Книга известного кинодокументалиста и писателя Оксаны Дворниченко «Клеймо. Судьбы советских военнопленных» выходит на днях в издательстве «Культурная революция». Эти монологи автор собирала многие годы: здесь и многочисленные записи интервью, и архивы, и общий анализ страшной темы.
«Новая газета» публикует главу об оставлении нашими войсками Севастополя в июле 1942-го, после третьей попытки гитлеровцев взять город. Беспощадные обстоятельства сдачи, уход командования, гибель на берегу сотен рядовых, не дождавшихся эвакуации (сколько из них числилось потом пропавшими без вести?). Только 7—10 июля 1942 г. (по неполным данным) в плен попали 80 914 человек.
«Клеймо» Оксаны Дворниченко — очень сильное свидетельство о реальности войны. Публикуя страницы о сдаче Севастополя, мы возвращаемся к сквозной теме
«Новой газеты»: пора почтить память пропавших без вести и военнопленных Отечественной. Пора поставить пропавшим без вести — а их было 5 миллионов! — памятник в России. Пора законодательно признать пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны погибшими. Уравнять в правах их семьи (тех немногих, кто жив еще) с семьями тех, на кого пришли похоронки.
71 год прошел после Победы. Но это в России не сделано до сих пор.
«Новая газета»
Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги.
Родина ценит их. Родина никогда их не забудет!«Правда», 31 декабря 1941 года
7 июня 1942 года началось третье наступление гитлеровцев на Севастополь.
9 июня. Из обращения Военсовета Черноморского флота к защитникам Севастополя с призывом отстоять город: «Врага отобьем! Фашисты и в третий раз обломают зубы о севастопольскую твердыню. Условие победы — твердость и сплоченность, хладнокровие и мужество». Обращение подписал командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. Октябрьский.
12 июня на имя вице-адмирала Ф. Октябрьского была принята телеграмма от Сталина: «Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя…»
30 июня. Ф. Октябрьский в 09.30 отправил шифротелеграмму: «Исходя из конкретной обстановки, прошу разрешить мне в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200—250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также и самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова И. Е… Оставшиеся войска сильно устали, хотя большинство продолжает героически драться».
Пришел ответ: «Ставка Верховного Главнокомандования утверждает Ваши предложения по Севастополю…» Эвакуация проводилась через подземные потерны, ведущие к выходам. Вице-адмиралу Ф. Октябрьскому и сопровождавшим его лицам с трудом удалось прорваться к своему «Дугласу».
Не менее драматично, по словам очевидцев, происходила посадка командования, покидавшего Севастополь на глазах защитников крепости, на подводные лодки. На скалах вблизи причала скопилось множество бойцов, кричавших: «Вы нас бросаете, а сами бежите!» Кто-то дал вслед автоматную очередь.
...Но и оставленный решением последнего Военсовета СОРа (Севастопольского оборонительного района. — Ред.) генерал-майор И. Петров поспешил покинуть Севастополь вместе с сыном — офицером, а также членом Военсовета дивизионным комиссаром И. Чухновым и начальником штаба армии генерал-майором Н. Крыловым на подводной лодке, перепоручив, в свою очередь, командование генерал-майору П. Новикову… Уничтожив по приказу 35-ю батарею подрывом башен, генерал Новиков со своим штабом на следующий же день покинул форт на сторожевике, но судно было перехвачено, генерал и его спутники попали в плен. Новиков был отправлен в концлагерь Флоссенбург, где и погиб в 1944 году (карточка военнопленного Новикова находится в экспозиции музея «35-я батарея»). Его именем названа улица в Балаклаве.
А в районе Камышовой и Казачьей бухт и у мыса Херсонес скопились тысячи ждущих эвакуации солдат и матросов — защитников Севастополя.
Перебравшись в Краснодар, вице-адмирал Ф. Октябрьский доложил в Москву: «Вместе со мной в ночь на 1 июля на всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено около шестисот человек руководящего состава армии и флота и гражданских организаций… Отрезанные и окруженные бойцы продолжают ожесточенную борьбу с врагом и, как правило, в плен не сдаются». (Всего с 1 по 4 июля Севастополь покинули больше тысячи человек, преимущественно командно-политического состава (по другим данным — 2 тысячи). После этого в документах и воспоминаниях нет упоминаний о каких-либо командирах.)
Об оставшихся не эвакуированными тысячах раненых — ни слова.
