Попить чайку с украинцами

Москва. Первый же подошедший в шоке от информации, что идет война. Встревожен. Долго выясняет, нет ли в этом угрозы для него лично. Успокоившись, идет по своим делам.

Киев. Подходят две женщины. Спрашивают: «Это попытка помириться с русскими? Вы хотите отдать им наши территории?» — ​«Нет, мы просто собрались поговорить». Поговорить можно, никто не против.

За сутки до киевской акции начали поступать угрозы от правых радикалов. Обещали приехать и разобраться. Потому что нельзя пить чай с врагами, это неправильно. Где-то к середине чаепития появились силовики в штатском и начали следить, нет ли провокаций со стороны пьющих чай. «А если будут провокации против нас?» — ​спросили девочки-активистки. Ответ: «У людей на это есть право».

В Москве проще. Акцию у памятника Окуджаве на Арбате элементарно не согласовали в префектуре. Слишком людно, много иностранных туристов. Пришлось поставить стол в другом месте.

Минус акции: ее инициировали и осуществляют активисты с правозащитным уклоном, то есть люди, идеологически заряженные. Теряется чистота эксперимента — ​это уже не только пацифизм, но и немножко политика.

Очевидный плюс: они ведут себя предельно открыто. Беда нашей оппозиции в том, что она привыкла вариться в собственном соку, иметь дело только с единомышленниками, с теми, кто думает так же. Главный лозунг: «Ну, мы же с вами понимаем…» А все остальные — ​мерзавцы и дураки. «Кухня» — ​редкая, а за последнее время чуть ли не единственная попытка говорить с теми, кто не понимает или понимает иначе. Попытка выбраться из оппозиционного гетто.

В самом названии — ​коммунальный оттенок. Общая кухня — ​место, где неизбежно встречаются соседи по коммунальной квартире. Там они вынуждены общаться и решать общие проблемы, какими бы плохими ни были отношения. Мы с украинцами уже не одна семья, а именно такие соседи, соседи по коммуналке. Так что метафора очень точная.

У Николая Кретова, активиста из Подмосковья, который все это придумал, ​другие ассоциации. Кухня для него — ​территория свободы, символ диссидентства 1970–1980-х. Врали и лебезили на работе, боялись милиции и партийного начальства, шарахались от окриков продавщиц в магазинах и суровых жэковских теток, но на кухне вели себя свободно и говорили самые крамольные вещи. В этом смысле идея вынести кухню на улицу — ​совершенно революционная.

Первая акция прошла в Ивано-Франковске и закончилась скандалом.

___

Цель всего этого — ​ломка стереотипов. В Ивано-Франковске и Киеве все удивлялись, что в России есть антивоенные инициативы и проходят многотысячные марши мира. «А почему мы ничего об этом не знаем? Мы думали, что у вас все за Путина». Это к вопросу о коллективной ответственности.

На Украине война и отношения с Россией — ​главная тема, она волнует всех. В России украинские дела где-то на периферии сознания. Вопреки стереотипам, большинство россиян не «за» и не «против» Украины, им просто плевать. Общее настроение: мне надоело, я устал.

У украинцев много вопросов к русским, у русских их почти нет. В Климовске люди отказывались от разговора так: «Знаю, что мы виноваты, но не хочу говорить об этом». Или: «Что бы вы ни сказали, не верю вам». При этом за редкими исключениями никто не питает к украинцам злых чувств и не хочет войны. Просто неприятная тема, лучше отодвинуть ее от себя подальше.

Уровень информированности даже в Москве и Подмосковье крайне низкий. Люди продолжают смотреть телевизор, а потом удивляются: «Разве у вас можно говорить по-русски на улице?» С русским языком на Украине действительно происходят разнообразные процессы, не всегда позитивные, но говорить на нем точно никто не запрещал. Одной краской картину не нарисуешь.

В Климовске спрашивали в основном по поводу Крыма. Что там на самом деле? Кто в итоге проиграл, а кто выиграл?

___

Москвичка Юля со слезами в голосе говорила Ольге, журналистке из Киева: «Я не знаю, как объяснить ребенку, почему мы воюем. И у нас, и у вас все врут. Гибнут люди, но никто не объясняет, за что».

Забавно, но почти у всех, кто в Москве подходил к столу, украинские корни. Один вообще родился в Запорожье. Правда, это было много лет назад, когда все жили в одной стране. Очень сочувственно говорил об Украине, а закончил неожиданно: «Был Советский Союз, а теперь мы с вами воюем».

Колоритный персонаж подкатил на самокате в тирольской шляпе. Мужик лет 60, родом из Сыктывкара. Интересовался, что показывают по украинскому телевизору. Пересказал несколько монологов Владимира Соловьева практически слово в слово. В конце сказал: «Раньше я верил в коммунизм, а теперь — в Путина». Но надо отдать ему должное — всё ​очень доброжелательно, без агрессии. Другой вопрос, как у людей устроена голова. Перед тобой живой человек, а разговоры только про телевизор. Цепочка «ты — ​я» не выстраивается, мешает третий — ​лицо с экрана.

В Киеве в это время московской активистке Рамиле другой мужик, чем-то похожий на этого, рассказывал про своего русского друга. Много лет вместе ездили в Крым, а два года назад поссорились. Естественно, из-за Крыма. Теперь русский туда ездит один.

Я не настолько наивна. Я понимаю, что изменить мы этими акциями ничего не сможем, но хотя бы заставим кого-то задуматься. Нам дальше все равно жить рядом и как-то взаимодействовать. И если сейчас не сделать первые шаги, дальше будет хуже. Строим стены, а надо строить мосты».

___

___

И Маше, и Коле чуть за 20. Оба идеалисты. И когда от таких людей слышишь, что невозможно ничего изменить… Безнадега какая-то.

Тем не менее акции будут продолжаться. В Киеве, в Москве, в Питере — ​всюду, где хоть кто-то готов разговаривать друг с другом без злобы и предубеждения. Пусть таких людей будет больше.