Прямых рейсов из Москвы в Марсель не было. Поэтому многие российские болельщики добирались через Барселону, а оттуда поездом. На вокзале первого русского в толпе сотен мелькавших перед глазами людей я угадал метров за сто. По змейке табачного дыма, что медленно подымалась над головами путешественников. Это был единственный человек, который курил у вагона. Проходившие смотрели на него с удивлением: вокзал крытый, ты находишься как бы в помещении, вокруг толкучка, стюарды… Но этот человек был погружен в себя, смотрел в одну точку и с удовольствием, знакомым только тем, кто знает, что такое прокуренный тамбур, окошко в табачном дыму и мелькающие за ним столбы, — затягивался. Таков геном русского человека. И окружающим было не понять, что курил он потому, что так устроена его ДНК с ее неразрывными цепочками: перрон — сигареты, корточки — семечки. Одно рефлекторно следует из другого. Проходя мимо, я кивнул ему, он — в ответ. И не сказав друг другу ни слова, мы кое-что успели обсудить.
Социологический эксперимент
На полпути в Марсель в наш вагон ворвалась толпа молодых англичан, фанатов лондонского «Вест Хэма». У каждого в руке по банке пива; половина — бухих, половина — пьяных. Их клубную принадлежность было легко угадать даже без атрибутики. Они вломились в вагон с песней: «У нас есть Пайе, Димитри Пайе. И вам не понять. Он парень супер-Слава, он лучше, чем Зидан. У нас есть Димитри Пайе!» Распевая кричалку, посвященную французскому полузащитнику их клуба, англичане еще не знали, что поют оду главному герою первого дня чемпионата Европы по футболу.
Поезд несся со скоростью 200 км/ч, сзади орали англичане, а два мальчика-брата справа от меня считали: «Один, два, три… шестнадцать» Они включили секундомер на планшете и решили провести социологичекий эксперимент: сколько за единицу времени среднестатистический пьяный английский фанат произносит слово «Fucking».
На шестнадцати не выдержала пожилая француженка, у которой уже начали гнить уши.
— Вы же джентльмены, как вы можете себя так вести?! — возмутилась она, видимо, полагая до этого, что в Англии все джентльмены.
— Меньше четырех минут, — ответил ему брат, который вел счет времени.
Марсель
Марсель, как и любой порт, — колючий город. В темных переулках здесь продают кокаин, марихуану и женщин. На набережной пахнет рыбой; на бульварах — цветущими деревьями; на площадях, окруженных по периметру барами, — вином и свежей выпечкой.
Из окна моей (на время) квартиры открывался вид на Нотр-Дам-де-ла-Гард, базилику, которая построена на месте старой крепости и возвышается над всем городом. Под ней — Старый порт с бесконечными рядами стоящих бок о бок лодок. Оттуда, из порта, доносилось пение английских фанатов; им шепотом подпевали длинные мачты под напором сильного ветра с моря.
Чтобы найти англичан, на звук идти не пришлось. Древняя истина гласит: если закрыть все пабы в мире, то британцы вымрут от голода, потому что не найдут в меню ресторанов «фиш энд чипс» и старого доброго эля. Поэтому если хочешь найти в городе скопление англичан — ищи паб.
Первая драка
Английские фанаты оккупировали ирландский паб в Старом порту. Они заняли часть набережной, взобрались на столы и стулья, развесили повсюду свои флаги и бесконечно пели песни. Их было человек 200. В пабе играла ирландская музыка, и фанаты с местными девушками выбивали ногами ирландские ритмы. В какой-то момент заплясал весь паб. Люди брались за руки и кружились на месте, меняя партнеров каждую минуту. Так все перетанцевали со всеми.
Чем поражают англичане, так это своей стойкостью. После порогового количества алкоголя у человека должен отключаться мозг, а с ним и тело. Так происходит со всеми, но не с фанатами из Англии: их мозг отключается, а тело продолжает работать. Таков их геном.
Из паба на улицу вышел чудак и встал прямо передо мной. Вокруг сотни людей, плечом к плечу. Чудак расстегнул ширинку, достал, что искал, и задумался. В обычной ситуации ему бы сначала найти место, а потом доставать. Но отключенный мозг не напомнил о последовательности этих действий. Еще ему мешало отсутствие равновесия. И так, покачиваясь, он стоял передо мной, а затем походкой боцмана побрел сквозь толпу, не выпуская из рук того, что держал.
