Деревни, в которой родился гений, уже нет.

В 1951 году родился Сокуров в Подорвихе Иркутской области. Вся деревня теперь под водой — построили ГЭС. Сокурову рассказывали, что, когда плывешь на лодке по тому месту, где была Подорвиха, под водой видны дома.

Учиться в школе начал в Польше. Закончил в Туркмении. Отец был военный. Фронтовик. Всю жизнь кочевали.

В 1968 году Сокуров поступил на исторический факультет Горьковского университета.

Телефильмы начал снимать в 19 лет. В редакции телевизионного вещания на Горьковском телевидении. В 1975 году поступил на режиссерский факультет ВГИКа. За отличную учебу получал именную стипендию имени Эйзенштейна. Но в 1979 году, сдав экзамены экстерном, на год раньше заканчивает обучение — из-за конфликта с администрацией института, партийными органами и руководителями Госкино. Сокурова обвиняют в формализме и антисоветских настроениях за создание первого же игрового фильма «Одинокий голос человека» по произведениям Андрея Платонова (позже, в перестройку, этот фильм получит множество престижных фестивальных наград во всем мире). Этот фильм руководство киноинститута отказалось засчитывать как дипломную работу. Он подлежал уничтожению. Сокуров взломал склад института, выкрал позитивную копию и исходные материалы.

Именно в это время «Одинокий голос человека» смотрит Андрей Тарковский. И отзывается: «…гений! Рука гения».

В 1980 году по рекомендации Тарковского Сокурова распределяют на киностудию «Ленфильм». Но и там его картины запрещаются, вызывают самую негативную реакцию Госкино и партийных органов. За девять лет Сокуров снимет одиннадцать фильмов, и все они оказываются под запретом.

Спасла горбачевская перестройка. Сокуровские фильмы сняли с полок, дали прокат и начали показывать по телевидению. Я помню, как по Первому каналу (или как он тогда назывался?) в очень хорошее вечернее время я посмотрела несколько из них, восхитилась безмерно, позвонила Сокурову и поехала к нему в Питер (тогда еще, кажется, Ленинград) на интервью. Так мы познакомились.

И вот с тех пор для меня достояние Санкт-Петербурга — это не только мой любимый Исаакиевский, или Эрмитаж, или Русский музей, или храм Спаса на Крови, или музей Ахматовой в Шереметевском дворце, или любимый театральный режиссер Лев Додин, но и кинорежиссер Александр Сокуров.

За эти годы я не раз брала у Александра Николаевича интервью и свидетельствую: никакого настаивания на себе, ложной (и не ложной) игры в значительность, безапелляционности, запальчивости. Всегда (или почти всегда) полон сомнений.

Но если в чем-то уверен, будет свою линию гнуть изо всех сил, станет чрезвычайно упрям, и его просто так (да и не просто так) не собьешь.

Никогда не притворяется. Лицемерие не свойственно категорически. И говорит только о том, что его действительно волнует и о чем очень хорошо подумал, а не о том, что вот только-только случайно пришло в голову.

Не раз признавался, что кино не является для него какой-то особой ценностью. Без тени кокетства воспринимает кино как вторичное явление. А вот литература для Сокурова — абсолютный абсолют.

Принципиально не доверяя визуальности, настаивает: «Все плохое во мне от визуального влияния. Все лучшее во мне создано литературой».

Пятнадцать лет Сокуров снимал свою тетралогию о власти: «Молох» (о Гитлере), «Телец» (о Ленине), «Солнце» (о японском императоре) и «Фауст». Так что если хотите знать, что Сокуров думает о мужчинах во власти, прежде всего посмотрите эти фильмы.

Среди героев его фильмов известные всему миру люди: Борис Ельцин, Мстислав Ростропович, Андрей Тарковский, Александр Солженицын… И никому не известные: русская крестьянка Мария Войнова или жительница горного японского селения Умено Мацуеси…

С Ельциным Сокурова связывали долгие и сердечные отношения. С Путиным он знаком. Встречались много раз. С финансированием «Фауста» помог Владимир Владимирович.

Сокуров признавался: «Я не понимаю, почему президент мне помог… хотя нет, понимаю. Удивительный Олег Руднов*, ленинградец, один из друзей президента. Именно Руднов настоятельно Путину рекомендовал помочь мне».

