В защиту варварской бедности

Бедные люди. Их послушаешь, это угроза с четырех сторон. Страшно не только быть бедным, но и просто казаться себе бедным. Страшно, когда тебя окружают бедные: они способны на все. Страшно, когда вокруг одни бедные: горе тому, в ком бедные увидят богача.

Во второй половине IV века варвары-готы, худо-бедно селившиеся прежде где-то к северу от Черного моря, гонимые еще более бедными гуннами, вошли в пределы Римской империи. Сначала — как искатели убежища. Потом — как соперники. А в конце века им разрешили селиться на границах империи. И даже служить в армии.

Платили наемникам-готам плохо. Часто задерживали зарплату. Сначала они это терпели, обретаясь примерно там, где ныне процветает снова небогатая Болгария, а в самом начале V века двинулись на Рим — средоточие всех мыслимых богатств тогдашнего мира. Хоть римское начальство и сбежало в Равенну, унести все богатства Вечного города оно не могло. Бедные люди взяли столицу мира в 410 году. Обороняли город скверно. Дело в том, что за полтора столетия до прихода готов богатыми римлянами стали и другие бедные варвары — от галлов и германцев до иберийцев и британцев. Богатый Рим разложил этих бедняков, и они были бессильны перед натиском новых бедных. Богатые римляне и бедные захватчики разбегаются в разные стороны.

Будущий святой, а у нас блаженный, Августин объясняет, за какие грехи Риму суждено было лишиться своих богатств. Христианское нестяжательство, ага.

Тем временем вслед за бедными готами, которые после смерти их вождя Алариха откочевали туда, где потом возникнет прекрасная Франция, Рим разграбили в середине V века еще более бедные варвары — вандалы во главе с королем Гейзерихом. О бедности гуннов, в это же время нагрянувших на Центральную и Северную Европу, и говорить нечего.

Самый большой и опасный недостаток бедных состоит в незатейливой эффективности их хитрости. Например, когда бедные лангобарды собрались захватить богатый юг, на пути их стало племя асипитов — людей, судя по всему, более крепких и, главное, сытых. Но голь на выдумки хитра, вот и лангобарды распространили среди асипитов слух, что идут они не одни, а в сопровождении чудовищных псоглавцев, или кинокефалов, — племени, которого никто не видел, но все ужасно боялись.

Так жадность, помноженная на страх, помогла лангобардам одолеть врагов и постепенно подняться к богатству. Однако в Средние века колесо истории сделало оборот, и спустя двести лет богатые, вернулись к своим обычным делам. Эпоха великого переселения народов кончилась, вернулась история покорения бедных богатыми. Или эпоха роста.

Но сквозь золотую решетку эпохи роста и триумфа богатых то и дело прорывались бедняки, не желавшие становиться богатыми, лишь бы только не утратить жизненную свою философию и стратегию — воинствующего нестяжательства, равенства лихих, демонстрации господства.

Стремительно разбогатевших бедняков иногда называют «нуворишами» или «новобогачами». Мол, не имея родового, семейного, кланового опыта богатства и в том числе этики пользования состоянием, те начинают строить страшный китч, а в душе остаются все теми же бедняками. Сочетают неуемное и неумное потребление с нелепой экономией, не могут отличить поддельное от подлинного. Много недобрых слов пишут об оставшихся бедными, сколько бы ни тужились на золотом унитазе.

Главное же, что вызывает нелюбовь к нуворишу, это не собственная зависть бедного, не сумевшего пробиться большинства к удачливому и более талантливому меньшинству, а презрение нувориша к своим вчерашним братьям и сестрам по бедности.

Вот почему, когда появляется шанс вернуться к той точке, где когда-то все начинали, вернуться быстро, перепрыгивая через две-три ступеньки по пути вниз, беднеющий новобогач опасен для окружающих. Он не может просто вернуться и смириться с отвратительной новизной бедности. Он перечитывает сказку Пушкина «О рыбаке и рыбке» глазами нечастной, но честной в своей жадности старухи, а не лживого рыбака, заигрывавшего с рыбкой и всякий раз предававшего свою несчастную жену.