, «Шевроле Лачетти» 2008 года, Зеленины решили не продавать.

Упаковываются. Основной груз — жалобы, письма. 12 кг уже свезли в Брянск, 5 отправили почтой. 20 — теперь потащат.

Личные вещи у них уместились в две небольшие сумки.

Вот как, оказывается, легко упаковать рядовую российскую семью.