«Слава богу, мы не успели!»

Город Воркута. Тупиковое ответвление Северной железной дороги. До 1943 года даже не город, а «столица мира» — Воркутлаг. Один из крупнейших лагерей ГУЛАГа называли «столицей» из-за широкого спектра представленных национальностей среди заключенных. Теперь же это просто угольная столица европейской части России.

Темнеть начинает уже в час дня, что, конечно, лучше, чем вообще без солнца, как месяц назад. С большой землей город связывает поезд, который ходит через день. Или самолет (по вторникам и четвергам в Сыктывкар летает канадский «кукурузник»).

В центре — панельные серые пятиэтажки, но попадаются и розоватые девятиэтажки. Около универмага на площади Ленина ненцы в тулупах торгуют замороженной (на открытом воздухе) олениной — 500 руб. за килограмм, замороженными зайцами — 500 руб. за тушку, морошкой — 500 руб. за банку. «А есть ли что-то за другую цену?» — спросил я раскосого парня в бурке. «Есть, — сказал парень. — Два зайца за тысячу».

По местным меркам здесь даже не холодно: каких-то минус 22 градуса. Черный дым угольных котельных уносится в Арктику.

Теперь Воркута снова на слуху: тут сжигали книги. Громкая получилась история.

В середине декабря заместитель полпреда по Северо-Западному округу Андрей Травников разослал в региональные правительства письма с просьбой выявить в библиотеках и изъять книги, «целью которых является популяризация среди молодежи чуждых российской идеологии установок» (копия письма имеется в редакции). А именно книги, изданные в начале 2000-х Фондом Сороса. Просьба, как это часто бывает, была сформулирована в виде безапелляционного приказа, но без даты исполнения. Спустя месяц и.о. министра образования Коми Светлана Моисеева-Архипова отчиталась об изъятии книг, похвалившись, что в Воркуте их уже уничтожили «путем сожжения». Понять Светлану Моисееву-Архипову, конечно, можно. После истории с арестом верхушки правительства Коми во главе с Вячеславом Гайзером все местные министры ходят теперь с унизительной приставкой и.о. И непонятно, останешься ли ты дальше в кресле, и как бы там понадежнее закрепиться. А тут такая возможность отличиться.

Извлечь выгоды и зарекомендовать себя борцами идейного фронта решили многие в самой Воркуте — там тоже есть свои и.о.

Пустующие микрорайоны вдоль кольцевой воркутинской автодороги. Целые кварталы мертвых хрущевок. Памятник шахтерам, погибшим в 98-м. Справа от дороги — частокол крестов с годами смерти: 1938, 1939, 1940. Бараки с выбитыми оконными рамами и трещинами на стенах. Развороченные, как после артобстрела стены законсервированных цехов и зданий угольных шахт. Терриконы. Все выглядит так, как будто и в Воркуте была война.

После ликвидации ГУЛАГа здесь, в Воркуте и округе, продолжали жить вместе надзиратели и заключенные. Если верить городским хроникам, многие — после отбытого и отработанного — предпочитали оставаться здесь, не возвращаясь на большую землю. К тому же в городе начали добычу угля. В период расцвета, в восьмидесятые, в городе и округе жили 180 тысяч человек. Шестнадцать шахт, институт, театр, стройки.

Но жизнь покидала город медленно, начала уходить отсюда ещё с потомками заключенных. Затем к ним присоединились потомки шахтеров, а когда начали закрываться шахты, то уезжали уже все. В 2010 году в городе было 70 тысяч человек. Сегодня осталось уже 60 тысяч. Из 16 работавших когда-то шахт сейчас действуют только пять, одна из них закроется через пару лет, еще две — к 2040 году. Уже есть расчеты: к 2050 году при такой динамике этому удивительному городу уже не быть. Но, как говорят мне старые воркутинцы, при этом будут крепко держатся на ногах военные (рядом с городом база ВВС), а также служащие ФСБ (арктическая граница) и «Газпрома» (трубы «Северного потока»).

Уже непонятно, чьи это могут быть потомки, но победили здесь они.