Между тем, по данным отчета Военсовета Черноморского флота по обороне Севастополя, на 1 июля 1942 года в составе СОРа было 34 248 раненых, большую часть которых не успели эвакуировать.
Траншеи, щели, окопы были заполнены ими до отказа.
К 1 июля все раненые и медучреждения были сосредоточены на мысе Херсонес. <…>
На рассвете 3 июля в бухту пришли пять сторожевых катеров, чтобы вывезти только оперативный состав Особого отдела НКВД ЧФ, Приморской армии и Крыма.
А.А. Кулаков, старший спецгруппы, батальонный комиссар: «К катеру начала подплывать масса пловцов. Высматривал среди подплывающих знакомых чекистов и даже кричал, чтобы отозвались особисты. Из-за борта неслись стоны, крики, мольбы о спасении. Все подплывающие стали называть себя работниками органов — особистами. Медлить было нельзя. Я понял, что мы обязаны, несмотря на приказ — эвакуировать только чекистов, — спасать всех подплывающих. Со стороны немцев открыли интенсивный пулеметно-минометный и ружейный обстрел спасающихся вплавь… Было подобрано 402 человека из тысяч, пытавшихся добраться до катеров. Большая часть утонула — вернуться на берег уже не хватало сил».
Катера ушли, а толпы людей продолжали стоять… и смотреть на море.
Среди тех, кто пытался доплыть до катеров, был молодой военврач И.П. Володин.
«Мне спастись не удалось»
Военврач Иван Володин с женой Марией. Севастополь. Апрель 1942 года
История Ивана Петровича Володина.
«Глубокой ночью с моря подошли катера к 35-й батарее и стали в 200—300 метрах от берега. Бросились в воду все, кто умел плавать и не очень. Из сотен доплыли десятки, ведь были в одежде, да еще сохраняли документы. Я тоже доплыл со своим товарищем, врачом Григорием Браславским. Его матрос с катера зацепил багром и стал тянуть к себе, а я ухватился за его ноги, но в какой-то момент он ногой меня оттолкнул, пытаясь вылезти из воды на борт. Катер в это время стал резко сдавать назад, в темноту. Мне спастись не удалось. Поплыл обратно. Доплыли не все…»
О своем отце рассказывает Валерий Иванович Володин, директор музейного комплекса «35-я береговая батарея», капитан 1-го ранга:
— Отец оставался со своими ранеными в так называемом «подскальном госпитале» у мыса Херсонес, под скалами 35-й береговой батареи вместе с остальными брошенными здесь десятками тысяч героических защитников города — без воды, без боеприпасов, без пищи. Они были именно брошены на произвол судьбы. Десятки тысяч бойцов Приморской армии и черноморцев, оставленных без эвакуации, продолжали сопротивляться на небольшом клочке побережья от мыса Херсонес до мыса Фиолент — везде, где можно было укрыться под обрывами. Десятки тысяч раненых, обессиленных, измученных защитников Севастополя отчаянно ждали спасения! Как выяснилось позже, уже в 60-х годах, плана эвакуации войск из Севастополя просто не существовало. Был один приказ: стоять до конца! А когда поддерживать оборону Большая земля уже не могла, то вывезли ночью 1 июля на «Дугласах» и на двух подводных лодках несколько сотен человек комсостава, партактива, руководящих работников исполкомов, чтобы затем 3 июля голосом Левитана объявить в очередной сводке Совинформбюро, что «… 3 июля 1942 года наши войска, после беспримерной, героической обороны, продолжавшейся почти 250 дней и ночей, оставили Севастополь!» Не было этого! Никто не оставлял город, просто войска остались на его последнем рубеже обороны и были отданы в плен врагу.
Здесь на 35-й батарее 6 июля 1942 года отец вместе с тысячами защитников был пленен фашистами.
Сыновья много лет не знали, что их отец был в плену, — такое было время. Семья получила стандартное извещение — «пропал без вести».
«И начался мой многолетний плен…»
К сожалению, не удалось узнать имени отважного моряка, рассказавшего о том, что с ним произошло. Только фамилию. Запись истории краснофлотца Климовича сделана в 1957-м.
