Маленькая (победоносная?) война

Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков России (ФСКН) продолжает играть в «наркотрагедию», отправляя в колонии булочников и продавцов мака. Между тем, изучение заявлений главы ФСКН позволяет провести интересную параллель. Виктор Иванов представляет ситуацию с потреблением наркотиков в России как эпидемию и бедствие, говоря о «губительной наркотической лаве», «нарковулкане», «наркоцунами», «эпидемии спайсов», «маковом нашествии», о том, что «наркотики проникли во все поры общества», демонстрирует пакетики с наркотиками и мешки с маком. Точно так же — с использованием такой же риторики и таких же жестов — в проблему наркотиков играли американские политики. Только происходило это около тридцати лет назад.

Во второй половине 1980-х гг. США охватила паника по поводу потребления крэка, разновидности кокаина. Политики состязались друг с другом в драматичности своих заявлений об угрозе «целому поколению американской молодежи» и «каждому домохозяйству», «превращении американских городов в зону войны», «убийстве наших детей». Распространение крэка называли «кризисом», «наводнением», «эпидемией», «чумой, пожирающей Америку». Джордж Буш-старший во время одной из речей продемонстрировал пакетик крэка и сообщил, что тот продавался и был изъят напротив Белого дома. Несколько позже журналисты выяснили, что агентам Управления по борьбе с наркотиками пришлось договориться с подростком, согласившимся сотрудничать, что он придет в Лафайет-сквер и продаст им крэк. Паника по поводу крэка, как и другие подобные эпизоды «войны с наркотиками», способствовала принятию жестких законов в отношении потребителей наркотиков и увеличению финансирования силовых ведомств. Исследователи отмечали, что бюджет Управления по борьбе с наркотиками с 1981 года по 1992 вырос в четыре раза.

Социологи Крейг Рейнерман и Гарри Левин, изучавшие эту панику, сопоставили политическую конструкцию ситуации с крэком со статистической конструкцией и обнаружили удивительные различия между ними. Данные обследований показывали, что число американцев, сообщавших о потреблении за последний месяц какого-либо запрещенного наркотического вещества, в 1980-е гг. устойчиво сокращалось. Распространенность крэка вообще не изучалась до начала паники по его поводу, а когда стали проводиться ежегодные измерения, их результаты указывали на уменьшение числа потребителей. В 1986 году, по данным Национального института изучения потребления наркотиков, около 4% американских старшеклассников сообщили, что хотя бы раз пробовали крэк в течение последнего года. Это значение осталось максимальным, оно не было превышено в ходе последующих обследований. Данные исследований противоречили также конструкции о немедленно возникающей зависимости от наркотика.

Объясняя панику по поводу крэка, Рейнерман и Левин указывают, что она возникла в период доминирования консервативной идеологии «новых правых», которые апеллировали к «традиционным семейным ценностям» и представляли значительную часть социальных проблем как следствие индивидуального морального выбора. С этой точки зрения, у людей возникают проблемы с потреблением наркотиков не потому, что они не имеют работы, бедны, являются бездомными, испытывают депрессию или отчуждение. Напротив, они не имеют работы, жилья, бедны, отчуждены, подавлены, потому что настолько слабы, безнравственны или глупы, что потребляют наркотики. Проблема наркотиков стала для консервативных политиков «универсальным козлом отпущения». Им было свойственно сводить множество существующих проблем к девиантным индивидам, расширяя сферу социального контроля и отправляя в тюрьмы все большее число людей. Именно в этот период США стали лидировать в мире по доле заключенных в составе населения. За «настоящую войну с наркотиками» выступали не только республиканцы, но и демократы, пытавшиеся вернуть себе поддержку избирателей.

Рейнерман и Левин подчеркивают, что «нулевая терпимость к наркотикам», которую провозглашало правительство США, способствовала отказу от программ снижения вреда, в частности от обмена шприцев для наркозависимых, что в свою очередь привело к значительному распространению ВИЧ в 1980-е и 1990-е гг. и десяткам тысяч смертей от СПИДа. В других странах, где правительства не боялись «послать неверный сигнал» и поддерживали такие программы, доля случаев передачи ВИЧ инъекционным путем была гораздо меньшей. Власти США были вынуждены признать свою ошибку и перейти к использованию программ обмена шприцев (к 2005 году такие программы действовали в 160 американских городах).

Опыт США и других стран показывает необоснованность и опасность паник по поводу потребления наркотиков, неэффективность колоссальных бюджетных расходов на «войну с наркотиками», разрушительные последствия этой войны, в частности, рост численности заключенных и распространение ВИЧ/СПИДа.

Между тем, в России этот опыт до сих пор не учитывается. Российские власти совершают те же самые ошибки, воюя с наркотиками, запрещая даже обсуждать заместительную терапию, отказываясь от программ снижения вреда. К 1 ноября 2015 года общее число случаев ВИЧ-инфекции, зарегистрированных в России, составило 986657. Потребление наркотиков инъекционным путем по-прежнему является одним из основных путей передачи вируса. По данным ФСИН, осужденные по «наркотическим статьям» составляют в российских колониях для взрослых вторую по численности группу (127161 человек в 2014 году) после осужденных за убийство, и это число с каждым годом увеличивается.

Каким должно стать число людей, живущих с ВИЧ, число заключенных, отбывающих наказания «за наркотики», и число миллиардов рублей, потраченных на деятельность ФСКН, чтобы абсурдность наркоистерии и «войны с наркотиками» стала очевидной и в России?

Искандер Ясавеев, доктор социологических наук, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований НИУ «Высшая школа экономики» (Санкт-Петербург)