Рина-город

После потопа

Уссурийск, второй по величине город Приморья, в отличие от изрытого сопками бурлящего Владивостока, — город плоский, и жизнь здесь течет неспешно. Он зажат в тиски жилыми районами Слобода и Сахаруха (поселок сахарного завода). То, что между, — считается центром. Здесь и сосредоточена вся жизнь.

При хорошей погоде подростки собираются на площади перед городской администрацией — за спиной у безымянного борца за власть Советов. Сидят, как на насестах, на парапетах фонтанов, фотографируют друг друга исподтишка, а потом ищут по фотографиям в городском паблике «Знакомства USK». «Девушки, которым наши друзья кричали «ябвдул», отпишитесь в комменты, понравились». «Девушки, проходящие мимо магазина «Императрица», мы сидели на лавочке, отпишитесь оч понравились». «Девушке, которой мы сказали «кис-кис», ты еще нам сказала: «щас я гавкну» — это было в «Сытом боцмане» по времени примерно в 14:00 часу!! Отпишись, понравилась!!»

Жизнь в Уссурийске не богата на события. Самое громкое, наверное, — потоп прошлым летом: жилые дома ушли под воду, горожане спасали медведей в зоопарке. Но реки вернулись в русло, город вновь зажил своей прежней скучной жизнью.

И вот полгода назад здесь случилась история, которая вывела Уссурийск на другую информационную орбиту. Теперь его знают по всей России.

В ноябре 2015 года легла под поезд шестнадцатилетняя студентка Дальневосточного технического колледжа Рената К. Накануне она выложила на своей страничке «ВКонтакте» два селфи на этом же месте, подписала их: «ня.пока». «Ня» — междометие из среды поклонников аниме.

Обошлось бы новостью в местном агентстве, но уже вечером в городском паблике «ВКонтакте» появились фотографии обезглавленного тела. Со скоростью света они распространились в Сети. Мама Ренаты уверена, что фотографии в интернет слил следователь. Друзья говорят, что это сделал парень, работавший на местном канале, у которого там остались связи, — его имя все знают.

В Сети анонимы опубликовали ссылки на страницу Рины (там девочку звали именно так — Рина Паленкова), ее мамы, парня, подружек. Рина стала виртуальным идолом. Подростки со всей страны начали писать друзьям Ренаты сообщения: «Вы правда были знакомы? Расскажи о ней?» Предлагали деньги за фотографии девушки или какую-то дополнительную информацию. Местные ходили на могилу, снимали оттуда видео, доказывая, что девушку действительно похоронили (в интернете по этому поводу велись дискуссии). Даже спустя полгода многие девчонки ставят ее фотографию на аватар, фотографируются, натягивая шарф до глаз — как носила его Рина, как многие в Уссурийске носят.

Среди прочих страниц Рената была подписана на группу f57 — заброшенный паблик с психоделическим контентом. После ее смерти группу начали активно раскручивать в Сети — как секту, первой жертвой которой стала Рина (якобы к суициду ее подтолкнули видео в группе). («Новая» писала о феномене популярности таких «групп смерти» среди подростков в № 51 от 16.05.2016). Участникам предлагалось «познать истину» через самоубийство. Создатели этого паблика, парень под ником «Море Китов», 21-летний «Филипп Лис», «Мирон Сетх» (их настоящие имена известны редакции) были также администраторами других подобных групп. Они запустили «игру»: давали номер в очереди на самоубийство и указывали способ. Был анонсирован массовый суицид, намеченный на 8 декабря 2015 года, после чего в группах были опубликованы ссылки на профили якобы состоявшихся самоубийц. Как выяснилось позже, администраторы договорились с этими пользователями, что те просто не будут заходить на страничку несколько месяцев. Но среди получивших номер были и те, кто не понял, что это «игра».

Я нашла в Уссурийске школьниц, которым дали номера. Они рассказали, что им велели спрыгнуть с высотки на улице Пушкина. Девушки испугались и заблокировали того, кто им это писал.

Сейчас группа f57 и еще десяток подобных пабликов заблокированы Роскомнадзором. Следственный комитет возбудил уголовное дело по факту подстрекательства и доведения до самоубийства. Стало понятно, что секты не было, Рената не была ее участницей, просто подонки использовали ее историю.

