«Я шел на горное пастбище, сменить моего напарника, который уже несколько дней пас там овец. Было пять утра, 24 августа, — рассказывает мне Исрапил Магомедов, дядя братьев. — В селе встретил Патю, мать Гасана и Наби, она нервничала. Попросила зайти к ним на пастбище, проверить, как там ее сыновья. Они должны были прийти домой вечером, но так и не пришли. Их телефон молчит. Около 6.20 часов утра, пройдя уже четверть пути, на тропе я увидел темные пятна, слегка присыпанные землей. Мне показалось это странным, стал приглядываться, заметил осколок стекла от фонарика, кусок какой-то ткани, и тут я посмотрел вниз, слева от тропы, где склон круто спускается к реке. Поодаль, в четырех метрах под кустом, я увидел два тела. Они лежали рядом друг с другом, лицом вниз, на них были черные куртки, на головах капюшоны, на спинах лежали автоматы, ремни были перекинуты через шею. Эти мертвые люди были босые, их пластиковые тапочки черного и синего цвета валялись тут же, а рядом стояли армейские берцы и вещмешки. Я оглянулся. Вокруг никого. Спустился, снял капюшон с одного лица, его густо покрывала запекшаяся кровь. Тогда приподнял другого — и узнал Гасангусейна. Не знаю, сколько времени я там просидел. Я видел мертвое лицо Гасангусейна, но мой мозг отказывался в это верить».

Родные братья Гасангусейн (его чаще называли Гасан) и Наби Гасан­гусейновы родились и выросли в селении Хиндах сельского поселения Гоор Шамильского района Дагестана. Гасану было 19 лет, он был старше своего брата Наби на два года. Мальчики росли разными по характеру: Гасан был мягкий, размеренный и спокойный, Наби же — шустрый, веселый и непоседливый. В этом году одноклассники Наби пошли в 11-й класс. Ему же пришлось уйти из школы после 9-го класса, чтобы вместе с братом работать и содержать семью. И мать, и отец у них инвалиды. Живет семья скромно, если не сказать бедно. Маленький, покосившийся домик, окна веранды закрывает лист фанеры — стекло побило ветром, вставить новое пока денег нет. Небольшой двор, высокие стебли кукурузы закрывают амбар и отхожее место у каменной кладки в углу двора. Есть корова и три теленка.

Отец время от времени ездит на заработки в Нальчик — работать на рынке, а мама даже по хозяйству не всегда сама справляется, а уж в огороде и подавно. Помогает младшая сестренка-семи­клашка. Семья из пяти человек в основном жила на родительское пособие по инвалидности. Именно поэтому Наби решил уйти из школы: нужно было помогать семье.

Работы в селе нет, а уезжать на заработки в город братья не могли — не хотели оставлять мать одну. Поэтому они решили наняться чабанами.

Селение Хиндах находится на высоте 1600 метров над уровнем моря, его пастбища — в полтора раза выше. К кутану — временному пастушьему жилищу из камней, фанеры и полиэтилена, — где обычно ночевали братья, ведет узкая тропа над селом. Тропа пробита прямо в горной породе, со стороны кажется, будто она обнимает горы, петляя и извиваясь по склонам. Она настолько узка, что во многих местах там не разойдутся и два человека. Когда-то давно именно на этих склонах жили предки хиндахцев. Внушительные развалины каменных домов до сих пор возвышаются там, не желая подчиняться времени. Тропа петляет сквозь эти напоминания о прошлой жизни. Это самая короткая и удобная дорога, которая соединяет село с пастбищами, всего семь километров. Десятилетиями ей пользуются только пастухи. Их кутаны и стоянки общеизвестны. Каждый год глава администрации сельского поселения сообщает участковому, где пасутся отары и стада того или иного пастуха. Специфика региона обязывает.

Гасан и Наби работали со своим приятелем Расулом — он был старше и много лет чабанил. Жители всех окрестных сел приводили на их пастбище свою скотину. С каждой головы — 1770 рублей за сезон, всего 100 голов. Получалось 177 тысяч за сезон, на каждого по 59 тысяч рублей за 4—5 месяцев работы (как правило, сезон длится с конца апреля по сентябрь). Деньги очень хорошие.

Казалось бы, лето, весь день торчи в горах, лежи под деревом с соломинкой во рту и сквозь прищур наблюдай за тем, как резвятся телята, работа не пыльная. Но так думает только тот, кто никогда не был в горах. Чабанить — дело изнурительное, требующее большой выносливости и терпения.

