«Это — не борьба с коррупцией, а ее полный провал»

— Еще недавно именно вас называли «коммерческим директором МВД». Случай полковника Захарченко вас удивил?

— Для начала хочу оговориться, что, в отличие от Захарченко и многих других подобных ему, я на вполне законных основаниях выполнял роль «решальщика». В силу закона о государственной тайне сказать больше я не имею права. Вторая оговорка: пока Захарченко не признан судом виновным, о его роли в конкретных преступлениях можно говорить только в сослагательном наклонении. Сам случай, конечно, уникальный, но только по сумме изъятых и позже обнаруженных на счетах его родственников денег. Все остальное — абсолютно закономерный итог развала системы управления МВД. Уже много лет федеральные силовики подчинены фактически самим себе, никто их толком не контролирует. И такие громкие скандалы случаются не в результате целенаправленной и непрекращающейся борьбы с коррупцией, а по указанию свыше: если «фигурант» перешел дорогу кому-то могущественному, стал жертвой борьбы кланов, неудачно залез в политику, либо случайно попал в масштабную разработку по другому делу.

— В случае с Захарченко источники как раз и говорят о том, что он попал в поле зрения оперативников в связи с делом в отношении Захария Калашова (Шакро Молодого)…

— Вполне может быть. Управление ФСБ, сопровождающее сейчас это уголовное дело, по своему функционалу курирует как МВД, так и СКР. Возможно, они уже имели соответствующие оперативные материалы на Захарченко, а затем, в ходе сопровождения уголовного дела Шакро, выявили его дополнительные коррупционные связи с фигурантами этого дела.

— На ваш взгляд, откуда у не самого высокопоставленного и влиятельного офицера МВД могла оказаться сумма в 30 млрд рублей?

— Я бы не сказал, что он не высокопоставленный офицер. Он исполнял обязанности начальника ключевого управления в главке по борьбе с экономическими преступлениями и коррупцией. Его управление занималось топливно-энергетической сферой, которая составляет основу бюджета России. Сотрудники этого управления курируют все крупные нефтяные и газовые компании.

— Но как вообще стало возможно, что у офицера МВД оказались такие деньги?

— Для меня это не главный вопрос. За последние лет десять я встречал множество офицеров-миллионеров. Их имена давно известны тем, кто должен их знать, но тем не менее ничего не меняется. Главный вопрос в деле Захарченко — куда смотрели все эти годы его руководители и кураторы. У каждого подразделения МВД — не важно, будь то оперативное, юридическое или тыловое — есть свои кураторы из собственной безопасности. В случае Захарченко это — ГУСБ МВД — федеральное подразделение специального назначения, расположенное на Большой Пионерской улице в Москве, которое призвано как защищать сотрудников от различных угроз, так и выявлять нарушения с их стороны. Так вот, история Захарченко — это полный провал ГУСБ МВД. Почему это случилось — тоже очевидно. В последние годы сложилась порочная практика, когда куратор из ГУСБ МВД либо ничего не знает, либо, зная о противоправной деятельности своих подопечных, закрывает на это глаза по разным причинам, в том числе, к сожалению, — коррупционным. Почему это происходит? С одной стороны, есть объективные причины. Куратор, как правило, один, а сотрудников, за которыми он должен присматривать, — в десятки и сотни раз больше. Поэтому чаще всего он вынужден опираться на кого-то в курируемом подразделении, чтобы получать оперативную информацию об обстановке в целом и отдельных сотрудниках в частности. Происходит своего рода обоюдная вербовка. Но чтобы сохранить нужного ему агента, куратор вынужден не только получать от него информацию, но и что-то давать взамен, например, предупреждать о проверках, прикрывать, а порой и участвовать в сомнительных делах курируемого.

— Вы говорите о провале ГУСБ МВД. Но ведь это подразделение участвовало в мероприятиях в отношении Захарченко.