Рина-Рената

В комнате Ренаты ее мама Яна сохранила стерильную достоверность: карандашные рисунки над столом, разбросанные плюшевые медведи.

— Я была бы счастлива, если бы у меня в ее возрасте была своя отдельная комната и все, что было у нее, если бы меня не трогали, не заставляли ничего делать. Мы-то жили по-другому, нас-то гоняли! — обессилено говорит Яна. Она уже не плачет.

— Я не знаю, что с ней случилась. Она не истеричка была, ничего не требовала открытым текстом. Спокойно нудела, если ей что-то надо. «Я хочу электрогитару, купите» — и так могло продолжаться несколько месяцев. Ну и че, мое доброе сердце не выдерживает, и мы едем покупать ей это все. «Хочу айпад, айфон» — редко, но метко. Она привыкла к тому, что все у нее есть, — и ей от этого уже плохо, видимо, стало. Что в моих силах было дать — может, где-то перегнула в материальную сторону.

Яна вспоминает, как подруга рассказывала:

— У соседки сын, как Ренатка, 15 лет. Она залезла на его страницу, а там и селфи на крыше, и все что угодно! И жизнь говно, и все мы несчастные, и готовит она ужасно — это про маму. А мама, извините, задницу рвет, лишь бы у него все было хорошо — одет, обут, накормлен. Для чего мы живем? Чтобы детям было хорошо. Мне вот сейчас ничего не надо, не понимаю смысл жизни без нее.

О существовании странички «ВКонтакте» у Рины Яна знала, но не особо интересовалась ею.

— У меня есть «Одноклассники», вижу: хи-хи, ха-ха, подарочки шлют. Я думала, и у них так же. Она мне всегда говорила: «Одноклассники» отстой, «ВКонтакте» зарегистрируйся, а я все никак. Если бы я знала, что у них такие разговоры там, я бы вообще забрала компьютер, — говорит она.

Уже сейчас, когда все случилось, Яна увидела все сохраненные картинки дочери — больше двух тысяч, много крови, порезанных рук, аниме, суицидальных мемов. Она листает страницу Ренаты.

— Это вот она сидела и такие глупости думала? Она же никогда ничего такого не говорила! «Придуманные миры мне нравятся больше, чем тот, в котором мне приходится жить». Как вообще пользоваться этими «контактами»?

После смерти дочери Яна прочитала ее переписку с подругами в скайпе:

— «Как задолбало это утро, я не выспалась, давай вскроемся», — пишет ее подружка. — «Давай сбежим куда-нибудь, Рената, ты со мной?» А моя отвечает: «Да у меня вообще истерика». Что тут за истерики такие? Сидят до утра в компьютере, а потом у них истерика. Не выспались — и давай что-нибудь придумывать!

Яна знает парня, с которым встречалась Рената, говорит, что он фактически жил у них. Она убеждена, что этот парень, Миша*, не мог не догадываться о намерениях Рины.

— Вот мы приходим — он у нас дома: глаза светятся, носятся по квартире, как будто им по пять лет. Они вместе, такие вроде счастливые, Рената так вообще однозначно, да и Миша тоже. Когда она связалась с Мишей, начала носить этот шарф. Ну нормальный ребенок, что с ней стало?

Яна перебирает в голове события последнего времени перед трагедией: Рената отучилась несколько месяцев в техническом колледже по специальности «компьютерные сети», а потом начала прогуливать занятия. Следователь рассказал Яне, что Рената договорилась с Мишей: она завалит сессию, вылетит из колледжа, а на следующий год они будут поступать вместе. Но в ноябре они начали ссориться. Миша сказал девушке, что они расстаются.

— Если бы мне классный руководитель позвонила, что ее нет на уроках… Я же не знала, что они поссорились с Мишей. Если к этому шло, он должен был о чем-то догадываться. Тем более она предупреждала, что ляжет.

Кроме бешенства у Яны не осталось ничего.

— Это не подростки, это непонятно что. Где-то выразились — «дети мертвого поколения».

