Лучший

У нас так считают не все, для болельщиков со стажем у каждого свой герой, которых хватает. Это канадцы несколько лет назад в The Hockey News отдали Анатолию Фирсову первую строку в рейтинге лучших российских хоккеистов, не игравших в НХЛ. За Фирсовым, по их версии, расположились Третьяк, Харламов, Бобров, Мальцев, Васильев, Якушев, Михайлов, Старшинов и Рагулин. Хорошая компания.

А Фирсов даже не сыграл против профессионалов в первой и самой главной суперсерии-72. Через год в возрасте 32 лет он вовсе завершил блистательную карьеру, по ходу которой 3-кратного олимпийского чемпиона и 8-кратного чемпиона мира трижды признавали лучшим нападающим, пять раз подряд включали в символическую сборную главных турниров мирового хоккея.

…Есть пять раритетных вещей, о которых упоминает едва ли не каждый, когда-либо писавший или вспоминавший о Фирсове, — чудесный гол в ворота Сета Мартина в Вене-1967, классический финт «клюшка-конек-клюшка», убойный щелчок «по-фирсовски», от которого, по легенде, пытались как-то уберечься даже выдающиеся голкиперы, игра загнутым крюком, чему как странному новшеству поначалу противился Анатолий Тарасов, и история с неудавшейся «командировкой» за океан.

Гол — вернее, его результат, я видел не в архивном, а во вполне живом, пусть и телевизионном, варианте. Фирсов задержался на смене, Тарасов гнал его со льда, он уже подъезжал к бортику, и отшвырнул попавшую под ноги шайбу в сторону канадских ворот. Не глядя, навесом — чтобы не перехватили. В следующее мгновение камера поймала опустившего голову Мартина, а затем уже — кучу-малу у нашей скамейки. Отец, с которым мы вместе полуночничали у экрана «Рекорда», уверял, что шайба после рикошета упала вратарю за шиворот. Но гол-курьез, открывший дорогу к пятому подряд чемпионству сборной СССР, запомнился больше, чем сотни других, чисто фирсовских и даже золотых.

Фирсов был любимым игроком моего отца, поклонника ЦСКА. Я, как «спартаковец», с ним не спорил, уже зная, что начинал-то Анатолий у красно-белых, о чем «армейцы» не очень любили вспоминать. И «забрили» его в ЦСКА прямо по ходу первого для «Спартака» чемпионского сезона 1961—1962 годов, чего в свою очередь долго не могли Фирсову простить спартаковские болельщики. Но ведь с армией и Анатолием Тарасовым не поспоришь!

В «шайбу» он пришел 16-летним и одним из последних, кто начинал с русского хоккея. Размашистость и лихость почерка, выносливость, скорость и резкость — оттуда, из бенди, неповторимая улыбка и неистребимая склонность к импровизации — черта, как мне хочется думать, в какой-то мере из того славного майоровско-старшиновского «Спартака». Хотя в по-настоящему классного форварда он вырос, конечно, в ЦСКА.

Для Фирсова Анатолий Тарасов стал и вторым отцом (свой погиб на фронте), и главным авторитетом. А неистовый экспериментатор обрел любимого ученика и «универсального солдата», в котором он воплощал все свои иногда казавшиеся безумными идеи.

Быть любимчиком у Тарасова означало обречь себя на каторжную работу. Из ЦСКА был прямой путь в сборную, но Тарасов попридержал вожжи. А после первого победного чемпионата в рамках зимней Олимпиады в Инсбруке-1964 (непобедных чемпионатов в его карьере не было) на просьбу дать ему возможность купить на премиальные машину Тарасов ответил, что — рановато.

Да что машина… Фирсов вспоминал, что после триумфального возвращения с Олимпиады ЦСКА должен был ехать в Горький на матч, нормальных билетов купить не удалось, и наставник принял решение ехать в общем вагоне — никто, в том числе новоиспеченные олимпийские чемпионы, не возразил.

На крыло Фирсов встал, когда его в 24 года назначили дядькой для совсем молодых Виктора Полупанова и Владимира Викулова. Сборная практически с ходу обрела третье звено, с которого спрашивали, как с первого, и которое ни в чем знаменитым тройкам Альметова и Старшинова не уступало. Фирсов помогал молодым заматереть, но не растворялся в них — наоборот, на первые роли он с ними и вышел. В том, что звено целиком в сонм великих не записали, — не его вина. А Фирсов в любых других сочетаниях, в том числе с Валерием Харламовым или Александром Мальцевым, оставался безусловным лидером.

Анатолий Тарасов писал о любимом игроке — как песню пел: «Порой мне кажется, что игра Фирсова состоит из непрерывного ряда озарений…». Для партнеров по сборной комсорг казался даже слишком правильным и слишком образцовым: он, по собственному признанию, нарушить режим позволил себе только в 28 лет. Вне льда обычность, даже обыкновенность Фирсова подчеркивали многие. Но он и не обязан был быть гениальным во всем.

…Из хоккея ему помогли уйти, но и сам он не мог смириться с тем, что прежде сразу после Саппоро ушли Анатолий Тарасов с Аркадием Чернышевым. Фирсова не уговаривали остаться, ему после истории с конкретным и настойчивым приглашением поиграть за океаном, которое он получил в Монреале на исходе 1973-го, вообще могли запретить остаться в хоккее в любом качестве.

Дальше была просто жизнь — и при хоккее, в основном в системе ЦСКА, и вне его. Превратности судьбы не могли испугать человека, начинавшего рабочую карьеру 15-летним в качестве подсобника, но контраст с прежней жизнью все-таки был слишком жестким и даже жестоким. На исходе 80-х Анатолия Фирсова изберут в народные депутаты, хоккей отойдет на второй план, а после и вовсе перестанет быть источником оптимизма. Ни политика, ни бизнес не принесут удовлетворения, греть будет разве что детский спортивный центр, но мечта о собственной хоккейной школе так мечтой и останется.

Не один Фирсов попал в жернова слишком разных времен. Но спасибо, что хоть помнят. Вот и ЦСКА на игру с «Йокеритом» вышел с нашивками в память о великом предшественнике. Не знаю, понравился бы Анатолию Васильевичу нынешний суматошный и зубодробительный хоккей. А на удивление чистый, как слеза, ветеранский ретрохоккей, только что показанный звездами недавнего прошлого, может быть, Фирсова бы и зацепил.

Хотя с его-то высот — как знать, как знать…