Скандальная переписка Генпрокуратуры и Минкульта ставит главный вопрос — кому принадлежит бывшее имущество Союза художников СССР, включая здание на Крымском Валу?
Когда речь заходит о превращении государственной советской собственности в частную, обычно вспоминают приватизацию, но процесс начался намного раньше. Предтечей «красных директоров» можно считать представителей «творческой интеллигенции». Термин уместно взять в кавычки, поскольку в данном случае речь идет о деятелях, имевших отношение не столько к искусству, сколько к управлению финансово-хозяйственным комплексом, созданным для советских художников, писателей и композиторов.
Именно в веселое переходное время, когда старые законы уже не очень-то и работали, а новые еще только создавались, возможно было многое. И время, надо сказать, работает на тех, кто воспользовался ситуацией и получил частичку общего добра. Потому что сроки исковой давности проходят, документы утрачиваются, а status quo — сохраняется.
И тем не менее правительство изучает возможности восстановления контроля хотя бы над частью утраченного имущества. Например, по данным источников «Новой газеты», крупная юридическая фирма исследовала историю возникновения и перехода прав на Центральный дом художника (ЦДХ) на Крымском Валу.
Справка
Подзаголовок
Центральный дом художника на Крымской набережной начали проектировать в конце пятидесятых, строить — в конце шестидесятых годов прошлого века. На рубеже восьмидесятых закончена первая очередь. Один из знаменитых советских долгостроев. Один из выдающихся памятников (не имеющих статуса) советского модернизма. Одно из знаковых мест культурной жизни столицы.
Авторы проекта — архитекторы Николай Сукоян, Юрий Шевердяев и другие. Одну часть традиционно занимал СХ СССР, другую — Третьяковская галерея.
С момента сдачи в 1979 году не было ни одного капитального ремонта.
Сейчас здание находится в собственности ассоциации общественных объединений «Международная конфедерация союзов художников» (МКСХ). Эта организация стала правопреемницей Союза художников СССР прямо на его ликвидационном съезде в июне 1992 года. Даже если оставить за скобками вопрос о полномочиях ряда делегатов, которые теперь едва ли возможно перепроверить, раздел общего имущества прошел по очень странной схеме.
В Союзе художников СССР было 18 членов — по одному от каждой республики, а также союзы Москвы, Ленинграда и Киева. Члены этих организаций с момента их создания платили взносы, на которые приобреталось, строилось и сохранялось общее имущество. Несложно посчитать, что, если бы оно делилось по-братски, каждому досталось бы примерно по 5,5% общего добра. Но часть имущества (почти две трети по балансовой стоимости) была распределена между семью наиболее шустрыми союзами. То, что не растащили по углам, снова было предложено поделить на 18 равных частей, но вместо этого единым правопреемником была «назначена» МКХС, хотя в нее на тот момент вступили только 10 участников. Получается, что 44% общего имущества, оставшегося после первого этапа дерибана, МКСХ присвоила себе собственным же решением, не спросив потенциальных собственников хотя бы для вида — а не против ли они?
При этом юридический статус самой МКСХ не был таким уж прочным. Более того, в июле 1992 года Минюст отказал ей в регистрации, потому что, как выяснилось, Союз художников России в учреждении МКСХ участия не принимал, а СХ Москвы юридически заменить его не мог. К августу это противоречие удалось устранить (каким таким способом, до сих пор неизвестно). Факт, однако, в том, что в самую горячую пору раздела имущества МКСХ действовала если не по праву сильного, то по праву самого умелого и находчивого. При этом, кстати, СХ СССР де-юре продолжал существовать и после памятного съезда. Минюст РФ ликвидировал организацию только в 1997 году.
