Стихи из До и После

Она живет и пишет стихи в городе Донецке. Живет как будто в двух временах — До и После. Это совсем иная постановка вопроса, чем «Между городом Да и городом Нет», сформулированная когда-то молодым Евтушенко, ибо там она читается, как «не потерять совесть», а здесь — как «не потерять жизнь». Но между тем все время неизбежно пробрезживает редко употребляемое сегодняшними политиками именно слово Совесть. Ценой потери совести выжить физически легче всего, а вот нравственно — невозможно. Выбор неизбежен и может быть самоубийствен в обоих случаях. Однако сумел же Максимилиан Волошин, когда-то средний, слегка декадентский поэт, пройти во время Гражданской войны по опасно­му краю, но не нейтрализма, а «молясь за тех и за других» отнюдь не от созерцательного равнодушия, а наоборот, от христианского сопереживания к обе­им сторонам кровавого спора в Гражданской войне.

Я когда-то воспевал ее с весьма однобоким романтизмом. Но ведь даже и в лучших стихах так называемых красных, каким была, например, светловская «Гренада», есть строчка, выдающая всю трагедийность этого романтизма: «Отряд не заметил потери бойца».

Имя шахтерского города Донецка стало знаменитым во всем мире по той безмерной боли, которую ежедневно и ежечасно чувствуют люди, живущие в нем, — ими, независимо от их воли, играет жестокая Большая политика.

Аня Ревякина, ученица замечательной, рано ушедшей донецкой поэтессы Натальи Хаткиной, ощущает эту войну так: «Я вне политики, но это моя война…»

Еще более поразительно то, что она, будучи заместителем декана экономического факультета местного университета, стала поэтическим голосом своего города, ни в коем случае не отделяя себя ото всех, кто страдает.

Ее мечта проста.

Потрясают ее строки:

Поражает и то, как видишь девочку, пригнувшуюся от пуль на площади Ленина.

Давно не читал стихов такой мощной эмоциональной силы. У Анны Ревякиной уже несколько книжек. Я старался процитировать самое сильное, что она увидела и нарисовала стихами. Чтобы закрепиться на такой высоте чувств и сострадания, ей нужно еще многое, помимо эмоций, прежде всего культуры поэтической речи, а она иногда еще допускает сбои рифм, торопливость в эпитетах, неожиданную, грубоватую сленговость, увы, модную и среди совсем молодых девушек.

Анна РЕВЯКИНА

* * * Не ходи через площадь Ленина в одиночку, там мужчины битые выстроились в цепочку, говорят о политике, цыкают и регочут. Не ходи через площадь, тебя растопчут и наврут с три короба Анечке большеглазой. И никто из них не будет никем наказан. Береги себя, не ходи через чертову площадь, это путь народа, который бредет наощупь. Ты же светел, и это — твое гражданство. Обходи стороною площадь, на ней не танцы, а бои без правил за право голоса. Не ходи через площадь, обойдись без автобуса, до квартиры — лифтом, до спальни — тихохонько, лапушкой. Забивайся в угол, читай под лампочкой Ильича. Читай Булгакова или Маркеса. Прочитай о том, что у древних кариеса не было и в помине, но уже распускались слухи, как в маленькой Украине на обычной кухне девочка, сгорбив спину, напишет строчку: «Не ходи через площадь Ленина в одиночку…»

* * * Кто читает все эти чертовы сводки? Налей мне водки, промой мои раны, мы с тобой в подвале сидим, как в подводной лодке, имени русой Марии, имени плачущей Анны. Наша лампа-лампочка, наша маленькая лампада, желтая, жуткая, внутриматочная спираль мира. Не гляди на меня, Мария, я боюсь твоего взгляда, помолчим, Мария, здесь каждое слово — гиря. Наш подвал укромен, четыре стены и стулья, а еще эти полки с помидорами-огурцами. Нас подвал уменьшает, съеживает, сутулит, мы становимся даже не сестрами — близнецами. А на завтра сводки, от которых мне сводит душу, а на завтра снова учиться ходить по краю. Мы идем по улице — два морячка по суше, мы с тобою еще ни разу не умирали.

* * * …Что с нами будет,c привыкшими жить в чистоте, делать уроки с сыном и ездить к морю? Знаешь, я в детстве пела в церковном хоре, сейчас же мой голос подобен гнилой культе.

* * * Опять ждем худшего, в окне фанерный лист, как символ безнадежного исхода, играет на ветру. И водянист угрюмый горизонт, у пешехода никто не просит вечного огня. Не слишком верит отсыревшим спичкам безумная поспешность бытия, благоволящего слепцам и истеричкам… Не слышно, как поет младенцу мать, не слышно, как в войну играют дети. Хороший мой, нас будут убивать. Нас будут убивать и те, и эти.