Изменившийся мир, учителя и дети

Александр Адамский, научный руководитель Института проблем образовательной политики «Эврика»:

— Почти 30 лет назад в «Учительской газете» был опубликован Манифест, который Симон Соловейчик назвал «Педагогика сотрудничества». Тот текст взорвал авторитарную педагогику ХХ века, и все последующие годы школа шла от авторитарности к свободе и уважению ребенка. Сегодня то, что сделано за это время в реальной педагогике, в образовательной политике и в идеологии образования, подвергается жесткой критике. Появились защитники авторитарности и единообразия.

Главное в Манифесте — смыслостроение, потому что гуманистические смыслы современной школы прописаны мало. Наша задача — поддержать тех, кто думает так же, но порой чувствует, что он совсем один.

Текст писали не методисты, и обращен он не только к учителю, а к обществу в целом.

Александр Архангельский, писатель, литературовед, ординарный профессор НИУ ВШЭ:

— Мир меняется быстро, школа — медленно. Ставка на консерватизм обречена. Сегодня нужны не просто поправки — поправки бесполезны, а сдвиг. Казалось бы, как в сегодняшних условиях надеяться на это? Но и в 1986 году, когда был опубликован Манифест «Педагогика сотрудничества», нельзя было предположить, что что-то сдвинется, а перестройка началась осенью 1986-го, как раз после публикации того Манифеста.

Будем реалистами. Будем требовать невозможного. Только так в истории и можно что-то сделать — ставя задачи, которые кажутся невозможными.

— Мы хотели передать смыслы и прорваться за сопротивляющееся поле значений. Поэтому возник жанр манифеста — как призыв, как воззвание и как мнение определенной группы.

Смыслы трудно перевести на язык значений. Часто мы работали с парадоксами. На месте эпиграфа, где пишут, например: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» — у нас три парадокса: «Единство — в многообразии. Ответственность — в свободе. Устойчивость — в развитии».

В Манифесте есть много сверхстранных сочетаний, например, «экосистема массового персонального образования» — само словосочетание содержит вызов. Но лет через 8—10 то, что называлось дополнительным образованием, станет главным трендом. Образование выйдет за рамки замкнутой школьной системы. Пастернаковский троп «поверх барьеров» будет иметь прямое отношение к образованию.

Шекспир говорил: «Весь мир — театр, и люди в нем актеры», мы в Манифесте говорим: весь мир — образование, и все люди в нем и ученики, и учителя, и учат друг друга.

В образовании сегодня технология впереди задачи, измерение впереди целеполагания. А я исповедую положение основателя биомеханики Николая Берштейна: задача рождает орган. Пока мы решаем, что делать, как делать, за счет чего делать, но не ставим вопрос: ради чего делать, — мы проигрываем.

Манифест — про то, ради чего делать.

Михаил Кларин, ведущий научный сотрудник лаборатории общих проблем дидактики Института стратегии развития образования РАО:

— В новых нормативных ведомственных документах закреплены гуманистические идеи, но они не реализуются? Где разрыв?

— Разрыв существует. За всеми принятыми документами нет ценностной мотивации: для чего? И стандарты образования, и концепция дополнительного образования детей оказались только текстами для управленческих действий, остались декларациями. Новые практики ищутся с невероятным трудом.

Манифест — это подтекст ключевых управленческих документов, сделанных за последние 15 лет. Он про ценности. Если мы готовы на сложности времени ответить сложностью и разнообразием школы, то у нас есть шанс, и наше безумие может быть продуктивным.

Владимир Собкин, академик РАО, руководитель Центра социологии образования Института управления образованием РАО, профессор:

— Это традиционный разрыв между формой и содержанием. Ученик не укладывается в бюрократические упаковки. Нам говорят: Манифест — это романтика, практика — это про другое. Никакой практики, кроме человекообразующей, нет, все остальное — имитации.

— Стоит ли за Манифестом политическая позиция?

— Политические документы строятся по формуле — против кого дружить. В Манифесте говорится: за что мы. У него конструктивный характер, а не оппозиционный. Гуманистический манифест консолидирует, он над политическими системами.

Татьяна Ковалева, президент Межрегиональной тьюторской ассоциации, завкафедрой индивидуализации и тьюторства МПГУ:

— Михаил Кларин точно сказал про разрыв. Для меня это разрыв между принципами и технологией. Технология забыла про принципы. В законе «Об образовании», в стандартах — про индивидуализацию, про отношение к ребенку как к субъекту. Но когда мы видим, как с первого класса учителя готовят детей к ЕГЭ, вся индивидуализация испаряется.

Рустам Байбурин, замдиректора лицея ВШЭ:

— Думаю, что вопрос субъектности, самомотивации — важнейший вопрос сегодня в образовании. Много говорят про открытое образование, онлайн-курсы, но с какой стати дети начнут этим заниматься? Кто подготовит ребенка к этим шагам? Кто подготовит учителя для такой посреднической работы? Если в школе должен появиться учитель, исповедующий гуманистическую педагогику, то и директор к нему должен относиться соответствующим образом – доверять и давать свободу. Надо давать возможность повысить квалификацию заинтересованным педагогам в тех сферах, где они могут заразиться иным отношением к детям, открытым, неформальным подходом: в летних школах, в негосударственных проектах. Когда учитель поработает в иной среде, возможно, эта «инфекция» не отпустит его, будет преследовать и в школе.

— Фокус Манифеста — в оптимизме и пессимизме. Кто-то здесь сказал, что наш разговор похож на похороны. А у меня скорее ассоциация с парадом на Красной площади 7 ноября 1941 года, с которого колонны уходят прямо на фронт. Нет смерти, но есть бой. Вообще, у оптимизма и пессимизма нет бинарной оппозиции, как говорил создатель психологии прагматизма и предтеча психологии личности Уильям Джеймс, не все так просто. Оптимизм и пессимизм — не столько отражение реальности, сколько установки, которые эту реальность формируют.

Манифест показывает: есть альтернатива. Если альтернатива не показана, то большинство идет путем наименьшего сопротивления. Исключения возможны, но это фигуры масштаба Льва Толстого, которые могут сами построить себе пространство самоопределения.

— Вопрос: «Зачем Манифест?» — задают многие. Говорят о том, что у нас после любой реформы не становится лучше. Но это не только у нас. Это общемировая проблема отчуждения идеи. Зачем Христос приходил в мир — чтобы горели средневековые костры инквизиции? Нет, не за этим. Не мог не прийти. Без попыток, без стремления к преобразованиям, без действий становится хуже. Но нужны и технологи, которые адекватны идеям. На мой взгляд, самая продуктивная технология — самоорганизующиеся сообщества, которые сейчас появляются в разных областях. Они сложнее, чем, например, экспериментальная площадка, но надежнее.

— Манифест не предполагает, что все вступят на тропу гуманистической педагогики. У учителей разная культура, разная идеология. Манифест для тех, кому нужна опора.

— Можно ли создать образовательную политику, которая бы поддерживала гуманистическую педагогику? Можно, но она затратна и рискованна. Она должна быть не про то, как все пойдут строем в одном направлении, а про то, как управлять многообразием.