«Обычно мы чабанили втроем, — говорит Расул. Невысокий, крепко сбитый парень, в движениях которого чувствуется легкость альпиниста. Тот день можно считать еще одним днем его рождения. Родственники попросили помочь, и весь день Расул был в отъезде: Гасан и Наби остались одни в кутане. — Каждый день мы встаем в 3 утра, пока выгонишь скотину из загона, потом нужно успеть до жары уйти вон через ту гору, — Расул показывает на огромное плато, возвышающееся впереди. — Иначе животным будет очень трудно. Там они едят, а потом разбредаются по кустарникам, пережидать жару. Потом нужно вести их на водопой, потом назад в кутан. Возращаемся — уже смеркается, нужно дать им соли, у нас в горах в почве и траве очень мало соли, скотина страдает от этого. А этот год выдался сложным: какая-то инфекция у нас тут появилась или трава такая, что желудок коров не справляется ее переваривать, и они лежат в кустарниках обессиленные. Если мы видим, что животное сильно страдает, — мы режем его тут же, освежевываем, мясо отдаем хозяину. А его еще нужно переправить за столько километров. За падежь скота из нашей зарплаты вычитается определенная сумма. А еще если волки напали на корову, или она сорвалась в пропасть, или потерялась, за все это мы несем ответственость. Сто голов — это не шутка. Иногда неделями сидим тут. Света нет, связи почти тоже, а ты от усталости даже не можешь заснуть. И хотя тут в округе много чабанов, мы все разбросаны по склонам, издалека мы видим друг друга постоянно, но пообщаться-то не можем.

Вот мы тут приладили антенну, — Расул показывает на кусок металла, прикрученный изолентой у маленького окошка над изголовьем спального места, — тут связь ловит и даже на приемнике некоторые радиостанции с музыкой, «Прибой» (махачкалинская радиостанция. — И. Г.) было наше любимое».

После того как родной дядя обнаружил тела парней, он позвонил в своему родственнику — «родителям звонить не решился. Отец их был в отъезде, а матери я просто не мог сказать». Сразу же к месту трагедии стали собираться мужчины из села. Пока думали, как быть, с противоположной стороны появилась вереница сотрудников полиции Шамильского РОВД. Было около семи утра. «Мы очень удивились, увидев их, — говорит Исрапил, — в полицию еще никто не сообщал».

— Что здесь произошло? Почему на пацанах чужая одежда? Откуда оружие? — стали спрашивать мы полицейских. Ведь они тоже знали наших ребят.

— Мы ничего не знаем. Начальник нам сообщил местоположение и приказал забрать тела.

— Когда вы нам их отдадите? (по исламскому обычаю обряд похорон необходимо совершить в день смерти до захода солнца. — И. Г.)

— С телами поработают эксперты в районе, и мы отдадим.

Тем временем известие об убийстве пастухов взбудоражило окрестные села: Хиндах, Кахиб и Гоор административно входят в одно сельское поселение и хотя номинально села разные, но находятся они близко и живут общей жизнью. Мальчишек знали все. Мужчины стали стекаться в районный центр, куда полицейские отвезли тела. Там выяснилось, что тела никто не собирается отдавать, а планируют их везти в Махачкалу «для дальнейших следственных действий». Эта формулировка означала, что тела мальчишек не вернут никогда — тела «боевиков» не выдают. Их хоронят в безымянных могилах под номерами на кладбище под Махачкалой.

«Узнав, что Гасана и Наби убили, я побежала к сестре домой, — говорит тетя братьев Зумрият Алиева. — Дом уже был полон нашими односельчанками. Мы сидели и ждали, плакали и ждали. Не знали, что делать, мы не никогда не вмешиваемся в дела мужчин. Они сами все решат. Мы же можем только ждать».

Когда Патимат, матери братьев, позвонили и сообщили, что тела не вернут, никто ничего даже не обсуждал. Женщины со всех селений молча вышли на улицу и отправились в районный центр к Шамильскому РОВД, где во дворе стояла машина с телами. Они взломали ворота отделения и силой отобрали тела братьев у полицейских. Начальник полиции стрелял, кричал, что федералы не позволят такого самоуправства. Но его никто не слушал. Стоявшие у села федеральные подразделения ОМОНа беспрепятственно выпустили толпу с телами. Прикомандированные сотрудники, по их словам, «не участвовали ночью в спецмероприятиях» и сами не понимали, что происходит.

Когда тела ребят обмывали перед похоронами, все увидели, что у Гасана 8 пулевых ранений, у Наби — 11. А на чужих куртках, которые были на них надеты, всего по два пулевых отверстия.

