Лидер группы «Телевизор» — о русофобии, рок-приспособленчестве и предчувствии гражданской войны
У него еще с середины 80-х репутация упертого бунтаря. Автор неологизмов «кремлядь», «газпромбайтер» и «христочекисты», Борзыкин уже много лет находится в черных списках на радио и ТВ. А недавно нарвался еще раз, спев песню «Ты прости нас, Украина!»: «Это рушится русский Рим,/ Мы не ведаем, что творим…» В нынешней системе координат этого вполне достаточно, чтобы считаться врагом России.
— Скажите как старый антисоветчик: отчего вдруг в людях проснулось столько советских качеств — советская воинственность, советская гордость, советский коллективизм? Ведь казалось, что все уже в прошлом…
— Они и не исчезали никуда, эти качества. Просто временно отошли на второй план. Но во многих есть такая, как я ее называю, имперская кнопка. На кнопку нажали, и все сработало.
— А кнопка свободы есть?
— Есть, но редко встречается. Инстинкт свободы естественен для любого живого существа, но с годами он как-то стирается, затушевывается.
— У вас-то не стерся.
— У меня это связано с личной судьбой, с отсутствием понимания с родителями по базовым вопросам. По моральным вопросам, по вопросу отношения к коммунистической партии в том числе. Именно тогда была написана песня «Твой папа — фашист». Она написана молодым человеком, который столкнулся с произволом родителей, с произволом властей. Короче, максималистом. И вот это ощущение, что тебя обманывали все детство, обманывали твоих родителей… От тебя утаили, что можно жить гораздо свободнее, чем в Советском Союзе, и оказывается, полмира уже так живет. Плюс рок-н-ролл, которым я увлекся с 13 лет, он тоже был проявлением личной свободы в первую очередь. Общинные ценности раз и навсегда уступили во мне место единоличному мышлению. А нас же все время учили обратному: если ты вместе со всеми, значит, за тобой правда.
— Не просто со всеми, а именно со своими: с чужими объединяться нельзя. Уверен, что сейчас, после песни «Ты прости нас, Украина!», на вас обрушились упреки в русофобии, в предательстве интересов родины. Так, может, они справедливы? Раз такие слова спел, значит, родину не любит, наверное.
— Ко мне часто на концертах подходят поклонники и с таким серьезным выражением лица спрашивают: «Михаил, а вы родину любите?» И я сразу понимаю, что это поклонники не столько наши, сколько группы «Алиса»… Любовь может быть к каким-то фрагментам своего прошлого, к каким-то местам, не знаю… А если пытаешься свалить все это в кучу, обобщить, то выходит, что ты должен постоянно подавать руку подлецам, дружить с идиотами, подстраиваться под родителей-преступников. Я еще в молодые годы понял, что вся эта патриотическая история — атавизм. Патриотизм — попытка подменить общечеловеческие ценности микроценностями. Патриотизм придуман властью, чтобы одна группа идиотов, большая, защищала интересы маленькой группы подлецов.
— Ну хорошо. А свой город вы любите? Никогда не поверю, что не любите Питер.
— Люблю, конечно.
— Так значит, вы патриот Питера.
— Боюсь этого слова. Вот сейчас общаюсь с патриотами, которые болеют за «Зенит», и совершенно не могу их понять. Двадцать лет назад там действительно играли питерские игроки. Сейчас же команда состоит сплошь из нероссийских футболистов, а владеет ею «Газпром». Ребята, вы за корпорацию «Газпром»! Вы обслуживаете в качестве массовки богатых хитрых дядей и рвете глотки именно за них, хотя и не сознаете этого. Вот такой патриотизм и такой Питер мне и не нравится, я это не смогу полюбить. За этот Петербург человек готов мочить украинцев, грузин, эстонцев… И гордость такая… За страну, за себя… Давайте сделаем хоть что-нибудь, чем действительно можно гордиться! Нельзя же бесконечно гордиться дедами и прадедами. Прошлое — не твоя заслуга. Как ты можешь гордиться чужими делами? В этом есть какое-то извращение.
— Ваши старые хиты оказались удивительно актуальны. «Отечество иллюзий», «Сыт по горло», «С вами говорит телевизор»… Резкие, непримиримые, смелые. И вы их продолжаете петь. А вам не кажется, что этими песнями вы добавляете остроты в и без того острый конфликт? Люди и так уже не могут говорить спокойно, только кричат друг на друга.
— Но острота есть, я ее не придумал. Предлагаете закрыть на нее глаза? Конфликт — одна из главных мотиваций искусства. А тем более конфликт между личностью и толпой, большинством. И толпа чаще всего не права. Единица имеет право выступить против мнения большинства, ее надо поддержать, ей трудно. Такой конфликт — залог эволюции, хотя бы потому, что большинство всегда консервативно, а личность революционна. Знаете, я очень боюсь скатиться к примиренчеству, к разговорам, которые любит Гребенщиков: «Так было и так будет, Россия всегда была такой, ничего не поделаешь, надо самосовершенствоваться…» Эдакий бытовой буддизм… Эта идеология на моих глазах привела к власти таких людей, как Путин. Вот это вот желание всех примирить со всеми.
