Наш особый путь — планетарий

— Первые «мартинсы», — ностальгически сказал юноша, — мне привез дед. Начало 90-х… сама понимаешь. А дед много ездил. И он понимал, что нужно мальчишке! Веришь: он в готские лавки выучился ходить ради меня.

Девушка, впрочем, услышала свою ноту:

— Дед много ездил? А он у тебя вообще — кто?

— Он — физик, профессор. Деда часто звали в Принстон… да он много где читал! В Женевском коллайдере есть его разработки.

Лирическую википедию прервал дикий хохот: барышня валилась с банкетки.

— Что я смешного сказал?!

— Ой, отпад! Ты — такой же менеджер, как мы все! Ну пиво, ну дартс, ну процент с продаж: ты что, сам не знаешь? А дед у тебя — профессор! Дед в Принстоне! Дед коллайдер изобрел! (по явной привычке спрямлять вводные и не париться, девушка спрямила и эти). — Чума-а-а!

Я искоса глянула на юношу. Воспитание не позволило ему сказать: «Ду-у-ра». Профессорский внук молчал.

Но лицо его — под хорошей стрижкой — было нерадостное.

«А это уже — возмездие», — подумала я и сама себя пнула каблуком.

Кому — возмездие?! За что — возмездие?!

Начало 90-х мечено многими историями, объясняющими выбор и вектор большинства тех, кто в те годы рос. Или формировался. Тех, кому еще особо не в чем было упорствовать.

Если перебирать — вот давний рассказ одноклассницы. Медалистки. Выпускницы-аспирантки-сотрудницы чуть не лучшего «точного» факультета МГУ. И тоже: о большой науке и целой обуви.

— В 1993-м не выдержала: ушла с кафедры в фирму. То старые сапоги было дорого чинить, а тут с первой зарплаты купила новые. С третьей — полушубок. Пошла на Ленгоры — показаться.

Зима, парк облетел, факультет виден издалека — что меня и спасло. Вижу: у подножия лестницы нашей знаменитой стоят столики складные. На них пирамиды банок: кажется, с голубцами. А за столиками девчонки с нашей кафедры. …Он все-таки это сделал, так-растак! Завкафедрой… долго всех убеждал, что пора учиться новой экономике: покупать оптом, продавать в розницу.

Я их лица увидела — над банками с голубцами — и назад, от дерева к дереву. В парк, за елки: лишь бы они меня не заметили, в моих песцах! Бежала до самого дома. Уши горели.

Есть, кстати, похожий сюжет в книге Светланы Алексиевич «Время секонд хэнд»: там торгуют соленьями, бочки хранят на кафедре. Несомненно: и голубцы, и огурцы — жест отчаяния.

В гуманитарном институте Академии наук, где тогда работала я, жест отчаяния-1992 был попроще. Сотрудница N. вернулась домой, в коммунальную квартиру, заперлась в туалете, поставив на фаянсовый бачок портрет тогдашнего отца народов. Долго шепотом объясняла портрету, что она за демократию, но нельзя так… а потом стала попросту протяжно мяукать.

Соседи вызвали санитаров из нервной клиники.

Можно вспомнить пучок таких историй. Можно — с той же долей правоты — сказать: «Это песни лузеров». Вот вышел документальный спектакль «Топливо»: драматург Евгений Казачков записал монолог Давида Яна, основателя ABBYY — об МФТИ конца 1980-х, о создании первых версий Fine Reader и словарей Lingvo (сегодня они стоят в миллионах смартфонов-планшетов). Более яркой истории становления человека и его дела (в 1990-х, в России!) я не слышала давно.

И «топливо» там — не нефть. А ум, драйв, воля, дух и уровень физтеха.

Но общий и долгоиграющий тренд все-таки был иной. «Слиняла в два дня, самое большее в три» (по формуле Розанова), и вера в высокую науку, и вера в отечественную инженерию, и максима шестидесятников «Деньги приходят за карьерой», и огромная, пусть по-советски простодушная система просветительства 1960—1980-х, растянутая над страной, рассчитанная — в основе! — на детей. Сотни «просветительских» книжек (про все: от Авиценны до бетона), миллионные тиражи журналов «Юный техник» и «Юный натуралист», походы строем в Политехнический музей и в планетарий, детский научпоп на радио — поблекли. В лучшем случае забились в углы семейных книжных шкафов. Да и там жизнь выбивала из рук старших аргументы… Детей-то жалко.

Шок ушел, тренд остался. Помню данные «Левада-центра» 2008—2009 гг. из статей замечательного социолога Бориса Дубина: только для 7% опрошенных в РФ студентов понятия «хорошая работа» и «высокотехнологичная работа» были синонимами. Только 5% студентов связывали понятия «хорошее образование» и «ориентация на мировой уровень науки».

Что сделано, то сделано. Растянулось на четверть века, на миллионы судеб.

Но необходима все-таки перепрошивка общих умонастроений. Перекодирование их.

Новый культ астрономии (убранной в 2008-м из школьных программ РФ), геологии, биохимии, медицины, инженерии. Востоковедения, к слову. А также Арктики. Тренд очень трудоемкого, содержательного, конкретного образования должен просочиться до младших классов.

«Госпрограммы» (как было в «оттепель») мы ежели и дождемся — то не скоро.

Думать об этом следует семьям.

…Хотя если выбор останется прежним — наука или возможность кормить семью? наука или целые башмаки в конечном итоге? — лучше не делать этого. А по-прежнему налегать на инглиш.