— Как я понимаю, оно участвовало номинально. Это обычная практика, когда сотрудники ФСБ берут людей из ГУСБ на оперативное или процессуальное мероприятие — люди из МВД лучше ориентируются в своем ведомстве, лучше знают специфику работы отдельных подразделений и лучше составляют протоколы (смеется. — Ред.). Правда, и совсем исключать, что в ГУСБ были какие-то материалы на Захарченко, нельзя. Давно сложилась практика, когда сами сотрудники ГУСБ делятся своими разработками с кураторами из управления «М» или УСБ ФСБ и просят их о совместной реализации. Делается это для предотвращения давления со стороны влиятельных руководителей того или иного подразделения МВД, которые способны зачастую развалить или не дать реализовать в полном объеме разработки ГУСБ МВД.

— Любому профессионалу очевидно: куратор не может не знать о многомиллиардных сделках своих подопечных. В подразделения собственной безопасности МВД стекается информация из всех возможных источников, как внутри, так и вне курируемого подразделения, зачастую из той же ФСБ, когда по каким-либо причинам не нужно или невыгодно своими руками реализовать оперативные материалы, например, чтобы не подсвечивать свой источник и так далее. Кроме того, «особисты» имеют право опрашивать и даже вербовать граждан, имеющих связи с интересующими их сотрудниками правоохранительных органов, профилактически прослушивать телефоны и контролировать иные средства связи и коммуникаций, запрашивать информацию из любых государственных баз данных.

— Но вы сами говорили, что куратор — один, а подопечных — сотни. Вариант «проглядели» возможен?

— Возможен, но тогда это просто позор для них. Скажу прямо: либо кураторы профессионально непригодны и должны заниматься какой-то другой работой, либо они — «в доле». Другого не дано. Я не могу даже представить оперативника-куратора ГУЭБиПК, который не в курсе, что один из руководителей курируемого им управления подпольный миллиардер. Не где-то там что-то зарабатывает и пытается это скрыть, а криминально зарабатывает (по версии следствия) миллиарды и еще хранит их в квартире своего прямого родственника.

— Но ведь помимо ГУСБ существуют специальные подразделения в ФСБ, которые должны выявлять коррупционеров в МВД.

— Конечно. В структуре ФСБ есть управление «М», которое занимается непосредственно МВД в целом, и в частности ГУЭБиПК. По моей информации, именно это управление сыграло ключевую роль в деле Захарченко. «Эмщиков» в полиции тоже называют «кураторами» и боятся еще больше, чем ГУСБ. Они подчиняются непосредственно директору ФСБ и поэтому часто имеют «фору» перед другими подразделениями, вынужденными проходить дополнительные бюрократические барьеры в виде вышестоящих служб и департаментов, чтобы получить санкцию на проведение оперативно-разыскных мероприятий (ОРМ). Кстати, возможно, именно эта «фора» и сыграла основную роль в их успешной реализации высокопоставленных сотрудников СКР — Никандрова, Максименко и Ламонова.

— Судя по тому, как развивалось задержание Захарченко, наблюдение за ним велось давно, и сотрудникам ФСБ, видимо, было известно, с какими деньгами они столкнутся. Почему они так долго ждали и не постарались пресечь преступление?

— К сожалению, в ФСБ давно сложилось негативное отношение к МВД, и, по моему мнению, они не всегда заинтересованы в том, чтобы пресекать такого рода скандалы, а предпочитают реализовывать материалы на финише, чтобы было резонансно и очевидно: МВД — это преступный спрут, с которым ФСБ успешно борется. Это — элементы клановой войны. Представьте, если бы Захарченко был просто уволен по непонятным для окружающих причинам (результаты ОРМ всегда секретны). А тут двойной эффект: и задержали высокопоставленного руководителя, и изъяли астрономическую сумму.

— Кстати, что будет с этими деньгами?

