План для героя

Принято выделять два типа авторитаризма: мягкий и жесткий. Мягкий — это когда с вами могут сделать все что угодно, в любой момент, но пока или руки не дошли, или вам удалось спрятаться. Жесткий — когда полубогам приходит в голову поиграть с подданными в тюрьмы, психушки, убийства. Не эпизодически, не к праздникам и юбилеям, а всерьез, на полную катушку.

Но нам эта типология не подходит. В классическом авторитаризме все четко и ясно, а в нашем… И мерзостей сколько угодно, и все размыто, неясно, нечетко, неопределенно, в общем, мутновато и ничего не разберешь, даже если подойти поближе и хорошенько вглядеться.

Не имея выхода в практически уничтоженное публичное пространство, лишенные возможности публично оценивать и оспаривать решения, от которых зависит наша жизнь, мы становимся жертвами неопределенности: мы не знаем, чем все обернется, какие еще сюрпризы нас ожидают, наконец, что вообще происходит. Наш удел — фантазии, предположения, подозрения. И мы ничего не знаем ни об окружающей нас социальной действительности, ни о самих себе.

Иногда появляется ласкающая сердце дикая мысль, что, может, и нет никаких планов реставрации. Ну знает хоть кто-нибудь точно, в чем заключаются дневные «планы» наших ночных стражей? Молчат суровые защитники.

Сказали бы, на худой конец, что заготовленное для нас будущее — государственная тайна. Стало бы легче. Ведь так просто вежливо подойти и сказать: «Не волнуйтесь, мы хранители вашей судьбы, мы все знаем, контролируем, а вам ничего знать не положено. Сболтнете еще чего лишнего кому не надо. Что тогда с вами делать?»

Вот тогда стало бы понятно, на каком мы свете. Но никто ничего не говорит. На нас вообще почти не обращают внимания, и мы, естественно, начинаем беспокоиться: а вдруг балом в родном государстве правит не рациональный ум, а загадочная русская душа? Самобытная, народная, мятущаяся?

Возьмем, скажем, самобытность. Русские офицеры, например, любили играть в русскую же рулетку. Эполеты, ментик, кивер… красота! Что наша жизнь — игра.

Но нет, не подходит этот образ. В настоящей русской рулетке что-то все же происходит, а наш отчаянный с виду палец какой-то вялый. Ввергает и себя, и окружающих в состояние неопределенности, примерно такое же, какое испытывает девушка, когда милый опаздывает на свидание.

Или возьмем народность. Наконец сполна осознав, что окружающий мир нас разлюбил, но сладостно мечтая, что когда-нибудь он все равно попросит у нас прощения, мы между тем строим преграды и оборонительные рубежи на пути к собственной нормальности.

Нам не хватает героического начала. Нет настоящего драйва, и мы пробуждаемся, только когда на ухо шепчут: Родина в опасности. Трудности нам просто необходимы, а если их почему-то нет, то приходится их выдумывать. Мы сами загоняем себя в тупики, из которых потом героически выбираемся. Мы не мыслим себя без преодоления нами же созданного бардака. А разруливая годами творившийся нами же беспредел — чувствуем себя как рыбки в море, и нет границ нашей осведомленности о сотворенных нами же безобразиях, и нет пределов нашей справедливости в их искоренении.

И так было всегда: чем хуже нам было, тем лучше мы себя чувствовали. И сегодня тоже кажется, что наилучший способ вылезти из ямы, в которую мы залезли в предвкушении новых героических свершений, — это еще раз продемонстрировать изумленному человечеству чудеса стойкости и самопожертвования. И невероятной смекалки, присущей нашему научному гению.

Но кто же мы тогда? Не стала ли нашей новой национальной идеей, которую так долго искали лучшие мозги Отечества, возведенная в принцип неопределенность? Вполне возможно, что так оно и есть. Но если быть до конца откровенными, то даже это точно неизвестно. Увы! Ну хотя бы знаем, что ничего не знаем. Правда, если Сократ с этого начинал и вывел из этого целую философию, то мы этим заканчиваем. Из неопределенности следует что угодно, т.е. ничего, кроме самой неопределенности.