И.о. директора Горно-экономического колледжа Воркуты Сергей Кравцов показывает мне у себя в кабинете книги из «сожженного списка». Это два издания пособия по истории Дэвида Гудинга и Джона Леннокса «Мировоззрение» от 2001 и 2004 годов. Несколько дней назад горный колледж приводила в пример и.о. министра образования Моисеева-Архипова, когда отчитывалась об уничтожении книг. На деле выяснилось, что сжечь не успели. Хотя перед министерством отчитались об уничтожении.

— Ну вы же сами видите, никто их не жег. Но главное — никто их никогда у нас и не читал вообще! — говорит мне Кравцов. — Вы послушайте, как хрустит переплет!

— Хрустит, — говорю.

— Совершенно верно! Так что напрасно вы приехали. Ведь хрустят!

На стене прямо над креслом и.о. директора висит массивный двуглавый орел. Кравцов волнуется, то и дело передвигает телефон или компьютерную мышку.

— Это целенаправленный и спланированный заказ на наше учебное заведение, — уверяет он меня.

— И кто заказчик?

— Неизвестные лица! Вы сами видите, хожу с приставкой и.о. Сначала убрали моего предшественника, замечательного человека, но все равно успокоиться не могут, продолжают… На всю Коми, на всю Россию ведь началось, просто ужас!

— Подождите, Сергей Михайлович, давайте пока про книги.

— А что книги? Книги, если так можно сказать, — вот они. Не только у нас такие есть, в других учебных заведениях тоже, но почему ажиотаж, так сказать, только вокруг нас? Ну ладно, — Кравцов взял со стола несколько бумаг и с расстояния показал их мне. — Было нам предписание от министерства образования, а им спустили из постпредства по Северо-Западному округу, что необходимо выявить и изъять так называемую вот эту литературу.

— Вражескую?

— Совершенно верно. Значит, вот было предписание, — Кравцов начал читать бумагу. — «В связи с тем, что данная литература формирует в молодежной среде искаженное восприятие отечественной истории и популяризирует чуждые российской идеологии установки, просим принять меры по ее выявлению и изъятию из библиотечного фонда». Точка. Значит, чтобы и на руках их не было, и чтобы никто их не видел. Тут не пишется, что они подлежат сжиганию. И мы все выявили, изъяли и доложили. Но на каком-то этапе кто-то все факты перевернул…

— Перевернул?

— Ну… когда начали про сожжение вот это все. Мы же, скажем так, обязаны утилизировать списанную литературу. И министерство нас спросило, как мы поступаем с ненужным материалом. Пункта приема макулатуры нет. Мы им ответили: надо утилизировать. А как уничтожать на самом деле — это уже на наше усмотрение. Вот у нас есть хранилище, где мы все храним, ничего не выбрасываем. И слава богу, что мы их не утилизировали. Слава богу! Хотя нарушили закон вот этот (_показывает бумагу из постпредства._ — **П. К.** ).

— То есть вы просто не успели уничтожить?

— Слава богу, так сказать! А были должны, вот тут же написано: «изъять», то есть списать и ликвидировать, как угодно. Мы же исполнители, так сказать. Нам скажут, мы — есть! И вот когда мне позвонили ночью и сказали, что есть такая тенденция, что скандал, я тогда сразу сказал: давайте все расскажем, как есть. Пригласим прессу, покажем — у меня все книги в кладовой целые и невредимые!

— А раньше сжигали?

— Сами — нет. Раньше сдавали в пункт приема, оформляли документацию, и точно так же там уничтожали путем сожжения, пепел только оставался, чтобы никто не читал. Практика такая вполне обычная была…

— А про «книги Сороса» что вы скажете?

— Ну там совсем другая идеология. Я понимаю, в 2001 году, когда они поступили, было одно время, а сейчас другое совсем. А мы ведь шагаем в ногу, так сказать. Ситуация, сами понимаете, требует. Но мы книги не сжигаем, а что дальше будет, не знаю. Я лично против [сжигания], умы работали, писали. Наши внуки-правнуки потом найдут эти книги и будут судить об эпохе, что же там было тогда в умах, а мы, понимаешь, их сожжем. Нехорошо. Вот я и говорю: слава богу, не успели!