— Иными словами, вы не пацифист?
— Пацифист. Я со школьных лет терпеть не мог всю эту армейскую этику и эстетику. А когда в 22 года меня призвали на военные сборы, подрался с офицером. Шла последняя ночь, студенты отдыхали, пели песни, играли на гитарах. И тут приходит уже абсолютно пьяный майор Мордин (как сейчас помню фамилию), быкообразное существо красного цвета. Выбивает из рук гитару и начинает топтать. Я возмутился, происходит потасовка, после чего он уходит, возвращается уже с пистолетом и кричит: «Я дежурный по роте, я имею право вас убивать!» В поисках меня прибежал. Бегал-бегал — не нашел, меня спрятали под какой-то койкой. А на следующее утро мы все уехали… Я и в психушке лежал, чтобы не ходить в армию. Тридцать дней обследовали, удалось достичь психопатии шизоидной. Знаменитая статья 7Б, все рокеры по ней косили, но не у всех получалось. Несколько моих знакомых в отделении играли фантиками в футбол, громко и не к месту смеялись. И пошли в армию в итоге, не убедили…
Это я к тому все рассказываю, что, да, пацифист. Но пацифизм и конформизм, по-моему, не одно и то же. Избегать конфликтов — стратегия не пацифистов, а приспособленцев, которым нужно занять в существующем порядке вещей свои ниши. «И вдруг нам становится страшно что-то менять». Вот это оно и есть. Внутри все клокочет, хочется перемен, а страшно…
— Вы упомянули Гребенщикова. Но он-то сейчас повел себя принципиально, как говорится, не подкачал.
— Очень рад и всячески поддерживаю его, это мой любимый персонаж еще с 80-х, с рок-клубовской эпохи. Но хорошо помню, что было в 2008-м например. Как на оппозиционном митинге у нашего ТЮЗа Артем Троицкий кричал: «Проснитесь, рок-музыканты! Ну, скажите хоть что-нибудь!» Молчали как рыбы. Все. Я тоже пытался как-то их стимулировать, на что получал ответ: на митинги ходят только бунтари с неуравновешенной психикой, неудачники и малоизвестные музыканты (так назвал меня Макаревич). …Эх, раньше бы! Лет на восемь раньше бы спохватились кумиры наши, может, и не началась бы эта война с Украиной. Может, не переломить ситуацию, но смягчить ее было можно. То, что произошло, произошло от безнаказанности, от того, что молчали все, никто не хотел конфликта. Более того: еще и слова поддержки Путину звучали со стороны вышеуказанных персон. И совместное распитие пива было и прочее. А сколько молодых музыкантов пошло на компромисс сразу, с порога, приняли правила игры так быстро, как будто не было никаких 90-х, никакой перестройки. А уж если сейчас будет создана патриотическая медиагруппа Киселева, Госконцерт фактически, туда сразу ломанется масса молодых групп. Говорят, что это просто бизнес, а патриотизм там — лишь прикрытие, но людям все равно, прикрытие это или нет, если им дают возможность концертировать и звучать по радио.
— А как им жить? Естественно, они приспосабливаются. Иначе когнитивный диссонанс и психопатия шизоидная, как и было сказано.
— Да, ничего нового. То же самое было и с нашими родителями. С большинством советского народа происходили именно эти метаморфозы. Это приспособленчество и есть. Но есть ведь рядом и другие примеры. Вот маленькая Финляндия: за Анну Политковскую выходят тысячи митинговать, а у нас несколько десятков. Ведь почему прижали митинговое движение? Потому, что народу было мало. Если б сразу вышел миллион, если б сразу выходили такие толпы, был бы другой расклад в стране. С людьми немножко больше считались бы.
— На Болотную, как вы помните, вышли многие и многие тысячи.
— Но это единственный всплеск такой, который был подготовлен годами несчастных маленьких митингов по 500 человек, когда мы бегали от омоновцев. И всё, больше не получилось. А потом уж пошло-поехало: политику партии поддержим, наши воры лучше, чем их воры… Это Кинчев как-то залепил в интервью: «Я уж лучше буду поддерживать наших воров, поскольку все равно и там, и там воры».
— Вы же дружите с ним лет тридцать!
— И не только с ним. Крыша поехала у многочисленных друзей… Вдруг выясняется, что надо пересматривать отношения…
— Да, раскол коснулся всех, как будто треснуло общество. Можно это как-то преодолеть или впереди у нас, как говорят алармисты, кровавая баня?
— Не думаю. Все устали, да и сил нет для гражданской войны. Что вы, какая война! Это будет избиение младенцев. Мигом передушат таких, как я, таких, как вы… Но я верю в другое: усталость заставит всех снизить обороты и договориться. Усталость и отсутствие денег.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»