«Надоело пить»

В Уссурийске живет почти 170 тысяч. Здесь недавно открыли «Бургер Кинг» — это теперь одно из главных тусовочных мест. Есть еще также новый торговый центр «Москва» — шесть этажей магазинов, прозрачный лифт, на котором кататься — уже развлечение. Есть кинотеатр «Россия» напротив здания администрации. В день рождения Пушкина на улице Некрасова (центральной) поставили памятник Пушкину — скрестившему ноги и отчего-то обнимающему себя. Памятник Некрасову на улице Некрасова в Уссурийске тоже есть — правда, его трудно заметить среди листвы сирени. Это уже второй позолоченный Некрасов, первого год назад по пояс спилили ночью и унесли в неизвестном направлении.

Мы гуляем по городу с Сашей «Ксероном» — пожалуй, самым популярным рэпером из Уссурийска — шесть тысяч друзей, три тысячи подписчиков в паблике.

— Я об Уссурийске на твоем месте написал бы только два слова: «говно», «жопа». Ну жить-то можно, но в итоге все равно — говно, жопа. Из чего Москва вышла уже давно, у нас это осталось. Не признаю Уссурийск, не мой контингент, отвращение от этих людей.

Выглядит Ксерон скромно — субтильный, невысокий, небольшая щетина, рубашка в клетку. В медицинском колледже, где он работает админом, в нем не узнают известного рэпера. Хотя в Уссурийске он открыл свою студию звукозаписи.

— У нас что только не происходит — то от Фукусимы радиация к нам пойдет, то дамбу прорвет, то «ня.пока» — раз в год стабильно что-то да обрадует. Вот сейчас выяснилось, что сельхозакадемия полгода обманывала студентов — не признавались, что у них отобрали лицензию. Но так не шумели, как после Рины! Там один человек пострадал, а здесь, извините меня, больше. Она была на два года младше меня, ну как так можно.

Мы доходим до новенького Пушкина — на скамейках рядом с памятником уже выпивают. Ксерона окликает самый шебутной из компании подростков, Коля. Он узнал Сашу — потому что сам читает рэп, последний его трек начинается так: «Я весь на стиле, будто бы герб России, представляю свой прод, покуда не просили…», но его уровень пока — концерты в городском парке офицеров армии. От внимания поклонника Ксерон конфузится, к тому же от Коли пахнет алкоголем — отмечает закрытие сессии.

— Да я бы трезвым к тебе не решился подойти. Хотя рядом с Пушкиным вроде и не бухаешь, а почитаешь творчество.

Я прошусь в компанию к Коляну и остаток дня провожу с ними. Мы идем мимо заброшенного цирка, мимо автовокзала, проходим надписи на заборе «Верните кока-кола-кокаин» и «Русскую породу не сломать!».

— Реально, что могло подтолкнуть приехать к нам? Посмотрела бы гугл мэпс — там даже с Сахарухи есть фотка: два типа на кортах сидят курят, я отвечаю!

— Да из-за Рины она приехала, по-любому.

— Ты не удивляйся, для нас Москва — это «ничоси», это как оригинальные адидасовские Yeezy boost на улице увидеть, а не подделку с «китайки».

Коля спрашивает, сколько стоит такси в Москве.

— Ого! Да я за эти деньги могу доехать до центра, взять портвейна, набухаться и уехать обратно домой, — тут же конвертирует он в местные цены.

— А у вас есть насвай в Москве? Такое зеленое говно, под губу кладут и кайфуют, — подхватывает тему Ваня.

— Никогда не слышала, — говорю.

— Да там им дороги, небось, удобряют. А наркотики легко достать в Москве?

К десяти вечера Ваню и еще нескольких парней родители ждут домой, компания постепенно расходится. Мы с Ваней идем на Сахаруху через Междуречье, которое год назад было затоплено, вдоль железной дороги. Под стук колес Ваня рассказывает:

— Не хочу здесь оставаться: ничего хорошего нет, все воруют. Идеальная жизнь? Чтобы деньги были, но для этого работать нужно. Хочу, чтобы никакого физического труда не было.

Но без физического труда не заработать летом на заветную «басуху» или барабаны. Ване придется идти на шлакоблочный завод — таскать кирпичи.

