Александра Фоминична спешит к автолавке: продукты в Дублиньково привозят раз в неделю, по понедельникам. Идти недалеко: машина останавливается у ее дома, но для бабы Шуры и эти 100 метров — как дорога на Синай.

Она сражается с тугими валенками, ловит ногами калоши. Сама с собой разговаривает: «Куда силы делись? Сносились мои силы». Шаркает мимо стола, на котором лежит ее фотография для могильного памятника («Рождение, глядите, записала, а дату смерти после нанесут. И белье гробовое в чемодан сложила, лежит под кроватью»). Надевает пальто по выкройке 70-х и обходит печь под звуки передачи «Модный приговор»: в соседней комнате работает телевизор.

«Зомбоящик», иконы в углу, вставная челюсть и кот, расцарапавший хозяйке лодыжку и сделавший ее хромой, — всё, что Александра Фоминична Васильева нажила к 94 годам.

Узница трех концлагерей: «Помогала партизанам, немцы угнали в Саласпилс. Оттуда увезли во Францию — на шахте камни таскала. Через полтора года переслали в Германию, где нас американцы в 1945-м освободили».

После войны работала на лесозаготовках. Бывшие односельчане ее не приняли («Называли меня фашистской подстилкой»). Вынудили уехать в Грузию — на стройки. В Дублиньково Александра вернулась в 1979-м. И до прошлого года ее историю — с партизанами и концлагерями — никто в Псковской области не вспоминал. В списке ветеранов войны Александры Фоминичны не было, потому что, как заявила одна районная чиновница: «У нее на лбу о лагерях не написано». Ухаживала за Васильевой 77-летняя племянница Лилия Иванова.

— Американцы, когда рядом поселились, узнали про бабу Шуру. Перед 9 Мая позвонили в Новоржев: «У вас под боком герой без пособий и славы», — рассказывает Лилия Петровна. — Районные начальники побегали, поспрашивали. Пенсию старушке пересчитали, а льготы так и не назначили. У Франции наша Софья-депутат (Софья Пугачева представляет «Яблоко» в Собрании депутатов сельского поселения «Вехнянская волость». —А.Б.)добыла документы — для канцелярии, а Латвия (Саласпилс) прислала условие: заплатите за выписку из архива. Много. Сколько-то евро. Ни у кого их нет. Баба Шура заругалась: «Ну вас всех, ничего мне не нужно». У нее другие дела, она в Вехно собралась — на кладбище. Помирать готовится.

С Лилией Ивановой мы знакомимся у той же автолавки. Помогаем отнести сумки в избу Васильевой и идем в деревянный дом ее родственницы.

Лилия Петровна садится напротив, не снимая шапки. Нехотя говорит о войне: как фашисты сожгли деревню подчистую, как ее с мамой никто не пускал на ночлег, «потому что я орала после пожара, и люди боялись, что на крик прибегут люди с автоматами», как полтора года после победы они с матерью выживали: отец ушел к другой женщине, а родня («У деда восемь детей было») не поддерживала.

В 1990—2013 годах оставшиеся в Дублинькове бабушки готовили еду на дождевой воде: в ливень ставили ведра под крыши, зимой топили снег в чайниках. По грязи, бездорожью ходили за продуктами по 3 километра — автолавка не шла в деревню. Чтобы вызвать врача соседкам, Иванова «ползла по сугробам до ближайшей усадьбы». Война будто и не заканчивалась.

То, о чем много лет мечтали псковские бабушки, Иван и Катя Лямины построили за год. Приехали в Дублиньково из Америки, подлатали старый деревенский дом, чтобы было где ночевать, соорудили ангар для машин, срубили баню, возвели новую избу-«черновик». «Чистовик» пока проектируют, это будет настоящий особняк, главное здание родового поместья.

Лямины не миллионеры. Катя родилась и выросла в Эстонии. В 1990-е эмигрировала в США. Сначала преподавала, затем занималась финансами в крупной инвестиционной компании. Ваня — уроженец Ставрополья, впервые попал за границу студентом — по программе обмена. Понравилось — остался, устроился в знаменитую John Deere (эта фирма относится к крупнейшим мировым производителям сельхозтехники).