Следующим этапом после раздела стало закрепление права собственности. Тут МКСХ тоже проявила инициативу и смекалку. Дело в том, что все объекты были переданы ей на праве хозяйственного ведения. Тогда сама МКСХ решительно установила пресекательный срок для желающих заявить о праве на часть общего имущества. Кто не успел — остался без прав. На дворе, напомним, было начало 90-х, и не просто воспользоваться своим правом, а даже и узнать о таком приятном обстоятельстве было нелегко. В результате союзы художников Эстонии, Молдовы и Киева не получили вообще ничего, в то время как организации Москвы, России и Грузии успели отщипнуть от общего пирога дважды.
Впрочем, сейчас им претендовать на что-либо уже поздно. А вот у Российской Федерации есть возможность защитить свои права. Потому что, лихо переписав на себя общесоюзную прежде собственность, МКСХ не учла требований действовавших на тот момент законов. В частности, были приняты постановление Верховного совета от 21.09.1991 и закон «Об обеспечении экономической безопасности», согласно которым все имущество общесоюзных объединений и фондов, расположенное на территории РСФСР, признавалось собственностью нового государства — Российской Федерации. Это не означало тотальной национализации. Просто по закону союзное имущество сначала должно было попасть на государственный баланс, а уж потом перейти в собственность новых организаций. Разумное требование, призванное защитить от злоупотреблений.
Особенно справедливо это в отношении объектов недвижимости. Ведь, в отличие от произведений искусства, они возводились как минимум на условиях софинансирования со стороны государства (по некоторой информации, имущественный взнос СХ СССР в строительство того же ЦДХ существовал только на бумаге).
Есть и менее броские, но важные с юридической точки зрения нюансы. Например, согласно постановлению последнего съезда СХ СССР, правопреемниками союзных организаций становились новые республиканские организации. Они-то и должны были, что называется, «вступить в права наследства», то есть оформить на себя имущество, а уж потом, если захочется, передать его в новое объедение. Почему это важно? Потому что есть претендент. По схожим основаниям в свое время Госкомимущество РФ выиграло у той самой МКСХ права на здание на Гоголевском бульваре.
Впрочем, юристы, изучавшие проблему, считают более перспективным вариантом не тяжбы по каждому отдельному объекту, а возможность ликвидации МКСХ. Возможно, по основаниям, описанным выше. Тем более что речь идет не только об объектах недвижимости, которых считаное количество, но и о тысячах картин и других произведений искусства, также «приватизированных» МКСХ. Судиться за каждый из них уж точно нет никакой возможности.
Мнение эксперта
Мы попросили одного из ведущих специалистов Третьяковской галереи, завотделом живописи второй половины ХХ века Наталью Александрову сформулировать экспертное мнение по поводу собрания СХ СССР, значительную часть которого унаследовала конфедерация.
— СХ СССР был организацией, которая умела очень рано определять ценность художника. В те времена художники сами образовывали свои советы, и отбор в фонд СХ СССР шел классными мастерами. Отбирали они только супервещи. Наше собрание, между прочим, на треть состоит из даров СХ СССР, которые мы из него долгие годы вытрясали. Помню, как бился за них директор Третьяковской галереи Юрий Константинович Королев. Именно так, в результате битвы, к нам, например, перешло знаменитое полотно Виктора Попкова «Хороший человек была бабка Анисья». Покупали вещи прямо из мастерских: насчет Виктора Попкова, Таира Салахова или Гелия Коржева сомнений не было ни у кого.
Конфедерация — орган, созданный для управления остатком собственности СХ СССР. Но как она поделена, сейчас сказать очень сложно. Списков нет. Общего каталога, насколько мне известно, тоже. В запасник в Подольске, где все хранится, мы, к сожалению, никогда доступа не имели.
Но я внимательно слежу за выставками, которые проходят в конфедерации. И знаю по меньшей мере три десятка шедевров, которым следовало бы быть в музее. Среди них — картины Сергея Васильевича Герасимова, Андрея Мыльникова, Евсея Моисеенко. Поздние работы Попкова, живопись Владимира Гаврилова, ранние работы семидесятников (таких как Булгакова, Назаренко). У нас в этом смысле огромные лакуны. И это все вещи уровня Третьяковской галереи.