С моста открывается красивый вид на засыпающий город, но парни и так каждый день его видят, уже не обращают внимания. Ваня здесь живет с детства, рассказывает, где родился, кто мама и неожиданно…

— Вот тут она, короче, выпилилась, — по крутой насыпи спускаемся с железнодорожной полосы вниз.

Ваня знал Ренату с 2012 года, потом они учились в одном колледже.

— Странная она была немного. Не как все, короче, была. В группе играла на барабанах, музыку слушала не такую, как все уссурийские девочки. Я знаю, что перед этим она дома была. Выложила фотки, легла спать, а с утра пошла и выпилилась. Лучшей подруге написала: «Я думала, ты будешь со мной». Бесят тупые школьники, которые ее использовали, чтобы стать популярнее, у них в жизни ничего не происходит — они и полезли сюда. Здесь, в городе, нет никакого культа. Пошумели — и забыли, не то что в интернете до сих пор продолжается. Я презираю тех, кто создал себе на этом популярность.

…Тем временем Коляна в центре города приняли менты — за распитие. Когда я возвращаюсь с Сахарухи, Колю уже отпустили. Он не особо переживает, его больше волнует, успели ли его сфоткать, когда он сидел в полицейской машине.

Пацаны начинают мериться — у кого больше приводов и штрафов. На следующий день я встречаю их той же компанией, там же. Впереди все лето.

— Надоело пить, — жалуется мне Коля, когда мы переписываемся «ВКонтакте».

Спрашиваю, почему бы в кино или, например, в театр не сходить? Кого ни спрашивала в Уссурийске — никто не был.

— Не с кем. Айкью 140 и тяга к высшему искусству ни у кого не проявляется, думаю, ребята не поймут.

Свобода

Компания Миши «Свободы», того самого парня Ренаты, обычно собирается на местном Арбате, рядом с «Кофейкой», дешевой столовой в советском стиле. Расположение удобное — напротив магазинчик, где алкоголь продают всем без разбора. По городу Свобода ходит в черном войсковом костюме — для страйкбола, выбривает себе ирокез, его многие узнают на улицах и просто подходят здороваться.

— Я с утра уже успел по городу пробежаться, кобуру взять, — Миша распахивает куртку, демонстрируя пистолет. — Покалечить хватит.

— То есть рядом с тобой можно себя в безопасности чувствовать?

— Ну не знаю, меня в понедельник в дурку кладут, я психиатру на медкомиссии в военкомате не понравился.

Миша очень хочет в армию. Он учился в «культяпке» — краевом колледже культуры, сначала на музыканта, потом на актера. Во время второй сессии, говорит, «спился», но все равно его перевели с 12 долгами. «Ушел добровольно, а то позорненько было бы, если бы выперли. А зря — там и не таких за уши вытягивали».

После смерти Ренаты ссылку на страницу Миши опубликовали на анонимном форуме, его завалили вопросами и угрозами. Писали, что он виноват в смерти девушки, якобы использовал ее, сам подначивал к самоубийству. Миша сначала написал на странице: «Вы дураки все. Смерть девочки не то, что стоило бы обсуждать всей страной. Вообще не стоило бы обсуждать», потом и вовсе ее удалил. Но через пару месяцев Миша создал свой паблик, пообещав снимать видео-шоу, собрал с поклонников деньги на камеру. Их интересует его частная жизнь, как он выпивает с друзьями и гуляет по городу. Миша симпатичный парень, который напоказ дурачится, много ругается, развязно себя ведет, да к тому же знаменитость — встречался с «той самой Риной». Наверное, поэтому и стал так популярен. У него уже больше тысячи подписчиков. Он создал еще один паблик — со своими стихами:

По социальным сетям можно проследить, как бросало Мишу по жизни. Он сначала был хиппи, постил картинки с Бобом Марли, потом заделался панком. Сейчас дошел до националистов. И компания у него теперь такая. К «Кофейке» приходят парни — Немец, Вейдер, оба в камуфляже, еще пара парней, шедших мимо, но зависнувших потусить, знакомые Миши, среди них даже переехавший сюда беженец из Донецка. Немец и Вейдер — уже с условными сроками за свои взгляды. Вейдер — за зигующего Германа Геринга на аватарке «ВКонтакте». Немец — за подвиги четырехлетней давности. Тогда в городе националисты, называвшие себя группировкой «Уссурийск 88», избивали лиц неславянской внешности, а потом поехали во Владивосток — пытались подорвать здание УФМС. Подрыв не удался, Немцу повезло — следов взрывчатки у него на руках не нашли, поэтому ему дали условный срок за нападения.