— Иван увлекался спортом, я была тусовщицей, хранила в шкафу 50 пар обуви: блестящие, яркие, на шпильке. В свободное время ходили на вечеринки, — улыбается Екатерина. — Заметили друг друга в ресторане «Белые ночи Санкт-Петербурга» во Флориде. Банальная завязка… Когда стали жить вместе, пришли к пониманию, что клубы, деньги, карьера для нас уже не первостепенны. Хотелось вырваться из города, из суеты. Попутно, в какой-то период, мы отказались от мяса — так совпало. С правильного питания переключились на другие — глубокие — темы, связанные с семьей, родом, землей. В общем, решили купить участок для усадьбы, что в Америке крайне сложно и дорого. В Ставропольском крае, где живут родители Ивана, земля тоже на вес золота.

Из Ставрополья в Эстонию мы ехали через разные места. Псковская область казалась безлюдной, заброшенной. Избы с землей продавались за 50—70 тысяч руб­лей, никто не брал. И вот едем мы рано утром, попадаем в деревню Дублиньково, где живут лишь две бабушки… И покупаем участок под холмом у леса. В тупике.

Сегодня в тупике есть полы с подогревом, душевые кабины, Wi-Fi, площадка для парапланеристов («Ваня летает»). Благодаря Катиной настойчивости к деревне подвели дорогу, неподалеку от избы Александры Васильевой появился колодец.

— Но как появился… Пригнали технику и людей. Огородили участок и замерли. Я месяцы ждал, когда пробурят скважину, — забыл о «расторопности» русских Иван Лямин. — Плюнул, взял в руки лопату и выкопал сам. Посмотрел в интернете ролик о том, как ищут воду на участке, и вырыл колодец рядом с домом. Чуть дальше, около леса, сделаем пруд. И зимний сад, и многое другое… Катю YouTube вдохновляет на садоводческие опыты. На ее высоких грядках до сих пор, в октябре, можно собирать землянику и малину. А мне Кулибины из YouTube подбрасывают полезные советы. Например, как сделать из дуршлага антенну для Wi-Fi. Сделал. Жена сказала: «Неэстетично». Купил дорогую китайскую замену, фирменную. Не потянула, вернул на окно дуршлаг.

Дублиньковские бабушки по-разному относятся к русским американцам. Александра Фоминична окрестила их «травоедами»: «Как так мяса не есть? Отощать можно». А Лилия Петровна рада соседству с молодыми:

— С ними деревня ожила. Люди отовсюду едут, строиться хотят. Трезвые все, работящие. Ваня меня выручает: в магазин возит, телевизор чинит. На день рождения, помню, приходил, чтобы бабкам из других сел на гитаре поиграть. Песни пел. Какие? Хорошие, душевные. Ваня абы чего не поет. Если что случается — звоню Кате, она помогает. Спокойнее с ними. Правнук мой Никита с их дочкой Ладой дружит, подарки ей из Пскова передает.

Лада — 6-летняя дочь Ляминых, гражданка мира с паспортами РФ, Евросоюза, Эстонии и США, — за 3 года общения с коренными жителями Вехнянской волости узнала, насколько богат и выразителен русский язык.

Ее мама записывает детские перлы в дневник. Фразу: «Думали сами — горя не знали», — Катя Лямина считает девизом семьи.

— Если бы все в России жили своим умом, не полагались бы на государство и политиков, а брали бы землю, приводили в порядок села и города, самостоятельно выбирали власть — представляете, какой стала бы страна? — фантазирует Екатерина. — Я пока не могу участвовать в выборах. Долго и тяжело оформляю российское гражданство, каждые 3 месяца езжу в Эстонию за выписками для чиновников. А Ваня уже пробовал баллотироваться в районный Совет депутатов, но в последний момент передумал: рановато. Ничего. У Сони Пугачевой получилось, ей люди поверили. Сонин муж тоже приехал из Америки, умница. Мы с Соней обновили игрушки в городском детском саду, «продавили» там ремонт. Это я по виду — нордическая моль, но темперамент порой, как у итальянки… Дорога, колодец, автолавка, бесперебойное электричество для деревни… — многое сделано. Не даем скучать районным властям. Хотим превратить Дублиньково в поселение родовых усадьб. Рядом купили дома замечательные семьи из Санкт-Петербурга, Киева, Пензы. Финны присматриваются к участкам. Есть врачи, инженеры, спортсмены, учителя. Все мужчины начинают потихоньку плотничать, столярничать. Женщины шьют, готовят, делают горшки из глины. Нет, не все приезжие — вегетарианцы, и не связаны общей религией: есть и атеисты, и верующие. Считайте, что создаем комфортную среду для себя и детей, — чтобы здесь было интересно и безопасно.