Масут Фактулин: «Раньше у нас были шубы, сейчас все сократилось»
Что стоит за Третьяковкой и ее директором Зельфирой Трегуловой, понятно — культура профессии и забота о сохранении национального искусства. Чем руководствуется глава конфедерации Масут Фаткулин, гораздо менее очевидно. «Новая газета» попыталась это выяснить.
Масут Фаткулин
— Что самое важное в деятельности конфедерации?
— Единственная организация, которая смогла художников объединить! В 92-м году, когда был хаос, все разрушалось, одни художники оказались дальновидными.
— В чем их дальновидность?
— Ну у нас есть некое имущество, в свое время все внесли в фонд свои доли. Вся деятельность конфедерации строится на том, что мы не можем перечислять какие-то финансовые средства вот этим членам конфедерации, бывшим союзным республикам, зато у нас есть каждый год Международный художественный салон, аналог бывших всесоюзных выставок.
— Как зарабатываете деньги, как себя обеспечиваете?
— Вот у нас есть имущество, которое было передано нашими учредителями, которое учредили. Каждый — свою долю. Там принцип какой был, на последнем ликвидационном съезде? 15 союзных республик плюс три крупнейшие организации — Москвы, Петербурга и Киева.
— Что это за имущество?
— Наиболее важная собственность — сам ЦДХ и фонды, то есть коллекция. В решениях съезда ликвидационного была такая строка — «ЦДХ со всеми активами, включая фонды, переходит к МКСХ», и коллекция находится в распоряжении конфедерации, и мы имеем совершенно законным образом все права распоряжаться.
— И как же вы это делаете?
— Коллекция находилась в пяти разных местах города Москвы, абсолютно не приспособленных для хранения. Миллион рисков: сорвать замок, вытащить работы, затопить, и мы ничего не могли сделать. Потому что у нас не было тогда ни финансовых, ни организационных возможностей это все защищать и сохранять. У нас были другие проблемы в начале 90-х…
— С тех пор прошло 24 года…
— За это время мы нашли помещение в Подольске, все эти картины из разных мест свезли и разместили, сделали учет, хранение. Это огромная работа…
— Сколько единиц хранения в коллекции?
— Знаете, у нас вот как бы нет такого. Когда мы получили коллекцию, она была на балансе ЦДХ, мы ее не переводили с баланса ЦДХ на баланс конфедерации. Мы исходили из следующих мотивов: с одной стороны ЦДХ с его аппаратом стал предприятием конфедерации. У нас не было оснований не доверять сотрудникам ЦДХ. Они, несмотря на самые трудные времена, действительно все сохранили.
— Но как вы можете об этом судить, если точно не знаете, из чего состоит коллекция?
— У нас с 92-го года не было ни финансовых, ни организационных, ни других возможностей весь этот процесс контролировать, у нас был другие проблемы. Вы же знаете, какая тогда была жизнь…
— У коллекции есть научный хранитель?
— Он называется «начальник отдела хранения ЦДХ». Но при всем его статусе он раньше не имел полномочий организационных и финансовых все это сохранить. Понимаете?
— Нет! Почему?
— Ну, слушайте, всюду нужно было охрану ставить, сигнализацию…
— То есть вам до сих пор доподлинно неизвестно, сколько у вас единиц хранения?
— Ну мы знаем, так, в целом. Но чтобы буквально — это должны быть соответствующие документы.
— А их не существует?!
— Я думаю, в ближайшее время мы проведем, так сказать, инвентаризацию и укажем с точностью до единицы…
— Кто выбирает вещи для участия в международных аукционах?
— Слушайте, так много об этом говорят! А было всего-то лишь две выставки на аукционах, из которых приобретено всего пять работ. Две работы Нисского «Над снегами летит самолет» и «В пути» (мы между собой их называем «самолет-паровоз»). Сейчас они собственность коллекционера Ананьева, он их публикует, они получили всемирную известность, а до этого 50 лет лежали на складе. Еще Герасимов, Стожаров…
— А кто выбрал именно эти работы?
