Когда качели были вкуснее

На выставке полымем вспыхнул спонтанный флешмоб: посетители пишут не только благодарности художнице, вернувшей им на полчаса детство, но и делятся своими зимними воспоминаниями — простыми, похожими и неизменно счастливыми. «Рождество в Москве 60-х. В детстве я жила в доме на углу Петровки и Столешникова. На Рождество мы пошли в сад «Эрмитаж», в кинотеатр — смотреть только что вышедший на экраны фильм «Морозко». Тогда еще в Москве были настоящие зимы: ярко светило солнце, снег скрипел под ногами и искрился. В саду «Эрмитаж» продавали горячие купаты на бумажных тарелочках. Очень вкусно…»

«Наше детство было послевоенное, игрушек не было, но наши мамы делали елочные игрушки из ваты и бумаги, бабушки делали куклы из тряпочек, мы ложились с ними спать, и это было здорово...» «Мое детство… Сокольники. Мы едем на санках — я и сестренка сверху. Папа тянет, мама толкает, снег скрипит, сугробы ростом с маму, все искрится… Потом — катание с горки. Те же плюс папа для разгона, а потом мы жалуемся, как замерзли руки и щеки. «Не беда!» — говорит папа и растирает нас снегом. Работает — нам тепло, весело! А потом — горячие чебуреки на морозе. Счастье!»

«Жду дедушку с работы. Сижу в темной комнате, смотрю на дорогу и фонарь, вижу, как падает снег, мерцая, и жду. Дома пахнет пирогами, бабушка хлопочет на кухне, а я сижу и жду. Мне очень тепло и хорошо».

«После катания на лыжах в Подмосковье мы едем домой в машине всей семьей, с папой, мамой и старшим братом, и тут мама достает термос со сладким чаем и бутерброды. Боже, это были самые вкусные бутерброды в моей жизни!»

«Мне 6 лет, у бабушки настоящая елка, сижу на корточках и ковыряю щелочку в полу, знаю, что что-то сейчас будет… И вот открывается дверь с грохотом, и в клубах дыма появляется дракон с горящими глазами, а мне даже не страшно, потому что это бабушка его изображает. Он сделан из швабры, шея в китайской гирлянде из папиросной бумаги, голова из пенопласта с бенгальскими огнями и лампочкой. И еще он — «уууу-оооо».

«Однажды из детского сада меня забирал старший брат (мне года 4, ему 10). Была зима, я в валенках, а на валенках — галошки. Брату было скучно вести меня по очищенным дорожкам, поэтому мы собрали все сугробы по дороге домой. Привел он меня без галош!»

«Я помню, как я падала на снег с разбега, на спину, и потом лежала и хохотала. А самая смешная история: я шла в музыкальную школу и каждое снежное дерево ударяла папкой с нотами — и на меня сыпался сугроб с дерева. В школу вместо меня пришел маленький снеговик, папка с нотами была забита снегом, и мы долго пили чай с печеньем, отогревая «снеговика».

«Десятилетнюю меня привезли в Усть-Нару (Оймякон, «полюс холода»). На 50-градусном морозе завязывали шарфы до глаз, носили в школу дипломаты из натуральной кожи (искусственная трескалась и разбивалась) и запрещали плакать на улице. Но однажды я не смогла попасть на занятия в цирковую студию (дверь примерзла) и, глядя на друзей в освещенных окнах второго этажа, расплакалась. Пока дошла до дома, на глазах уже были целые ледяные скульптуры. Ресницы смерзлись основательно, мир через них сверкал и переливался, не до слез уже стало…»

«Как это тонко и больно, сильно, сразу до слез… Вспоминаю свои варежки в катышках снега и штаны с оледеневшими коленками и полное счастье от горячей батареи. Где-то в голове бьется мысль, что мама убьет, но это потом, а сейчас тепло и мягко, тают ледяные варежки и пахнет талым снегом, и так хорошо».

«Зима 1989 года, новогодние каникулы закончились, но занятия не начались из-за морозов. -31, солнце, красота, и мы гуляем во дворе, возимся в снегу, из выброшенных елок делаем шалаши. Родители не против — намажут нос и щеки гусиным жиром, и вперед».

«Подходит к концу день в детском саду. Когда же меня заберут? Когда же придет мама? Пусть даже наденет на меня эту противную колючую шапочку, а на нее вторую, кроличью, и эту жаркую цигейковую шубу, и ремень, и рейтузы, и валенки, лишь бы пришла побыстрее и повела бы меня домой. Мы пойдем среди сугробов выше меня, они будут сверкать и искриться, и я буду мечтать о Новом годе, подарках (а вдруг собачка?) и мандаринах...»

«Вспоминаю, как зимой тянуло лизнуть всякие металлические штуки, и, разумеется, язык прилипал — к телефону в телефонной будке (помните? — они были красного цвета, те будки), а еще к детской горке. Было больно, но очень весело».

«Зима. Мама купила мне новую шапку из лисы. Иду выгуливать ее и своего огромного пса Малыша. Малышик охотник, ходит с папой на уток и зверей. Играем с братом в снежки, Малышик играет с нами. «Ой!» — Замечает мою новую лису, и в нем просыпается инстинкт охотника. Он повалил меня в сугроб и пытается стянуть с меня шапку. Его пасть размером с мою голову. Испытываю одновременно страх остаться без головы и детский восторг от игры…»

«Как же хорошо и спокойно было в детстве! И зима была сказочно-прекрасная! И изобилие ворон, и промокшие валенки, и рукавички — все так и было… И ненавистный шарф, который обязательно завязывали сзади! А вот щенка или котенка мне так и не разрешили завести...»

«Мама везет меня с младшим братом в сад на санках. Брату года два, он укутан, темно, снег идет. И вот он свалился с санок, а мама не заметила, везет меня дальше. А он лежит на дороге и молчит. И снег идет, а мы все дальше и дальше. Я не говорю маме: младший — задира, попадает мне за него, ну его, пусть валяется, может, кто подберет. И мама обернулась и заметила «потерю». Подбежала, подняла его, усадила передо мной и так посмотрела на меня… Но я его обняла. Крепко-крепко. И мне так стыдно стало. И потом в саду из своей группы к нему в группу бегала обнять! Вот так зимой я стала старшей сестрой…»

«Зима, Гоголевский бульвар, мама и папа, очень молодые, идут под ручку впереди. Я, глазея по сторонам, плетусь сзади. У меня в руках веревка от кукольных саночек, которые я тяну за собой. В саночках моя самая любимая кукла Катя. Мне очень хочется эскимо, но мама строго сказала, что зимой на улице мороженое никто не ест. Я тайно посасываю замерзший пальчик на варежке. И теперь, когда прошло много лет, я, покупая зимой мороженое, всегда вспоминаю этот небольшой эпизод моего дорогого далекого детства».

Оказывается, самое радостное и остающееся на всю жизнь — это когда мама и папа везут вместе санки, а впереди ждут бабушкины теплые пирожки. И это настоящее чудо — что в усталой, мокрой, кризисной, цифровой Москве можно ненадолго заглянуть в собственное детство в другой стране. В ней тоже было много чего плохого, но тогда мы об этом не знали. У нас у всех были одинаковые шубки с поясом, варежки на резинке, слетающие с валенок галоши; мама и папа были молодыми и энергичными, наша страна — великой, а все родные — бессмертными, и впереди была такая длинная, манящая и непременно счастливая жизнь.