Но кроме людей власти Сокурова очень волнует вот что: как сохранить общество, как сохранить «общественный» разум? Это для него выше всех задач: как спасти общество? Не государство — потому что бывают такие государства, которые уже не спасти, а именно общество. Если государство не думает об обществе и таким образом строит жизнь, — такое государство погибнет. Но общество не должно погибнуть. Само общество как сообщество людей. У этого сообщества должны остаться эмоции, силы и интеллект, чтобы организовать что-то другое, спастись как-то по-другому, не через государство, а через себя. Поэтому чаще, чем к людям власти, Сокуров обращается к сообществу людей, к просто людям из просто жизни.

И тут опять двадцать пять «но»…

Вот сокуровский «Русский ковчег», например, в Америке посмотрели с восторгом. Или вот в 2011 году на церемонии закрытия 68-го Венецианского кинофестиваля Александр Сокуров получил «Золотого льва» за картину «Фауст». Вручая этот главный приз, председатель жюри сказал, что «решение было единодушным: это тот фильм, который меняет жизнь каждого, кто его увидит». «Франкофонию» показывают по всему миру.

А у нас как? В российском прокате «Фауст» шел вяло, по нашему заасфальтированному телевидению не показывали — и никакого широкого обсуждения этой работы.

То же самое с «Франкофонией». Была премьера в Питере. Совсем недавно в Вильнюсе. А в Москве сеансов мало… В Сибири же, например, или на Дальнем Востоке, или на Кавказе Сокурова вообще не показывают.

«Наш признанный непризнанный», — как говорил Анатолий Эфрос о Петре Фоменко?

В поздние брежневские годы ему просто предназначено было место в лагере под Сыктывкаром. В перестройку мне искренне и на полном серьезе Сокуров говорил: «Я думал, Брежнев меня переживет».

В те времена Сокуров реально мог лишиться свободы. Настолько реально, что Тарковский, который уже жил и работал на Западе, дважды лично организовывал ему выезд за рубеж. Но Сокуров неизменно отказывался. Объяснял: удерживали русский язык и «сокровища Эрмитажа, с которыми более всего не хотелось расставаться».

Ну и, конечно, была очень личная причина, может быть, самая главная: родители.

«Практически для меня эмиграция никогда не была осуществима. В советский период — да, потому что здесь были родители, и если бы я это сделал, то судьба их была бы прискорбна.

Говорят: «Свобода не знает цены». Нет, свобода имеет цену. За свободу всегда кто-то платит. Все имеет цену свою.

Сейчас, поскольку я очень много работаю за пределами России, эмигрировать или не эмигрировать — это не моя проблема. Мне важна не моя личная свобода сама по себе, а могу ли я в своем профессиональном труде делать то, что хочу. Вот граница моей свободы — свободен ли я в труде своем.

Но!

Поскольку я ответствен за качество того, что делаю, то хорошо понимаю, что могу отвечать за то, что делаю, только если делаю это в условиях свободы.

Понимаете, делать фильмы — это моя личная потребность, может быть, смысл существования жизни, как бы высоко это ни звучало. А гражданское самочувствие все же зависит и от того, нужен ли я и востребован ли я на Родине.

Потому что публично и открыто есть смысл говорить лишь тогда, когда ты уверен, что твоя публичность и твоя речь необходимы обществу… Русскому обществу, соотечественникам. Моя родина там, где родина моего языка, русского языка. Я русский. Я много думал, что такое родина для меня. И понял: моя родина — русский язык».

«Вот мы объединяемся в какие-то сообщества маленькие, потом в конце концов народ собрался и создал какое-то государство. И вот для чего все это? Какая вообще цель у государства, для чего нам это нужно?

Убежден: только для того, чтобы жил народ в рамках цивилизованности, просвещенности. Задача государства — развивать просвещение и определять цивилизованные рамки существования. Просвещение, а не мистика. Тысячу раз просвещение… А армия, политические партии, дипломатия и даже экономика — это все только инструменты цивилизации.

Важно установить «рамки» цивилизованности. Но современное общество выпрыгивает за эти рамки с большой легкостью. И делает это оно сегодня с большим желанием, чем когда-либо. Оно само. Без принуждения… Люди так хотят.

Было время, когда культура становилась обручем, который границы цивилизованности и нецивилизованности четко определял. Я полагаю, что с Первой мировой войной прорыв этого кольца произошел.

Знаю твердо: культура — тот самый обруч, который держит нас в рамках цивилизованности.

Время сегодняшнее показало, что никакие современные средства, никакие электронные и прочие упрощения жизни современного человека не ведут к гуманитаризации. Наоборот, разрушают гуманитарность.