— Приезжали эксперты «Сотбис» по России и СНГ и предварительно отобрали.
— Вы продаете как частные лица или как представители организации?
— Нет, слушайте! Страну кто представляет? Президент? Он подписывает договоры от имени РФ. Так и я — лицо с правом первой подписи, распоряжаюсь всеми финансовыми ресурсами своей организации, являюсь уполномоченным представителем.
Справка
На аукционе «Сотбис» в Лондоне в июне 2014 года было выставлено два десятка работ из собрания МКСХ. Продано девять. Сумма — 2,4 миллиона фунтов стерлингов. В том числе картина главы МКСХ Масута Фаткулина — 45 тысяч фунтов.
— То, что происходит на территории ЦДХ, вы определяете?
— Нет, ЦДХ юридическое лицо, которое действует самостоятельно. Да, это наше предприятие, оно работает на нашем имуществе, которое мы предоставляем в аренду, с правом сдачи в субаренду и ведения выставочной деятельности. И мы исходим из того, что они должны как-то выживать. Мы не вмешиваемся в их текущую деятельность, мы определяем главные выставки, которые конфедерация хочет видеть, и оплачиваем все расходы, связанные с проведением выставки.
Если раньше у нас были шубы, сейчас все сократилось. Антикварный салон куда отнесете? В целом у нас подавляющий процент выставок, которые имеют отношение к искусству.
— Какие же у вас планы?
— Давайте так: сейчас, в условиях санкционных войн, сложно осуществлять проекты за пределами РФ: картины могут быть арестованы. А мы располагаем богатой коллекцией и можем представлять искусство, не подвергаясь рискам. Вот сейчас есть масса заявок. Скажем, Китай, они очень любят советское искусство. Ни Русский музей, ни Третьяковская галерея не могут. А мы, исходя из статуса общественной организации, можем. Без рисков арестов за пределами России.
Зельфира Трегулова: «Нам катастрофически тесно!»
Третьяковской галерее негде показывать важнейшую часть собрания — искусство XX века
Зельфира Трегулова
— Известное здание на Крымском Валу десятки лет делили успешный, раскрученный ЦДХ и сиротливо притулившаяся к нему Третьяковская галерея. И вдруг пирамида перевернулась: лом, народная тропа в Третьяковку, а по соседству, кроме книг и картин, — шубы, бриллианты, кошки. Что изменило ситуацию?
— Наверное, это не совсем скромно, но дело в том, что, придя в музей, я действительно поставила как цель и задачу долгосрочного развития — восстановить справедливость в отношении этого здания и этой коллекции.
— Но ведь именно это здание — было время — собирались сносить?
— Да, к нему многие годы относились снобистски. Но теперь-то мы понимаем, что это — один из лучших образцов архитектуры советского модернизма. И сейчас очень серьезно с ним работаем: в прошлом году открыли выходы на Крымскую набережную, в этом — реконструируем двор. Кстати, расходы несем совместно с конфедерацией, пропорционально разделению наших площадей.
— А какое, к слову сказать, это разделение?
— Примерно тридцать восемь и шестьдесят два процента. Некогда наши 62 процента предназначались для картинной галереи народов СССР — у нас хранится уникальная коллекция живописи союзных республик. И финансирование строительства дома изначально было совместным: деньги давали две мощные советские организации: Министерство культуры СССР и Союз художников СССР.
— Но Союза художников СССР давно не существует, теперь в ЦДХ воцарились его «наследники»…
— Да, когда после распада СССР художники собрались решать судьбу Союза, было два предложения: о преобразовании Союза и о его ликвидации. Проголосовали за ликвидацию. А люди, которые провели резолюцию о ликвидации, стали у руля новой организации. Была создана ликвидационная комиссия, которая распределила имущество.