— Это любопытный вопрос. Само по себе хранение любого количества денег не является преступлением или правонарушением. Максимум — это нарушение кодекса этики и служебного поведения сотрудника МВД. Если не будет доказано преступное происхождение этих средств, деньги, как это ни странно, придется вернуть. Поэтому, на мой взгляд, на Захарченко сейчас будут давить в СИЗО, подсаживать в камеру агентов, проводить ВКР (внутрикамерную разработку), подбирать соседей, одни из которых будут его пугать, а другие — якобы дружить, выведывая необходимую следствию информацию. Очень вероятно, что в ближайшее время давлению или даже преследованию подвергнутся родственники Захарченко. Основная цель всего этого — заставить Захарченко пойти на сделку со следствием. Иначе следствию придется возвращать изъятое и получать выговоры от начальства. Сейчас необходимо «сделать» не только Захарченко, но и членов его семьи исполнителями или соучастниками хищения этих средств.

— Но, по-вашему, выходит, что такие ситуации становятся возможными из-за провалов в работе курирующих подразделений. Неужели если бы они работали хорошо, то ничего подобного не могло бы произойти?

— Не только по вине кураторов, конечно. Нет должного контроля со стороны прямого руководства. Нет четких и логичных критериев определения качества работы сотрудников органов правопорядка, кроме так называемых «палочных» показателей — количества дел, доведенных до суда, количества вербовок в год. Нет абсолютно никакой внятной мотивации бороться с серьезными группировками в сфере экономики, например, выводящими миллиарды за рубеж. Когда оперативнику или его руководителю предлагают 10 процентов от неуплаченных в бюджет налогов в нефтегазовой сфере за непринятие мер реагирования, и эта сумма в миллионы раз больше заработной платы и пенсии вместе взятых, то сложно устоять даже под угрозой разоблачения. Если оперативный сотрудник достаточно грамотен и подкован, он найдет не один способ объяснить, почему он считает неперспективным или нереализуемым тот или иной материал о нарушениях. А если он думает одинаково со своим руководителем, то вопрос решается гарантированно.

— У вас есть какие-то идеи, как эту систему можно реформировать?

— Конечно. Все возможно, если будет на это железная воля руководства страны и реальное желание что-то менять у руководства правоохранительных органов. Ответу нужно посвятить отдельное интервью. Если коротко, то необходимо максимально убрать субъективность, то есть элемент личного усмотрения при принятии решения сотрудниками МВД, когда казнить или миловать зависит от человека, а не от закона. При этом нужно усилить контроль за принятыми решениями по конкретным материалам. Также крайне необходимо внедрить автоматизированную систему отслеживания всех запросов, которые делают сотрудники в базы данных физических и юридических лиц, а также расходов как самих сотрудников, так и их близких и родных. Компьютерная система должна проводить такую работу в постоянном режиме по установленным алгоритмам, без вмешательства человека, выявляя что-то выходящее за установленные ей пределы, — и тут же информировать специалистов.

— Объясните подробнее, в чем суть этой системы?

— Если сотрудник шлет запросы на гражданина Иванова или на какое-то юрлицо, но потом не предпринимает никаких процессуальных действий — это повод для проверки его действий и решений по оперативному делу. Или если после занятия сотрудником МВД вышестоящей должности его родственники, не имевшие до этого соответствующих доходов, вдруг начинают богатеть и много тратить — это также повод для проверки. И эта работа должна быть на первом этапе отдана машине, а не человеку, имеющему свои представления о жизни и о правоохранительной работе. Также очень важно продвигать по службе работоспособных и профессиональных сотрудников, не пропускать вперед них лояльных постоянно меняющемуся руководству, в частности ГУЭБиПК, когда новые начальники приводят за собой целые команды сослуживцев и знакомых им лиц.

— Вы думаете, что власти пойдут на такого рода изменения принципов работы правоохранительных органов?

— Хотел бы в это верить. То, что происходит в последние годы, многих удивляет. Когда по несколько раз в год задерживают очередных высокопоставленных коррупционеров, то, по мнению властей, это, видимо, должно говорить обществу об эффективности работы государства, но с другой стороны, это свидетельствует об отсутствии качественной кадровой политики при назначении на руководящие должности. Именно поэтому я и говорю, что когда задерживают губернаторов, генералов СКР и МВД, изымают под видеосъемку миллиарды денег, тонны золота, а затем по всем федеральным каналам рассказывают об этом — это для многих говорит не о борьбе с коррупцией, а об обратном — о полном провале в борьбе с коррупцией.