— Мне батя в 16 сказал: че ты еще тут? Раньше сядешь, раньше выйдешь! — об отце, отсидевшем полвека, Вейдер говорит с гордостью. Он в эту компанию попал недавно, раньше была девушка — «нормально с ней куражили», теперь от скуки сам бьет себе татуировки на теле. Он Вейдер, потому что этот герой из «Звездных войн» у него на руке, а на костяшках выбито «dark» и «side».

— Тут уже все на заметках у ментов, — вздыхает Вейдер. — Я бы прям сейчас свалил в путь — была бы возможность. А здесь с кем знакомиться? Из одной компании в другую переходить бухать? Для Москвы, наверное, денег не хватит, а в Кемерово — нормально, буду татухи там бить.

Плана на день, как всегда, никакого, значит, идем бухать на «зеленку» — в уже ставший диким парк «Зеленый остров», часа три дня.

Место под сенью деревьев в глубине парка зовут «Скотобойня» (легенда названия утеряна). Две полторашки «химии» (алкогольный коктейль, 6—7%), пачка семечек — и разговор за жизнь.

Немец — самый старший, ему 23, — застал времена околосепаратистских выступлений Приморья 2012 года и заводится:

— Я за киловатт света 3,5 плачу, зато мы за 1,80 сто мегаватт продаем Китаю — жесть!

Он вспоминает, как на Дальнем Востоке пытались запретить ввоз японских автомобилей. Пересказывают эпопею, когда местный и даже хабаровский ОМОН отказался выходить против митингующих, и тогда прикомандировали московских. «Все Приморье шумело», — говорит он с тоской.

Протесты сошли на нет, но Уссурийск по-прежнему один из самых криминальных городов Приморья. В местном баре «Махаон», о котором ходят легенды, постоянно стреляют:

— Можно прийти попить пивка и «уехать холодным», за то, что ты просто криво посмотрел как-то, — рассказывают ребята.

— Мы далеко от крупных центров — делай че хочешь, — говорит Немец. — Зон рядом до фига, этап проходит через Уссурийск, поэтому зэки здесь бегают постоянно. Мне кажется, по ночам скоро без пистолета нельзя будет ходить.

Единственная отрада для них и то, что объединяет, — страйкбол. Немец хотел открыть спортивно-военный комплекс — страйкбол, бассейн, альпинизм, даже нашлись инвесторы. Но он посчитал, что прибыли дело не принесет — кажется, никому в Уссурийске это неинтересно.

Ребята мечтают собрать свою страйкбольную команду, «но все упирается в бабки».

— Я сразу сказал: команда будет интернациональная в любом случае, — отрезает Немец.

— И чурки там будут? — удивляется Вейдер.

— В страйкболе не будет ни расизма, ничего такого.

— Не хочу, чтобы в нашей команде был чурка, мне стремно будет. Я буду в него стрелять!

— Если ребята потянутся, мы не можем запретить — пусть играют. У меня в чем идея: пришел азер, пусть вместо российского флага свой нашивает на рукав. Я вот немецкий нашью.

На «скотобойню» подошла девушка Немца Инесса — она после рабочего дня, у Немца пока работы нет.

— Ребята, мода сошла с ума! — с порога заявляет она. — Сейчас в моде черные брови, глаза не красить, красные губы, тельняшки, рубашки носить задом наперед — это высокая мода в этом сезоне принята во Франции!

Парням в камуфляже безразлично. Ноги чешутся от атаки комаров-хищников. Начинается дождь, мы спешим под крышу «сковородки» — бывшей парковой сцены, где раньше наверняка устраивали танцы.

— Слушай, забери нас в Москву, — неожиданно говорит Инесса. — Чисто посмотреть.

— У меня прям мечта: я хотел посмот­реть метро, красиво, блин, — по телику показывали, как в картинной галерее, екарный бабай, — удивляет Немец.

На «сковородке» кроме нас сидят много разных компашек.

— Хватит уже пить, — говорит Инесса парню лет тридцати.