— Но разве положение «у руля» дает право распродавать собрание — знаменитые фонды, созданные за годы активной жизни Союза художников большой страны?
— К нашей боли, то, что некогда принадлежало Союзу художников СССР, сейчас продается и вывозится как частная собственность. Самая важная часть этого собрания (хотя там есть и рядовые вещи) — произведения не просто музейного уровня, шедевры. Два полотна Нисского, которые были проданы на «Сотбис», конечно, должны были быть в государственном собрании. «Юному конструктору» Дейнеки 1966 года — место в зале «Оттепель» Третьяковской галереи. Картины Виктора Попкова — произведения уровня нашей постоянной экспозиции. Когда начались эти продажи (я тогда была директором РОСИЗО), сотрудники Третьяковки меня хватали за грудки и кричали, что я должна повлиять, сделать что-то, чтобы эти вещи не продавались…
— А насколько сегодня комфортно Третьяковской галерее в коммунальном пространстве ЦДХ?
— Я всегда стараюсь держаться формулы кота Леопольда — «ребята, давайте жить дружно». Конфликты стремлюсь снимать, сглаживать. Но когда прошлым летом проходила выставка домашних любимцев в весе до 25 килограммов и собаки бегали повсюду, а на фасаде здания рядом с плакатами Малевича и Кандинского висело изображение гигантской кошечки, мне это казалось нонсенсом. И я сказала, что больше не дам разрешение использовать двор ради кошек и собак.
С другой стороны, «АРХ-Москва», только прошедшая в ЦДХ, — событие абсолютно нашего формата. Или «Нон-фикшн», где неделю встречается, покупает книги вся московская интеллигенция, — обаятельное и нужное мероприятие.
Но главная проблема все же не в этой совместной «кухне».
— Догадываюсь. Главная проблема — невозможность развития музея, так?
— Конечно! Главное — то, как складывается жизнь коллекции. Нам страшно тесно. Шедевры живописного собрания складированы в запасниках, которые приведены в относительный порядок моей предшественницей, но, скажем, скульптура или работы из отдела новейших течений хранятся в тяжелейших условиях. Это самый болезненный наш вопрос — хранение. Мы стеснены невероятно. Даже не упоминаю об условиях работы научных сотрудников, напиханных во все щели ЦДХ как сельди в бочку…
— А какое процентное соотношение произведений, представленных в постоянной экспозиции, и тех, что в запасниках?
— В Лаврушинском — десять к девяносто, и мы показываем большую часть золотого запаса, который там храним. На Крымском соотношение гораздо хуже. У нас там фантастические коллекции Ларионова, Гончаровой, Поповой, феноменальное собрание Костаки; мы выставляем минимум всего этого. Нам остро необходимы дополнительные экспозиционные площади: сегодня мы не можем показать важнейшие вещи по всем периодам, начиная с авангарда до соцреализма. Негде! А у нас самое серьезное собрание, потому что в советские времена долгое время вещи покупались в первую очередь для Третьяковской галереи. Начиная с 70-х многое резервировалось для Русского музея, но это уже другая история. Сегодня ясно: у Третьяковской галереи катастрофическая нехватка экспозиционных площадей именно по ХХ веку.
— Существует план мечты?
— Пока нет. Пока, каждый раз, когда начинается дождь, у меня душа уходит в пятки. Где он прольется, мы не знаем. Катастрофически течет крыша, мы ее латаем шаг за шагом. Вот сделали ремонт кровли перед выставкой Серова, как раз над выставочными залами.
Конечно, здание нуждается в реконструкции, очень бережной, очень вдумчивой. Нужен архитектор, который бы понимал: это не просто коробка, которая приземлилась на Крымском Валу, а шедевр архитектуры своего времени, и так к нему и следует относиться — как к памятнику советского модернизма. Впечатляющей, величественной архитектуре, дающей большие возможности. Решение этих вопросов — за правительством.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»