Алкоголь делал свое дело. Примерно через час после того, как я пришел в паб, из толпы англичан полетели пивные стаканы в сторону полиции, которая все это время стояла рядом, но никак не вмешивалась, пока пьянка проходила мирно. Позже фанаты рассказывали мне, что драку спровоцировали какие-то местные. Но я этого не видел, хотя все время находился в толпе.
Фанаты бросились в сторону полиции, но через секунду прилетели шумовые гранаты. Взрыв — шум в ушах, — все бегут обратно. Сразу за гранатами пошел слезоточивый газ. В панике люди наскакивали друг на друга, переворачивали столы, обливаясь пивом с ног до головы. От газа начало жечь глаза, потекли слезы, сперло дыхание.
Возникла небольшая пауза, а затем фанаты снова бросились к полиции, и все повторилось: гранаты, газ, все бегут назад. Так продолжалось около часа. Полиция стянула к пабу дополнительные силы и организовала кольцо оцепления, отгоняя любопытных прохожих огромными овчарками. Сколько человек пострадало в этой драке, сказать трудно. У нескольких фанатов были разбиты головы, другие сидели на тротуаре, держась за уши и мучаясь от ужасного звона. Но эта драка стала только предвестником той бойни, что случилась в Марселе через день.
Открытие
Первую игру чемпионата Европы между Францией и Румынией я пошел смотреть в фанатскую зону, что расположена на марсельских пляжах Прадо (название пафосное, но на самом деле эти пляжи создавались искусственно из строительного мусора). Перед тем как войти на территорию фанзоны, болельщики скупали пиво ящиками и ждали начала игры на берегу у моря.
В фанатской зоне установили два огромных экрана и ввели свою валюту — пластиковые жетоны. Один жетон — 2 евро. Одно пиво — три с половиной жетона (на них нанесли специальную насечку, чтобы можно было ломать пополам).
Когда заиграл гимн, французы встали и запели «Марсельезу», родившуюся во время революции и названную в честь этого славного города. Люди пели эту песню с широченными улыбками на лицах, посматривая друг на друга и тем самым подбадривая друг друга. Гимн свободе уносился в море, которое единственное и знает, как его петь, никогда не фальшивя.
Когда тот самый Димитри Пайе забил свой сумасшедший победный гол, все вскочили и начали носиться по кругу. А откуда-то сзади на английском донеслось: «У нас есть Пайе, Димитри Пайе…»
Пайе после игры плакал от счастья. А марсельцы растекались по уютным небольшим площадям своего города, автономным и напоминающим по духу одесские дворики, где можно напиться и упасть, зная, что тебя донесут до дома, не спрашивая адреса, еще и оставят бутылочку пивка у кровати, чтобы утром, так сказать, разговеться.
Вторая драка
То, что в будущем, видимо, назовут «марсельским побоищем», началось примерно в 16—16.30 по местному времени в том же Старом порту. В день игры России с Англией. Набережная, как и день назад, была полностью оккупирована англичанами. Только на этот раз их было в разы больше.
Они были повсюду — на проезжей части, в барах, в переулках. Начиналось как обычно — с песен и моря пива. А затем отовсюду полетели бутылки. Понять, что спровоцировало драку, было невозможно, потому что мясорубка вдруг ни с того ни с сего началась в порту везде. Куда ни повернись — везде стычки. И снова в толпу со стороны полиции полетели шумовые гранаты и газ.
Драки на площади шли по большей части между англичанами и полицией и напоминали артиллерийские дуэли: стороны близко не сходились, фанаты бросали в полицию бутылки и все, что под руки попадет, а полиция отвечала слезоточивым газом и шумовыми гранатами. И вскоре вся площадь покрылась слоем зеленого стекла, битого и небитого.
Вокруг площади в одних переулках англичане зализывали раны, помогая друг другу, в других — месились с местными. На моих глазах толпа на толпу сошлись две группы (причем они не были похожи на профессиональных бойцов) и принялись молотить друг друга, в ход шли уличные стулья и столы.
Я вернулся на площадь и сел на цветник у бара рядом с коренастым лысым мужичком, лет под 50. «Дрочеры», — сказал он мне, не глядя на меня.
— Чего они все время бегут от этого газа? Я вот тут как сидел, так и сижу. Все бегут, а я сижу, понимаешь, малец? — и тут он впервые посмотрел на меня.