— У меня горе. Я задолбался!

— Знаешь, сколько здесь таких же?

— Тогда мне капельницу алкогольную поставь!

Этот парень подходит к Мише:

— Чувак, я тебя узнал! Ну что, Рина-то жива? — и пауза.

— Ты долбанутый? Правда, недалекий совсем? — Миша растерялся, в офлайне ему таких вопросов, кажется, никогда не задавали. Он сдерживается, чтобы не ударить парня, уходит куда-то.

— Вы ее правда знали, что там случилось-то? — не унимается парень.

Инесса и Немец пытаются закрыть тему:

— После нее столько народу полегло. У нас каждую неделю такое. Сегодня уже какой-то труп нашли, в субботу три ножевых на Горького, 100.

— Да на Горького в общаге — это нормально, там всегда такое.

— Одну бабулю недавно прибил зять за то, что она ложкой из кастрюли ела борщ.

В шесть вечера переходят к водке.

«Поколение недодетей»

Я листала «ВКонтакте» профили подростков Уссурийска, смотрела, на какие паблики они подписаны, многие следят более чем за тысячей страниц — «Поколение недодетей», «Боль. Кладбище разбитых надежд», «Депрессивный самоубийца», «Мама, я долбанутая». Много страничек о «селф­харме» — причинении себе боли, с фотографиями порезов и крови. В одном из таких «депрессивных» пабликов я видела пост с многозначительной подписью: «Передайте, пусть в гроб меня без наушников не ложат».

Я просила ребят из этих пабликов выйти со мной в офлайн.

— Ну закроет Роскомнадзор эти группы, через полгода все успокоится, в интернете перестанут писать про Ренату… Но найдется тот, кто снова откроет такие паблики, — никуда от этого не денешься, пока это интересно подросткам, — говорит мне 22-летняя Аня, выбритые виски, красные волосы, тоннели в ушах. Мы разговариваем на лавочке в парке Дома офицеров — тут аттракционы, киоски с игрушками, мороженое, в клетках — спасенные год назад медведи, то, что уже неинтересно, когда ты старше пятнадцати. Аня пришла со своими друзьями — семнадцатилетней высокой брюнеткой в обтягивающем платье Ксюшей и одиннадцатиклассником Кириллом. Им интересно вместе, потому что у них «одинаковые проблемы».

Аня сама сидела в группах с «селфхармом», пока часть из них не заблокировали за пропаганду суицида.

— Есть те, кто реально из-за грусти режется, а есть те, кто «смотрите, как красиво» — сразу понятно, ребенок внимание привлекает.

Она состояла и в группе f57.

— Паблики — задают тенденцию. Модно быть загадочным, склонным к суициду, это уже даже субкультура такая, — объясняет Ксюша.

— У меня в школе шестиклассницы режутся ради популярности, — говорит Кирилл.

Аня и Ксюша приехали в Уссурийск учиться в педагогическом колледже. Аня из приморского села Барабаш, Ксюша из Находки. Ксюша перешла на второй курс, Аня вылетела — она постоянно резала вены, один раз, говорит, «вскрылась и потеряла слишком много крови». А потом не смогла догнать по учебе однокурсников.

— До сих пор моя 38-я комната в общаге как достопримечательность: здесь жила суицидница!

Аня закуривает, машинально закатывая рукава. Обнажаются десятки ровных, как по линейке, шрамов. Первый порез был в 16. Мама потом начала замечать, а Аня отмахивалась: о печку в общаге обожглась. И мама это принимала. Шрамы на ногах: «Мам, ну я же толстая, это просто растяжки», — и снова молчок.

— Наверное, и у других детей родители также «ничего не замечают», думают, перебесится.

Однажды мама нашла дневники Ани и спросила напрямую: «Хочешь умереть?» Аня открестилась. Мама снова не стала продолжать расспросы.

— Они понимают, что услышат, если продолжат. Грустно им будет от этого. Лучше вообще ничего не слышать.

Год назад Аня ушла из дома. Она говорит, что мама с ней не общалась, «откупалась» — ей покупали все, что просила. Но нужно было не это.

— У меня в школе была подруга, они богатые, не парились, как прокормить семью, не были зациклены на выживании, поэтому общались с дочерью. Я всегда ей завидовала.

