Гоги Харабадзе

Уходят дни, да что там — время уходит.

Время протягивает нам прошлые изображения, наши лица, наши мысли, да и прошлые взгляды тоже. Как хороши бывали позы, как ясен просветленный взор. И окружение казалось уместным в тот момент… И вот из далека времени мы смотрим на себя — неотразимых и неузнаваемых…

А хочется иногда, чтобы нас узнали.

— Гоги, дорогой! — воскликнут друзья грузинского артиста Георгия Харабадзе и через много лет. — Это же ты! Нет?

Ах, Георгий Езекиевич Харабадзе, любимый друг, кающийся грешник, страстный и нетерпеливый, красавец и умница, учтивый и дикий, любимый Грузией и любящий друзей так неистово и ревниво, с такой душевной щедростью, что не поверишь, будто эта страсть может продолжаться долго. А вот поди ж ты. Мы дружим уже 30 лет. И все эти годы я видел Грузию его глазами и люблю ее его любовью.

Это он познакомил меня с лучшим человеком — художником Мишенькой Чавчавадзе, поторопившимся покинуть нас до срока, архитектором Леваном Бокерия, режиссерами Отаром Иоселиани и Николаем Дроздовым, ставшими мне родными, научил слушать грузинское пение, понимать язык и кровно связал со своей (и моей теперь) страной, вызвав из Москвы в канун трагических событий 9 апреля.

Его дом — мой. Мой дом — его. Приезжая, он властвует в нем, лежа на диване, собирая тех, кого мы любим и на кого без Харабадзе не хватает времени.

Над прудами на жестком диване Одинокий грузин возлежит, А душа беспокойно бежит, Чтобы стол заказать в ресторане И сказать много разных тостов. Спи спокойно, грузин: нет местов! —

написал ему друг, воздухоплаватель Винсент Шеремет.

Гоги — актер очень грузинский, с диапазоном от разбойника до короля Лира. Да он и сам проживает жизнь в этом диапазоне.

Фотография сделана давно в Питере, в гостинице «Астория», куда мы не по чину попали благодаря обаянию Харабадзе. В газете, где я тогда работал, удалось уговорить редактора напечатать «босой» портрет народного артиста. Когда, подготовив материал, я уходил с дежурства, старый ретушер Иван Васильевич, человек любопытствующий и творческий, поинтересовался, носят ли грузины замшевую обувь.

— Что есть, то и носят, — сказал я, уходя.

Утром в полосе я увидел Гоги Харабадзе, «обутого» ретушером в огромные ботинки. Замшевые, как полагал Иван Васильевич.