Он был из Белфаста. И если бы на площади в тот день оказался Квентин Тарантино, он взял бы этого ирландца на любую роль в своем фильме без кастинга. Ирландец говорил коротко. Пока он говорил, он спокойным взглядом, с улыбкой, смотрел на месиво, которое происходило вокруг, иногда прямо у нас под ногами, а когда заканчивал фразу, поворачивался ко мне и глядел в глаза, как бы оценивая реакцию.
— Я из Белфаста. Мне там ногу прострелили, — сказал он и показал свой шрам на левой ноге.
Пока мы с ними сидели, несколько раз гранаты с газом подлетали близко к нам. Дышать было невозможно, текло из глаз, из ушей, из носа. Я все думал встать и куда-то убежать от этого ужасного газа, но, глядя на ирландца, который плакал, но приговаривал: «Вот дерьмо. Мне нравится это дерьмо», — мне было стыдно.
Наступило короткое затишье.
— Слышь, малец, а как там насчет пивка? — спросил он.
Все бары были закрыты, и никакого алкоголя поблизости купить было нельзя. Тогда я глянул на площадь, всю заваленную бутылками. И пошел, как тот гребаный сын полка, в короткое затишье между боями, искать среди болванок еще целые снаряды. Это оказалось нетрудно. Фанаты иногда бросали коробки с полными бутылками, многие из которых не разбились. Такую коробку, почти полную, я и притащил ирландцу.
— Эй, а ты молодец, малец! — сказал он, затем взял бутылку, зубами с треском открыл крышку и дал мне. Взял вторую себе и потянул в рот открывать, когда к нему подбежал молодой англичанин с открывалкой.
— Чувак, я из Белфаста. Мне не нужно это дерьмо, — сказал он и с тем же треском зубами вырвал крышку.
Драки продолжались уже примерно час, когда площадь вдруг прорезал крик: «Русские, вперед!» Откуда-то из-за спин полиции выбежало человек 10—15 российских фанатов в черных футболках с белыми надписями и в лоб побежали на англичан, которых было в разы больше. Фанаты ненадолго столкнулись и убежали в переулки. Я сидел на том же цветнике с ирландцем, когда вдруг они выскочили прямо возле меня, оббежав, по-видимому, площадь по кругу по переулкам. Прямо у меня на глазах российский фанат столкнулся с англичанином. Русский оказался более подготовленным бойцом и в два удара отправил англичанина в нокаут.
Полиция опять кинула гранаты с газом. На этот раз они упали прямо у нас под ногами. Дышать стало невозможно, и я забежал за угол. Ирландец остался сидеть не месте, все приговаривая: «Вот дерьмо. Мне нравится это дерьмо».
Когда я вернулся, ирландец тер с каким-то местным.
— Чувак, сними носки. Это не модно. Никто не ходит в тапочках и носках. Даже русские так не ходят, да русский? — обратился он ко мне, как будто я никуда и не уходил.
Я подтвердил. Затем они начали торговаться. «Восемьдесят», — говорил местный. «Пятьдесят», — отвечал ирландец. В итоге сошлись на шестидесяти. Местный держал в руках мотоциклетный шлем, протянул туда руку и, озираясь по сторонам, достал из подкладки какой-то маленький сверток.
— Это марихуана? — спросил я ирландца.
— Лучше, малец. Кокаин.
И вскоре возле нас образовался мини-наркорынок. Ирландец за минуту созвал, наверное, всех своих знакомых. Вокруг дрались фанаты, взрывались шумовые гранаты, площадь была окутана белым газом, а человек пять передо мной бойко торговались за «кокос», пытаясь сбить цену до 50. Я глянул на это все и подумал: «Господи, зачем ты придумал трибуны на стадионах?»
На следующий день после игры нашей сборной с англичанами, где нам удалось вырвать важную ничью, я уехал в Лилль. В этот спокойный, как я наивно полагал, город на границе с Бельгией, где нам предстоит решающая игра со словаками. Я надеялся, что эти сумасшедшие дни с фанатскими драками останутся в Марселе. Но в первый же день в Лилле я застал нападение немецких хулиганов на украинских болельщиков. На следующий день получил в нос от англичан. Надеюсь, нашей сборной, которой играть сегодня, повезет больше.
Марсель — Лилль
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»