Чем хуже в тюрьмах — тем больше денег

В одной зоне сидел осужденный доктор, пожилой заслуженный человек. Врач районной больницы, единственный специалист на всю округу по чему-то очень тонкому в нашем организме, получил 4 года общего режима за взятку в размере 2 (двух) тысяч рублей. Да, нехорошо, конечно, но история понятная: все же знают шутку, что доктор конфеты и букеты не пьет? Ну вот кто-то умный и принес доктору вместо букета две купюры, а тут крик, шум, операция «чистые руки». А сколько таких историй, когда люди получают сроки, их держат в тюрьме в нечеловеческих условиях, следствие работает в поте лица, потом суд, потом апелляция, этапирование, содержание в местах лишения свободы, трудности в семье, проблемы с детьми и родителями — вот зачем это все?

Тюремщики говорят: невиноватые мы, что нам тут подбрасывают и подбрасывают, это ж не мы, это все следствие и суды. Но это не так.

Вот посмотрите.

Главный показатель в работе следователя — «палки» (раскрываемость должна расти любой ценой).

Главный показатель в работе прокурора — число обвинительных заключений, устоявших в суде.

Главный показатель в работе уголовного судьи — количество данных лет и приговоры (обвинительные, других почти не бывает), которые должны устоять во всех инстанциях.

А у ФСИН вообще подушевое финансирование. Больше народу сидит — больше денег.

Специально для пытливых умов здесь немного проясню. Формально по сравнению с 2004-м, например, годом народу сидит меньше, а бюджет больше. В 2015 году бюджет ФСИН был 266 млрд руб., а в 2004 году 48 млрд руб., то есть увеличился в 5,5 раза. При этом в местах лишения свободы в 2004 году находилось 763 тыс. человек, а в 2015 году 646 тыс. человек. Однако и расходы всего бюджета РФ за эти годы увеличились ровнехонько так же, в той же пропорции, что и бюджет ФСИН: с 2 трлн 768 млрд рублей в 2004 году до 15 трлн 513 млрд руб. в 2015 году, то есть в те же пять с половиной раз. То есть пропорции соблюдены, они ровно те же.

Те, кто в эти годы побывал в местах не столь отдаленных и на своей собственной, извините за выражение, шкуре ощутил всю прелесть бытия в условиях увеличивающегося бюджетного финансирования, могут нам доходчиво рассказать, что непосредственно условий содержания и отношения к заключенным это никак не коснулось. А начиная с прошлого года мы наблюдаем резкое ухудшение условий содержания: перелимит (в Москве просто чудовищный), недоступность медицины, разгул ФГУП «Калужский» с монопольными ценами на не слишком качественные товары первой необходимости, запрет в передачах шампуней, зубных паст, сигарет и другого насущного — в зависимости от приказов и их прочтения. Ну и духота, сломанные вентиляция и канализация, хамское отношение к членам ОНК, что никакими приказами не прописано.

Меня часто терзают смутные сомнения: а не создает ли ФСИН такие условия специально, чтобы стимулировать раздражение родственников, общественных наблюдателей, правозащитников? Они будут громко (и справедливо) кричать, разогревая общественное мнение, а мы во ФСИН с серьезным и озабоченным лицом будем просить и требовать увеличения бюджета. Кризис же — везде бюджеты режут, и у каждого ведомства свои методы борьбы с секвестированием.

ФСИН выгоден перелимит и создание невыносимых условий содержания, чтобы сакраментальная фраза «Денег нет, но вы держитесь там» заиграла новыми красками. Столкнуть с родственниками и правозащитниками Минфин и правительство, а не себя, любимых. И то: вот в Москве уже много лет никак не построят большую новую тюрьму, хотя о переносе Бутырки говорят десятилетиями. Кто виноват? Кто дает деньги? Ну, тут по-разному: в 2014 году Бутырку уже было совсем собрались перенести в Ватутинки (Новая Москва), но земли, под это дело отведенные, соседствовали с коммерческими владениями одного влиятельного депутата, и он отбил этот проект. Но тюрьма-то все равно нужна, и деньги под нее нужны, вот тюремщики и додавливают финансирование через плохой PR. Опять же большая бюджетная стройка в кризис — оно всегда подспорье личному хозяйству.

Однако финансирование здесь только часть проблемы, конечно. Важная — но часть. Отношение к заключенным и к собственному труду во ФСИН имеет и другие корни: административные, культурные, исторические, ментальные. Они иначе просто не могут работать: сказывается и профессиональная деформация, и общая деградация, и патриархально-укладнические традиции рабочих династий в системе.

Деньги и традиции связаны в системе исполнения наказаний точно так же, как они были связаны в советской торговле: директору советского магазина дефицит был выгоден, но не он его создавал, а система.

То есть следствие, прокуратура и суды создают систему, которая очень выгодна ФСИН, и она ее поддерживает чем может.

А чем может? Созданием невыносимых условий содержания и стимулированием увеличения тюремного населения. Для роста численности заключенных у ФСИН масса рычагов: от препятствования в УДО до стимулирования рецидивов. То есть наша тюрьма не заинтересована в исправлении оступившихся, а в их приросте — в том числе путем создания искусственных ограничений, чтобы нуждающиеся шли за помощью в общак, а общак делится насущным за услуги криминального характера. И все это вместе называется проблемой подушевого финансирования. Как бы скучно это ни звучало.