Официальная сводка МВД по Дагестану, составленная и подписанная и.о. начальника ОМВД России по Шамильскому району Ибрагимом Алиевым (копия имеется в редакции): «23.08.2016 года примерно в 21 ч. 25 мин. сотрудниками СОГ-5 УФСБ РФ, ЦПЭ (центр по борьбе с экстремизмом. — И. Г.) МВД с дислокацией в селе Гергебиль, ФСБ России совместно с сотрудниками ОМВД России по Шамильскому району в ходе проведения ОРМ (оперативно-разыскных мероприятий. — И. Г) по реализации оперативной информации неустановленные лица произвели выстрелы из автоматического оружия по сотрудникам правоохранительных органов. Жертв и пострадавших среди сотрудников правоохранительных органов нет. Ответным огнем преступники уничтожены. Осмотр и обследование местности на предмет заминирования будет проведен с наступлением светлого времени суток».

Такая подробная цитата здесь важна. Потому что она ставит ключевые вопросы. Если в этой операции принимали участие все перечисленные подразделения, в том числе и федеральные, значит, был введен режим спецоперации, о чем, по закону, должен был быть оповещен глава сельской администрации Абдула Антигоев. Гасансусейновы были убиты между 21.32 и 22.00 (в 21.32 Наби позвонил матери: «Идем домой, жарь рыбу, мы очень голодные». Во входящих звонках на телефоне Патимат это зафиксировано. После этого телефон ее сыновей больше не отвечал. Более того, телефон исчез с места убийства).

Начальник полиции Шамильского района Алиев позвонил главе администрации ближе к десяти вечера, приказав никого из домов не выпускать — в окрестностях введен режим КТО.

Позже, уже около полуночи, в селение въехало несколько «Уралов» с федеральными подразделениями ОМОНа. «Они постояли на главной площади пару часов, ничего не предпринимая, — говорят свидетели. — Мы их спрашивали, что происходит? Они отвечали: мы сами не понимаем».

Братья были расстреляны автоматной очередью прямо на тропе, отсюда пятна крови, обнаруженные дядей, которые кто-то присыпал землей. И этот же кто-то оттащил тела на четыре метра от тропы под куст, одел в чужую одежду и оставил до утра — в случае проведения контртеррористической операции тела боевиков никогда не оставляют на месте и не снимают оцепления местности, пока весь квадрат не будет зачищен от ее последствий, и никакие «возможные заминирования» не способны этому помешать.

Юридических доказательств, что ребята не были связаны с боевиками, у нас нет (впрочем, как нет и обратных). Однако ребят в округе знал каждый человек, их жизнь была на виду. В тесных горских джамаатах (общинах), когда приходится всем вместе делить суровый быт, что-либо скрыть невозможно. Четыре тысячи человек — население трех сел — свидетельствуют: братья никогда и никакого отношения не имели к боевикам. Именно поэтому сразу же после трагедии на улицу вышли все жители. Они понимают: если бы сотрудникам полиции удалось забрать тела до того, как их обнаружил Исрапил Магомедов, никто и никогда бы не узнал об этой небрежной попытке инсценировки. И после убийства братьев Гасангусейновых остались бы только сухие сводки информагентств о «ликвидации боевиков», а их родителям — ярлык родственников «террористов». Такие случаи нередки на Кавказе, в них никто не хочет разбираться, а тем более искать виновных — силовые ведомства покрывают друг друга, правоохранительная система никогда не признает свои ошибки. Хотя местные жители уверены: силовики специально уничтожают простых людей, чтобы затем повесить на них ярлык боевиков и списать все нераскрытые преступления.

Следователь Хунзахского следственного отдела Ибрагимов по факту убийства братьев возбудил уголовное дело по 317-й статье УК РФ — «посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов» и по статье 222 — «незаконное хранение и ношение оружия». Важная деталь: дело возбуждено в отношении «неустановленных лиц» — после того как следователь производил осмотр места преступления в окружении сотни родственников Гасана и Наби. За две недели, прошедшие после убийства (я была в селении 6 сентября), следователь Ибрагимов не опросил ни одного свидетеля и вообще не появлялся в окрестностях села.

«Мы не успокоимся, пока не будут найдены и наказаны виновные. Пока не будет возбуждено уголовное дело против тех, кто убил наших ребят, — говорит Рамазан Магомедов, заместитель главы администрации селения. Пока мы думаем, что делать и ситуацию так не оставим. Ждем решения силовых органов по нашему делу».