Условный (в кавычках) Стив Джобс не заменил мне ни Томаса Манна, ни Льва Толстого. Томас Манн и Лев Толстой были удивительны тем, что, живя в своем времени, могли слетать в будущее и оттуда живыми вернуться и сказать, что они видели. Это как человек побывал в смерти, вернулся и говорит нам, что там.

Современные компьютерные системы идут по какому-то наитию, и это наитие — физиологическое, психофизиологическое, электрическое. Появилась возможность создать электронную книгу, ну они создали ее. Они и не собирались подумать, к чему это приведет, что это такое, да? К сожалению, наука ни за что не отвечает…»

Реплика в сторону: Сокуров, что касается технологий, — очень даже продвинутый человек. Мартин Скорсезе (вот опять авторитетами давлю!) назвал Сокурова пионером технологии и отмечал его стремление к рукотворности созидания фильмов.

«Мы многое не делаем, потому что нам запрещают моральные нормы, но человек по-прежнему остается существом физическим, физиологическим, сложным, малоизученным и малопредсказуемым.

Но мы же понимаем, как просто и отдельного человека, и огромное число людей сбросить в яму ничтожных поступков, страшных поступков, да?

Как (и чем) тут может спасти культура? Культура поднимает общий уровень «гигиены». Социальной гигиены. Первое, что делает культура: она уточняет критерии социальной гигиены для народа. В самом широком смысле этого слова.

Например, я, конечно, не доживу до этого, но кто-то, кто моложе, доживет, когда русские подростки перестанут гадить в подъездах, исписывать стены, терроризировать людей. И мальчики, и девочки русские одинаково отвратительны в их поступках.

Это ослабление роли социальной, бытовой культуры — проигрыш русского народа, признак социальной деградации».

Сокуров выступает за обязательную отмену платы за обучение хотя бы в художественных вузах. Ему кажется это неконституционным: таким образом создается имущественный ценз. («Сегодня ни Шукшин, ни я не могли бы получить высшего художественного образования».) Самые талантливые, считает Сокуров, из бедных семей.

Хотя между образованием и просвещением он, конечно, выбирает просвещение.

«Образование утверждает: я все могу! А просвещение говорит: о нет, ты не все можешь, потому что ты не имеешь права на все.

Канон.

Образование даже может помочь человеку совершить преступление. А просвещенческая аура скажет: не торопись, это не твой поступок…

Но что касается просвещения, то никакой работы внутри русского народа, внутри российского общества сейчас в стране не идет. А идет усиление клерикализации, милитаризации в сознании молодых людей. То есть у тех, у кого есть хоть какая-то энергетика социальная, эта энергетика направляется в сторону агрессивной политичности, партийности и мракобесия».

«В той же Чечне что, например, происходит? Появилось огромное число вооруженных людей. Своя армия уже, и нужен только свисток, чтобы двинуть в какую-то сторону этих вооруженных людей.

Для меня очевидно: это находится за пределами Конституции моей страны. Абсолютно неконституционная ситуация.

Милитаризация народа, исламизация. Появление очень большого числа среди чеченцев очень богатых людей — и это притом что Чечня на дотациях РФ.

Как это может быть?

Горько за этот народ. Народ, который прошел через столько испытаний.

Почему меня все это волнует больше, чем чеченских людей и руководство моей страны?

Сейчас многие чеченцы находятся уже за пределами республики. В Австрии, мне говорили, около 80 тысяч чеченцев. Причем у австрийцев есть претензии к ним: практически не ассимилируются, непонятно чем занимается молодежь. В Германии много чеченцев, в Скандинавии.

Те чеченцы, кого я знаю лично, говорят: «Невозможно в этих условиях жить в Чечне. Невозможно воспитывать детей. Нетерпима дегуманизация жизни». Они говорят, что понимают: Чечня уже сама по себе…

У очень многих чеченцев есть ощущение, что народ опять как на заклании. Опять оружие в руки, опять вооружение молодежи, и они готовы где угодно «навести порядок» — в Чечне, в Москве, в Ставропольском крае, в Сирии, в Америке… Мне показалось, что все федеральные правоохранители в Москве парализованы страхом перед Новой столицей — перед Грозным.

При этом в Чечне нет независимой прессы, нет никакого изучения самосознания народа, нет исторической самокритики, аналитики…

Энергичный народ. Который абсолютно обезглавлен с точки зрения гуманитарной. И который готовы использовать в любой момент как угодно и где угодно.

Может быть, я заблуждаюсь?

Меня очень тревожит эта проблема с Чечней. Там мина замедленного действия. Знают ли об этом чеченские отцы и матери?»