Аня рассказывает: мама постоянно сидела в «Одноклассниках» — «игрушечки, подарочки, «Веселая ферма» (игра, в которой нужно следить за виртуальным огородом).

— Было буквально так: «Мам, пошли поговорим?» — «У меня горох созрел». Ей настоящего огорода мало, так она еще такой завела. А потом у нее началась мания с кроликами. Меня парень бросил, я плачу сутками, а она носится с ними — кролик у нее умирает.

Сейчас Аня снимает квартиру в поселке недалеко от Уссурийска — с другом и 18-летней девочкой, которая тоже из-за проблем с родителями недавно ушла из дома. Аня по-прежнему режет руки.

— Порезался — посидишь, погрустишь, что заляпал любимую кофту кровью. Уже не думаешь, что тебе жить негде, одна мысль: лишь бы поскорее все убрать.

Ксюша улыбается:

— Мне Аня нравится: у нее какие проблемы ни случаются — она погрустит, ручки порежет и дальше всем назло будет жить.

Найти работу в городе Аня не может: боится, что завалят на медкомиссии, на собеседования приходит только с длинными рукавами.

— Но и нерезаным трудно найти работу, — рассказывает она. — Мои однокурсники отучились пять лет на физиков-информатиков, пришли в школу, им предложили 17 тысяч зарплату. Нет, спасибо, все за тридцатку в «Билайн» консультантами пошли.

Кирилл тоже пытался покончить с собой — глотал таблетки. Его сдает Аня, Кирилл сам говорить об этом не хочет. «Упоролся просто», — отмахивается он. Он ушел от родителей жить к бабушке: отец бил, мама не защищала…

— Я переехал, отец сказал: «Меньше крика будет». Что делаю сейчас целыми днями? Сижу с бабушкой — сериалы смотрю жизненные, про любовь.

— Чахнешь потихоньку, — говорит Ксюша. — Единственное интересно — собираться и обсасывать последние новости: у кого что произошло, кто кому что сказал, кто кого трахнул.

В городе когда-то была рок-школа, которую организовал Дед Саныч, туда в девятом классе ходила и Рина. Саныча любили, потому что он умел с подростками общаться. Но сейчас он уехал в Москву. А теперь куда пойти? «У общаги на лавочке максимум — под гитару пивка попить».

— Кто-то в своем возрасте уже алкоголик прям матерый, когда два дня не пить — гордость, — объясняет Ксюша.

— Кирилл, ты с какого возраста начал нормально, в запои?

— Что значит запои? — обижается парень. — Бабушка столько денег не дает, на запои. А так лет с пятнадцати.

Кто не пьет — знают, где «срастить» наркотики.

— Булку хлеба не найдешь — наркотики на раз. Номер барыги скинут запросто. Они у нас не очень осторожные, не шифруются.

Я спрашиваю этих ребят об их идеальном будущем, о возможности, которую бы они хотели получить. Долго думают, сходятся в одном: оставаться тут не хочет никто.

— Мысли доходят до абсурда — в Китай уехать, — говорит Аня. — А что, знакомые там поступили, образование не престижное, но живут, как в раю, — стипендия, кормят три раза в день.

А Ксюша вспоминает, как ее бюджетное место в балетной школе отдали какой-то «блатной». С тех пор она уяснила: везде нужны связи.

— А когда ты хрен с горы какой-то, кто тебя возьмет? Знаешь, я не могу представить свое идеальное будущее. Хочется какой-то стабильности, что ли, чтобы не думать, что пожрать нечего, иметь возможность поехать отдохнуть, позволить элементарное. Чтобы быть полноценным морально.

Аня знала Рину.

— Девочка просто не выдержала и умерла. Многие поднялись на ее смерти — прославились. Почему так получилось? Город маленький, девочка красивая и не трусиха. Уссурийск был похож на болото, а тут — вау, хоть что-то произошло. Для некоторых она и правда культом стала: не позерски вскрыла вены, а легла под поезд. Но не этого добивалась, не внимания уж точно хотела.

— А чего?

— Выхода. Просто устала. Она написала многим «прощай» — никто не принял всерьез. А машинист, говорят, еще лечится.