«Тринадцать «Дугласов» я проводил, пытаясь пробиться хоть поближе к дверце. Куда там! Последний, четырнадцатый, вывели из ангара — охранял его спецотряд — лютые ребята. Он, оказывается, специально был оставлен для командующего и его штаба. И вот когда они пошли на посадку, — а им надо было пройти через нашу толпу, — я увидел их всех: и генералов там разных, и самого — в каком-то сером гражданском пальто и кепке. Жарища, а он в пальто… Тут мы поняли: кинули нас, сами драпают, а нас сдают! И такая злоба охватила братву, но комиссар Михайлов говорит: «Успокойтесь, он ведь командующий и летит за помощью». В общем, поверили, пропустили, а сами остались одни на пустом аэродроме, только снаряды продолжали рваться.
Кто-то из братвы сказал, что ночью должны подойти корабли к причалу, который под 35-й батареей. Все ринулись туда. Стояли на обрыве, всматриваясь в море, а потом к причалу подошел малый буксир и забрал всех штабных, человек 50 или больше. Брали только тех, у кого специальный пропуск. А больше — никого. Все ждали, не придут ли еще корабли. Я тоже стоял там почти до утра.
Томительное ожидание толпы было уже невыносимо. Но вот вдали послышался гул приближающихся кораблей, и тысячи отчаявшихся, уставших от ожидания людей обрели надежду на спасение. Все пришло в движение и ринулось к причалу. И в это время толщу обрыва потряс взрыв колоссальной силы, огромное пламя взметнулось и осветило всех на обрыве и на скалах у воды. Это была взорвана первая башня 35-й батареи.
Один из «морских охотников» стал помалу кормой сдавать к берегу. И тут толпа — тысячи людей — кинулась к воде, сметая все на своем пути, и вскоре целая секция причала вместе с людьми рухнула в море. Люди отчаянно барахтались, пытаясь зацепиться за скользкие скалы, хватаясь друг за друга, тонули сами и топили других, а сверху им на головы падали все новые и новые. Истошные крики и рев толпы. Первый подошедший к причалу катер от мгновенно заскочивших на палубу десятков людей сильно накренился, и почти все они свалились в воду. Катер резко выровнялся и отошел подальше в море. Многие поплыли за ним.
Потом подходили еще два катера, но уже не к причалу, подбирали прямо в море тех, кто подплывал. Третий катер подошел к скале, снял все начальство и сразу отчалил. Еще два катера маячили вдалеке, но к причалу не подходили. Самые отчаянные плыли в море. Может, кому-то и удалось забраться на катер, но большая часть братвы сгинула.
И тут опять как шандарахнет! Думал, что рухнул обрыв, пламя полыхнуло до неба. Это рванули вторую башню 35-й батареи. Немцы с перепугу открыли такой ураганный огонь, что некуда было деваться. Народу погибло несчетно. Метров на пятьдесят вся поверхность моря была покрыта всплывшими трупами. Волны их шевелили, и казалось, все они живые. Страшно…
Никто не хотел верить, что кораблей больше не будет, все по-прежнему ожидали эту проклятую «эскадру». Так и стояли всю ночь, не двигаясь и вглядываясь в лунную рябь на горизонте.
И началось самое страшное… С утра — бомбежки и атаки: то танки, то пехота, то «мессера», да еще артиллерия. Весь день отбивались, как могли, а отбиваться было уже нечем. Ходили и врукопашную, но к вечеру немцы заняли почти весь полуостров. А вечером снова приказ: отбросить фашистов и ждать ночью кораблей. И ведь отбросили, но большая часть к обрыву уже не вернулась.
Я не спал почти две ночи и решил хоть немножко вздремнуть. Залез в расщелину и сразу заснул. Но спал чутко: боялся проспать корабли. Проснулся на рассвете от гомона толпы, заполнившей обрыв и спуск к воде. «Катера, катера!»
Началось то же сумасшествие, что и вчера. Сверху хорошо видно: поверхность моря от берега до катеров была усеяна человеческими головами. Тысячи голов! А над морем стоял не то рев, не то стон… Но всех-то взять они не могли и вскоре ушли курсом на Новороссийск. А море потихоньку поглощало этих несчастных. С каждой минутой их становилось все меньше: голодному и обессилевшему в воде долго не продержаться. Через полчаса над водой уже никого не осталось, только кое-где плавали черные бескозырки. И такая вдруг наступила жуткая тишина… Лишь наверху слышались взрывы. А на берегу мы все, кто видел это, как оглушенные, молчали. Но стало еще страшнее, когда взошло солнце: в прозрачной воде, как в аквариуме, стали видны тысячи утонувших. Они в разных позах покачивались в волнах, а под ними — еще два-три слоя трупов… Все море на сотни метров было покрыто ими. И это было так страшно, что мороз пробирал по коже, хоть и начиналась жара. Мы все онемели… Кто-то меня все-таки уберег, раз я не бросился и не поплыл со всеми.