«Я уверен, что это инициатива не нашего губернатора. Думаю, распоряжение из Москвы, которое губернатор не мог не выполнить.

Георгий Сергеевич позвонил в мой день рождения… Я поблагодарил за поздравление и сказал, что у меня крайне тяжелый осадок после его решения назвать мост именем Кадырова. На что губернатор ответил, что не бывает героев наших и не наших. На что я сказал, что у меня есть мои герои.

И есть политическая проблема. Руководству России так же, как и народу чеченскому, давно пора ответить на вопрос о войне с Чечней: что это было? Банальный мятеж против России или национально-освободительная борьба?

Я обратился к губернатору: «Поставьте памятник всем русским солдатам, которые погибли в Чечне. Пусть это будет огромная стена, где каждая фамилия русского солдата, офицера выбита в камне. Назовите фамилию, имя, отчество солдата, его звание, какой это полк, фамилию, имя, отчество матушки и фамилию, имя, отчество отца, из какого города родом. Смерть российского солдата, офицера при исполнении долга — сакральна. Пусть это будет стена, где перечислены все имена — в назидание всем, кто начинает войны, кто не находит другого выхода, кроме военного».

Печальное ощущение, будто Россия стала частью Чечни. И что там, в Грозном, столица, и там выносятся смертные приговоры. Если в Грозном человеку вынесен смертный приговор, например… мне, то никто меня не сможет защитить. Ни ФСБ, ни прокурор, ни ГРУ. Никто.

Народ жесткий, очень жесткий. Я и с Кадыровым был знаком. Говорю, что вижу и что чувствую.

Для этого народа (как и для каждого другого) нужны гуманитарное очищение, эволюция, гуманитарное совершенствование. Они должны сказать нет оружию.

Думать. Думать. Думать. Главная сила не в автомате, не в ноже — головой силен человек. Нужно поднимать качество образования, думать о развитии культуры, чеченского языка, вообще серьезно и критически осмыслять свой исторический путь. Перестать бояться начальников.

Думаю, в этом веке нам этого не дождаться».

Выступая на закрытой недавно в Петербурге площадке «Открытой библиотеки», Сокуров говорил: «Если власть сильная, то это одновременно синоним разрушения. Сильная власть разрушает, она не дает, не рождает гармоничного государства, не рождает любимой страны, сминает само понятие Родины. Сильная власть не позволяет стране стать любимой страной».

Кстати, об «Открытой библиотеке». Сокуров был возмущен, когда по распоряжению ФСБ закрыли проект «Диалоги». Он выступил в защиту Николая Солодовникова, возглавляющего проект: «Если «Диалоги» на самом деле закроют, если будет попытка преследования Николая Солодовникова, которого я считаю выдающимся со­отечественником, то по мне как гражданину России будет нанесен ощутимый удар. Я буду и как гражданин, и по-человечески унижен. Арестовывайте всех нас, кто в этом участвовал, кто приходил, кто поддерживал Николая, потому что он давал нам говорить, сам ведь он ничего практически не говорил. Давайте арестовывайте тогда меня, лауреата Нобелевской премии Светлану Алексеевич, ну и министра культуры, забирайте нас всех…

Я во всем этом узнаю то прошедшее время, что уже прожил и где уже жил. Я не сомневался, что это вернется, и это возвращается…»

Еще в 2008 году Сокуров говорит о неизбежности войны России с Украиной и Казахстаном. В марте 2014- го выступает с заявлением, в котором предупреждает, что использование военной силы против украинцев будет иметь необратимые последствия для самой России. Также он призывает россиян уважать желание украинцев жить отдельным государством:

«Мы не один народ с украинцами, мы разные. Наши культуры внутренне разные. Не зря украинцы всегда хотели жить отдельным государством. Да, мы близки, у нас есть много похожего, но это не означает, что мы один народ. Мы разные, и нам эту разность нужно уважать и ценить».

А совсем недавно, выступая в Петербурге на «Радио Свобода», Сокуров сказал: «У нас, наверное, должна быть сформулирована новая статья в Конституции — обязательное мирное сосуществование со всеми соседними странами. Не рассматривать вопрос о введении войск на чью-то территорию, а написать в Конституции: «Мы не воюем с не нападающими на нас соседями».