— Что говорите? Отдельный штат в Вехнянской волости строим? Катя может. Она — волшебница. Погаснет свет в Дублинькове — Катя мигом найдет того, кто за это отвечает, и через 10—15 минут всё будет гореть, — Анна Федина ставит перед нами чай, мед и невероятно вкусного карпа («Простой рецепт: покупаешь рыбу, кладешь ее в медицинский стерилизатор и помещаешь в печь»).

Анна — врач, ее муж Александр — инженер по образованию, сейчас дистанционно управляет индивидуальным предприятием. Их старшей дочери Олесе 13 лет, сыну Кузьме — 10, младшей Мирославе — 4 месяца.

Жили в Питере, преуспевали. Свой круг общения, интеллигентные друзья, далекие от села и земли родственники.

— Тоскливо. Город — большой поли­этиленовый мешок с какашками, а в нашем Дублинькове воздух осязаем. У него есть вкус, он пахнет то яблоками, то листьями, то козами. Дети здесь реже болеют, — Анна и Саша описывают, как несколько лет назад упаковали вещи и уехали строить родовое поместье. — Получилось не сразу. Не везло. Построили в одном селе — обманули с участком. Пришлось переезжать. Мы трижды разбирали и собирали свой дом. Печку теперь, не глядя, можем класть. Олеся учится дома и периодически выезжает с нами «в свет», в Петербург. И Кузька программу начальной школы осваивал дома, но не потому, что мы такие прогрессивные, — для деревенских детей это удобнее, чем ездить по лесам на велосипеде, по 5 километров гнать до автобусной остановки и обратно. Ребят в селах мало, а территории огромные. Кузя подрос, должен был пойти в школу. И пошел бы, если бы не опыт.

— Какой?

— Химический. Смешал по совету друга анальгин с гидроперитом. Хотел донести до школьной батареи и понаблюдать за реакцией. Но она началась раньше — у него в кармане, пока Кузька кормил коз. Козы два дня чихали, а наш балбес спалил себе живот.

— Получил дома?

— Родители через день накачали мне из интернета роликов с опытами юных химиков. Чтобы направить энергию в мирное русло. Особенно понравились уроки с реакциями горения.

Папа приподнимает левую бровь. Кузя делает выводы: переводит беседу на крышу для бани: «Сам чиню!»

Олеся хвалится прочитанными книгами и недописанной повестью, играет на флейте, показывает кукол из запекаемого пластика («Сама лепила») и мамину керамику.

— А вы не боитесь, что дети, повзрослев, объявят: «Зачем сбежали в псковскую глушь? » — и уедут в город? —спрашиваем Фединых.

— Это будет их выбор. Они проводят достаточно времени в Петербурге у бабушек и дедушек. Ладу Лямину родители возят в Эстонию, водят по театрам и выставкам. В нашей деревне есть интернет, а в домах — гаджеты. Другое дело — что дети на них не зациклены, и без компьютерных игр полно занятий и развлечений. Они отличаются от сверстников, знают больше, многое умеют. В любом случае ребята вырастут нестандартно мыслящими, креативными, открытыми, дружелюбными. Остальное — их личный путь.

— У вас в Дублинькове две деревни: старая и новая. В первой живут бабушки с несбывшимися мечтами, вторая притягивает деятельных романтиков, —обращаемся к американке-эстонке-россиянке Кате Ляминой.

— Так и бабушки меняются, — перебивает Екатерина. — Лилия Петровна заметила наши клумбы и летом повесила у крылечка кашпо с цветами. Газоны перед домами стали косить. Улыбаются чаще, реже хмурятся. А молодые романтики? Но мы же не грезим о недосягаемом. Как у вас Макаревич пел: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас». Или он прогнется, или мы создадим его в отдельно взятой деревне.