Дэвик и Гений

Над Давидом Львовичем Боровским постоянно летал Гений. Он садился ему на плечо, устраивался на кончике карандаша или поселялся в его макетах, равных которым не было в театральном мире. Он болел с ним за киевское «Динамо», посещал его мысли и слетал с языка в неспешных беседах с друзьями и сыном Сашей, к которому Гений тоже проявлял интерес. Иногда он кружил над землей и, набравшись впечатлений и образов, спешил вернуться домой — к Дэвику, у которого нашел комфортное и чистое место пребывания. Дэвиком я называю Боровского по праву детской еще дружбы и, знаете ли, любви, которую испытывал к нему всю жизнь. Мы познакомились в послевоенном Киеве во дворе Театра Русской драмы. Он был старше, и намного талантливее нас, чего ни он, ни мы не понимали, когда наблюдали, как взрослый для нас пятнадцатилетний парень красил в цеху Театра Русской драмы задники декораций, весело пререкаясь с красноносым столяром по фамилии Смоляр. Иногда мы, десятилетние, просили его, пятнадцатилетнего: «Дай мазнуть!» Он протягивал большую кисть и разрешал нам поучаствовать в процессе изготовления декораций. Он был ироничен и добр.

Гений подхватил мальчика в киевской художественной школе и подростком отправил в самостоятельную жизнь.

Дэвик был очень хорошим. Поверьте. Ну о ком честно и так просто можно написать? Только об очень хорошем человеке.

Спектакли, решенные (именно так) и оформленные Давидом Львовичем, шли в лучших театрах, а легендарная Таганка без Боровского вообще была бы невозможна. Он был бескомпромиссен и скромен до абсурда. И во время абсурда он был тоже скромен. И после. (Тут, пожалуй, я хватил: до этого «после» мы еще не дожили.)

В Киеве на Пушкинской улице у старого служебного входа в Театр имени Леси Украинки когда-то на крылечке собирались знаменитые артисты. Давид Львович поставил там две мемориальные скамейки с «вырезанными» на спинках именами киевских театральных звезд. На них можно было бы и сегодня посидеть перед спектаклем, но дверей теперь там уже нет. Нет и уличной атмосферы, и каштанов…

Ну что я занудил? Это у нынешних жителей нет. А у меня осталась та Пушкинская, по которой ходил приветливый молодой театральный художник — невероятного, как мы тогда и не догадывались, Божьего дара. И свободные от спектаклей драматические актеры, оперные певцы, балетные танцовщики выбирались потоптать качающиеся тени каштановых листьев и подышать воздухом, который, несмотря на близость к шумному Крещатику, был свеж, пахуч и вязок.

Киев тогда не был театральной провинцией. Пушкинская была не просто улицей, она сама была сценой. И действующим лицом мог стать каждый, кто попадал на покатый ее тротуар. А уж прогнозы… Ах, какие там давали прогнозы. На всё — от футбольного матча и снижения цен на сельдь нежирную и обойные гвозди, до международного положения, всегда непростого. Точности необыкновенной и, естественно, без ссылок на источник, которым мог оказаться зять Хрущева — директор театра Николай Гонтарь или, что точнее, городской сумасшедший Шая, торговавший журналами «Огонек» и переносивший все театральные и городские новости.

Но никто, даже мой любимый учитель в журналистике — несравненный Аркадий Романович Галинский, мудрец, умница и провидец, не мог угадать в совсем молодом театральном художнике выдающегося сценографа двадцатого века Давида Боровского.

Теперь десять лет мы живем без него, а Гений его летает, летает…