О терроризме как-то сказал: «Терроризм не персонифицированное зло, а следствие пороков огромного числа людей». «Современный терроризм — это не терроризм, это опыт исламской революции, требование новой жизни. Идеология религиозного этнического превосходства…»

На властителях, уверен Сокуров, лежит, может, треть ответственности за все, что происходит в стране, а все остальное — на людях, на обществе. («Тот же Гитлер далеко не все решения принимал сам, он что-то одобрял, чего-то не знал, где-то кивал, а структурно, шаг за шагом, его политику отрабатывали тысячи людей! То же самое и у нас при Сталине. И сейчас я начинаю видеть цельную процедуру — шаг за шагом, день ото дня…»)

Современные политики, считает Сокуров, упрощают и примитивизируют жизнь для того, чтобы им было легче осуществлять свои невротические фантазии. (Имеет в виду прежде всего наших парламентариев.)

У Сокурова три Государственных премии. Путин в свое время подписал указ о присвоении ему звания «Народного артиста России». И он член Совета культуры при Президенте РФ. Вроде бы все это должно что-то стоить, да?

Но Сокуров признается, что с этими всеми званиями ему стало жить труднее, чем прежде. Потому что и он сам воспринимает свои звания и награды не иначе как ответственность, и люди начали к нему обращаться с какими-то просьбами, надеясь, что уж он-то может помочь. Какое-то время и он сам так думал. Но в последнее время на его письма властям нет ответов.

Сокурова упрекают: «Зачем вы пишете власти, если она совсем не реагирует на ваши письма?» Но его такие упреки не смущают. Он терпеливо объясняет свою точку зрения, а заодно и линию поведения: «Я сторонник внимательного отношения к власти и равноправных отношений с ней. Считаю, что надо стараться осуществлять контакт с властью, если это необходимо в силу каких-то твоих гражданских обязанностей, гражданского статуса, хотя бы для того, чтобы иметь возможность донести до власти свое личное, частное мнение».

Сокуров все время подчеркивает, что власть для него — это не система, а конкретный человек с конкретным характером, и имеющий власть человек гораздо уязвимее и гораздо слабее, чем обычные люди…

«Я занимаюсь сейчас историей Второй мировой войны. И там, в этом фильме, персонажи будут такие… совсем серьезные…

В наши дни, кажется, крупные большие личности в мировой политике невозможны.

Нет среды. Сегодня во всем мире, увы, власть формируется из пошлой партийной практики, которая себя давно изжила».

«И тут мы опять возвращаемся к просвещению… Люди власти могут быть образованными, но не быть просвещенными. Ты можешь окончить Сорбонну или Московский университет и при этом жить, как зверь. Общество, если оно не пронизано идеей просвещения, общество, где религиозные принципы и религиозные идеи становятся выше идеи просвещения, — это дичающее общество.

Религиозная сторона жизни для меня — это часть эстетики жизни, часть какой-то философской жизни, что ли, еще одна область размышления… Религиозность — абсолютно интимная форма существования.

Идеи просвещения я никогда не поставлю ниже религиозных книг.

Мне кажется, что когда-то, когда в России была выдвинута идея отделения церкви от государства, было принято единственно правильное решение. Сейчас у нас церковь публично срослась с государством, является политическим инструментом, мы все это видим. И вот это, я считаю, один из важнейших и опаснейших моментов для существования России как таковой.

Верующим человеком я могу быть и на Северном полюсе. Но если государство приподнимает значение одного культа (православия, например) над остальными, то только до поры до времени, например, мусульманская часть будет это терпеть. А потом перестанет. Любая религиозная война гораздо страшнее любого столкновения по национальным принципам или политическим. Самая страшная война — это религиозная война. Там невозможно договориться. Там только смерть.

История вот с этим ИГИЛом (запрещенная в России организация. —Ред.), сейчас это уже не военная история, это идеологическая история, и в то же время это такой «религиозный большевизм». Советский большевизм пытался навязать свою идеологию всему миру, поэтому его пытались задавить всем миром. Не удалось, пока он сам не испустил дух. Пройдя через страшные испытания, через войны, но тем не менее сам испустил дух.

Борьба с ИГИЛом, мое оценочное мнение, — это новая религиозная, идеологическая война. И только бомбами — еще больше разозлишь.

Очень серьезная большая проблема. О том, что она серьезная и большая, видно по тому, как тихо и осторожно в этом вопросе ведут себя мусульмане в России. И не только в России. Конечно, надо собираться всем крупным религиям, садиться и обсуждать эту мировую проблему. А религиям уже есть о чем говорить… И если надо этому ИГИЛу, если они борются за создание своего «идеального» государства, давайте посмотрим, что получится у них из этого, в тех рамках географических, в которых они существуют. Пусть попробуют пройти эти эволюционные пути: создадут правительство, рабочие места, транспорт, построят свои мечети… пусть создадут государство свое. Ну а если они решатся уничтожить жизнь в Старом Свете, тогда будем защищаться.