В библиотеке колледжа мне показали все 53 изъятые книги «Мировозрение». Елена Васильева, молодая библиотекарь, укутанная в шаль, проводила в небольшую кладовую. Там пахло ветхой бумагой. Пособия Гудинга и Леннокса выглядели как новые. На штампах — номера библиотеки колледжа, в формулярах внутри книг — ни одной записи, кроме даты поступления.

— Когда поднялся шум, было сказано, будто мы все сожгли, а потом нам из Сыктывкара привезли новые, чтобы прессе показывать, — говорила Васильева. — Глупости, конечно. Раздули ведь.

— Вас во всей этой истории пугает только шумиха? — спросил я Елену.

— Мы все на нервах в эти дни, все звонят, всюду говорят, даже из заграницы, хотя что тут такого? Обыкновенная процедура изъятия была, а нас превратили в злодеев… У нас вот тут учебники лежат по механике 60-х годов списанные. Куда их девать? По ним еще заниматься можно. А по этим — их никто не брал ни разу… Хотите вам отдадим?

— Не положено, — пресекла это движение завуч по воспитательной работе Анастасия Валерьевна.

— Куда вы теперь их денете?

— Будут лежать здесь вместе с другим списанным фондом, — отрезала завуч. — Дети наши не очень в целом читают. Поступают те, кто не хотел или не мог сдать ЕГЭ. Но ничего, после колледжа все становятся людьми.

— Поговорить с ними можно? — спросил я.

— С кем именно хотите? Есть горняки, есть юристы…

Отправились к юристам. В коридор из группы завуч вывела на разговор нескольких девушек: «Вот с Москвы про книги наши интересуются, про сжигание». «Про пожар, что ли?» — спросила девушка со светлыми волосами. «Нет, пожар у нас был в ноябре», — уточнила завуч. «А, про книги. Ну, по правде, мы даже не читали эти книги Сороса», — сказала светленькая. «Узнали сами из интернета, что они у нас есть», — сказала другая, с темными волосами. «О чем книги, хоть примерно знаете?» — спросил я. «Что-то про историю или про искажение истории, даже не помню». «В инете писали, что нацисты тоже сжигали такие книги. Неправильное сравнение, я считаю. Какие у нас тут в Воркуте нацисты». «Сжигать тоже неправильно, — сказала темненькая. — Правительство хочет, чтобы было написано везде, как ему выгодно, так тоже нельзя». «Вот ты сейчас сказанула», — сказала темненькой светленькая.

— Видите, какая ситуация, — говорила мне затем завуч Анастасия Валерьевна. — Несправедливо наш колледж под ударом оказался. Ничем мы не хуже остальных.

И.о. Министра Светлана Моисеева-Архипова теперь тоже говорит о несправедливости. В разговоре со мной чиновница сообщила, что распоряжения сжигать она не давала. Хотя по ее же словам, в прессу каким-то образом попал фрагмент внутренней технической переписки, где «сообщается о проделанных действиях с изъятыми книгами».

— Мы исполнители! Не наша инициатива. Нас полпредство попросило изъять, и мы слово в слово передали их слова в письме нашим учебным заведениям. А делать экспертизу, насколько правы в полпредстве, не в моей компетенции. Мы не создавали рабочую группу, не смотрели содержание этих книг…

— То есть вы, не читая книг, согласились, что их надо изъять?

— Да, но у нас была просьба, а не приказ! А исполнители в Воркуте сделали то, что сделали. Книги в порядке. Другой вопрос, как и зачем они подавали информацию. О том, что они уничтожили, а на самом деле нет.

— В письмах есть фраза о «чуждых российской идеологии установках». Как вы понимаете эту фразу?

— Ну это, знаете, дискуссионный вопрос, не могу комментировать на ходу, как понимаю. Откровенная пропаганда расизма, фашизма, насильственной смены власти, наверное, это вот чуждо нашей идеологии, что еще…

— Но в «книгах Сороса» ничего этого нет.

— Ну давайте так: вы сами прекрасно понимаете ситуацию. Тем более в общем и целом, все нормально, книги целы. Я тоже как учитель русского языка и литература считаю, что сжигать книги — это кощунство. Тем более они [в горном колледже] и не сожгли. А шум какой — ужас! Ну, зато хороший урок будет нам всем.

**_Воркута — Сыктывкар_**