А ведь вчера это была армия! И какая армия!
Я не мог уже на это смотреть. Самому не хотелось жить… Пошел в окопы батальона. А там уже начинался наш последний бой… С утра фрицы забросали нас листовками с призывами сдаваться, а потом расстреливали, как в тире, давили танками. Сама земля горела, и все тонуло во мраке — не поймешь, это день или ночь. Жара 40 градусов, духота. Третий день без еды, а главное — без воды. Истощенные. Но дрались, как черти, и к вечеру, хоть и с трудом, отогнали фашистов. Осталось нас меньше половины.
Все поняли, что нас бросили. И такие обида и отчаяние охватили всех — тут же на скалах стрелялись сами, стреляли друг в друга и падали в воду, где и так уже плавали тысячи. А некоторые прыгали вниз головой прямо на скалы. Я и сам был в таком состоянии. Но ведь боялись не смерти в бою, а позорного плена.
Спас меня военврач. Даже имени его не знаю. «Посмотри, тяжелораненые, и те надеются на спасение, а ты — здоровый, молодой. Даже если возьмут в плен, у тебя еще останется возможность убежать и, может, еще повоюешь и отомстишь этим гадам…» И еще доктор сказал, чтобы я не пил морскую воду, а пил свою мочу. Говорит: «Сначала будет противно, ты потерпи — через день будешь пить как простую воду». И я поверил, и уже на следующий день не испытывал такой мучительной жажды.
Ночь была тревожная, никто не спал, все думали, что принесет завтрашний день. И вот наступило утро 4 июля. Я эту дату буду помнить всю жизнь…
Немцы, как обычно, разбросали листовки с призывами сдаваться в плен и, видя, что никто не выходит, обрушили на плацдарм огонь небывалой силы. Минут через десять в живых осталось человек пятнадцать, и я — оглохший и контуженный… и взяли нас, полуживых, в плен. Прошлись по берегу и раненых, которые не могли идти, тут же перестреляли. А нас, живых, посадили на камни, руки за голову… и всё молча… Наступила такая тишина… Только иногда очереди автоматные — добивали. А сами с ужасом смотрели на горы трупов на берегу и в воде. Вот с этой самой минуты и начался мой многолетний плен, который искалечил всю мою жизнь».
4 июля 1942 года в «Правде» было опубликовано сообщение Совинформбюро: «По приказу Верховного Командования Красной Армии 3 июля советские войска оставилигород Севастополь. …Бойцы, командиры и раненые из Севастополя эвакуированы. Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя — вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове, дивизионном комиссаре Кулакове, дивизионном комиссаре Чухнове… войдет в историю Отечественной войны как одна из самых блестящих страниц…»
«За умелое руководство флотом и проявленное мужество, отвагу и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками» адмиралу Ф. Октябрьскому присвоено звание Героя Советского Союза».
Бесконечная колонна военнопленных уходила на десятки километров. По донесениям только 30-го армейского корпуса 11-й немецкой армии с 7 по 10 июля в плен в районе Севастополя захвачено 80 914 человек.
Ни тогда, ни позже, десятилетия спустя, ни в одном официальном документе не было упоминаний об этой страшной статистике. Этих людей вычеркнули из списка живых и не включили в списки погибших. Семьи получали одинаковые по форме извещения, в которых говорилось: «… Ваш муж (сын, отец) пропал без вести в Севастополе 3 июля 1942 года…»
Когда позже некоторые из чудом выживших и сумевших вырваться из плена защитников крепости на вопрос, почему они не эвакуировались вместе со всеми, а предпочли сдаться в плен, — пытались объяснить, что эвакуации не было, их обвиняли в измене, ссылаясь на информацию «Правды» и Совинформбюро. Лживая официальная версия об эвакуации обрекала этих людей на обвинение в предательстве.
«Я хочу поделиться общим настроением участников обороны, которые оказались в плену. А оно было такое: нас сдали в плен. Мы бы еще воевали и дрались. Я видел людей: многие плакали от обиды и горечи, что так бесславно кончилась их жизнь, вернее, служба в армии», — сказал на встрече уцелевших севастопольцев прошедший плен полковник Дмитрий Пискунов.
Газетный вариант. Публикуется с сокращениями.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»