Если бы сегодня в России религия была отделена от государства, я думаю, многих проблем, которые у нас сейчас есть, у нас бы просто не было. То есть терроризма в таком масштабе не было бы. Это потому, что религии предоставили политическую трибуну, и у нас выявился приоритет религии над просвещенностью.

Отделите церковь от государства, отделите реально. Вернитесь к Конституции. Конституция красиво написана. Ну вот почему предстоятель православной церкви сидит на заседании Генерального штаба Вооруженных сил? Тогда почему нет там муфтия, почему нет остальных? Почему? Освящение, окропление самолета... А мы что, не верим своим инженерам? Мы что, не верим просвещенности? Или полагаем, что это не человеческими руками создано? Не пришло еще время снимать ответственность с человека.

Я понимаю, когда складывается религиозная работа, например, в тюрьмах и колониях. Я это понимаю. Потому что «религиозная» эмоция — это интимно. Это не работа государства. Это глубоко личное, как в сказке. Вот это надо поддерживать. Если внутри себя человек сосредотачивается на канонах, на ограничениях — это благородно.

Но мы сломали «ворота», мы перестали быть светским государством…

Мы преступники — мы топчем нашу Конституцию.

Я недавно был приглашен на одну премьеру здесь, в Петербурге, ее проводила татарская диаспора. Это была премьера прекрасного игрового иранского фильма о Пророке. Три часа шла картина, это было в кинотеатре. И я зашел, когда зал был уже полон, и увидел, почувствовал, что это абсолютно другой зал, это абсолютно другие люди. Не плохие или хорошие, а другие. В зале была просто другая какая-то энергетика, как будто бы люди появились с какой-то соседней планеты. И как фильм смотрели, и какая была реакция на фильм. Все — по-другому.

Мы все очень разные. И все сложные. Тут не надо ничего упрощать. Тем более обольщаться. И если мы не будем исходить из того, что все очень разные и все очень сложные, то никогда не научимся без войн жить, тем более в одном государстве.

Непонимание того, что религиозные чувства — это что-то глубоко индивидуальное, интимное и никак не обобществляющееся явление, это очень большая ошибка современной цивилизации.

Россия должна быть светским государством, сомнений тут у меня нет никаких».

«Молодой человек должен гордиться своей страной» — часто слышу это требование. Но в каком случае он будет гордиться своей страной?

Когда в стране будет справедливый суд.

Когда в стране будут красивые города, пусть не роскошные, но прибранные.

Когда в стране будут хорошие дороги.

Когда в стране не будет бедных.

Когда в стране люди будут честно разговаривать в школе, в институте, на работе, в телевизоре, друг с другом.

Когда в стране люди будут честно себя вести…

Вот тогда молодой человек будет гордиться… Впрочем, почему обязательно именно своей страной? Может быть, просто своим временем?

«Патриотизм» (или как это чувство еще можно назвать) — оно не внутреннее чувство, а внешнее. Это неправда, что оно внутри, оно всегда внешнее.

Что значит гордиться Родиной? Считать ее лучше, чем другие страны? Ну а почему Канада хуже, чем Россия? Почему Кавказ лучше, чем Италия, Швейцария, Франция? Или почему они лучше, чем Кавказ?

Гордиться, мне кажется, можно трудом человека. Вот это достойная гордость. Если патриотизм это гордость, то гордиться можно только трудом человека. Природой гордиться нельзя, это нам просто дано.

Я бы даже сказал, не только трудом, сколько качеством труда человека. Например, люди умеют качественно строить… Итальянцы вот гордятся тем, что их предки умели так строить, что с XIV—XV веков до сих пор все это стоит и не разрушается. Когда-то люди так хорошо, так качественно трудились, так были в работе своей направлены на жизнь, что вот этим, да, можно гордиться».

Фильмы Сокурова и его общественная деятельность уже много лет вызывают в России споры.

Он раздражает, на него сердятся, его не понимают и не принимают.

Не хочу ни с кем спорить, никого ни в чем переубеждать.

Просто знаю: Сокурова нельзя игнорировать.

Его надо смотреть и слушать. (Найдите для этого время, силы и возможности.)

Потому что Александр Николаевич Сокуров — это история про то, как уважения добиваются только персональными достижениями.