Странно думать, что все это временней
Хомяка, мотылька, сквозняка,
Все ходы человечьего племени,
Все уловки его языка:
Этот умница, эта красавица,
Звонкий стих и цветущая плоть —
Неужель ничего не останется,
Где-то там, в директории хоть?
Даже гений, наивно уверенный,
Что поэтика выше носков,
И несчастный присяжный поверенный,
Похороненный в городе Псков,
Под плитою забытой, замшелою,
Заставляющей вскрикнуть сквозь сон:
Что я делаю, что я здесь делаю! —
Зуккенсон, боже мой, Зуккенсон!
Правда, кажется даже бессмысленней
Сохраненье на тайных складах
Этой всей — чем наглей, тем бесчисленней, —
Запыленной в бессчетных годах,
Этой лезущей в окна материи,
Каждой осыпи, каждого пня,
Каждой туфельки, каждой бактерии,
Каждой гадины вроде меня!
Что такого бесценного вызнато
Этой бурной, зловонной рекой,
Надоевшей уже и при жизни-то,
А посмертно вообще никакой?
Дуры, воины, сивые мерины —
Что за пошлость беречь этот хлам!
И конечно, присяжный поверенный:
Танненбам, боже мой, Танненбам!
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»