Экс-сенатор Константин Добрынин: «Невозможно смотреть "Гамлета", которого играют клоуны»

**Вот несколько высказываний Добрынина в его твиттере, разошедшихся по сетям: «Сезон летнего законодательного спама открыт. Сегодня в меню: проститутки, штрафы и клиенты»; «Сморщенные женщины — это, конечно, плохо. Главное, чтоб мозг не был сморщенным»; «У каждого настоящего байкера должна быть косметичка. Так вижу…»; «Депутат Анохин предложил запретить продажу алкоголя один раз в неделю. Лучше запретить деятельность депутата Анохина один раз в неделю»…**

**30 сентября 2015 года был последним днем работы сенатора от Архангельской области в Совете Федерации. Символично, что сменщицей Константина Добрынина на должности зампреда комитета по конституционному законодательству в Совете Федерации может стать Елена Мизулина.**

**О гееборце Милонове, защитнике детей Астахове, о товарище Яровой и о прочих звездах российской политики в интервью «Новой газете» рассказывает теперь уже бывший сенатор Константин Добрынин. Ну и, конечно, о том, почему он больше не сенатор…**

**— Константин, вы неоднократно говорили, что некоторые депутаты Государственной думы, как, например, Дегтярев, Нилов, Федоров, Соловьев, занимаются законодательным спамом. Как вы считаете, почему они это делают?**

— Действительно проблема законодательного спама, или законодательного троллинга, к сожалению, в последние года три очень выпукло встала перед всеми нами. Причем коллеги даже не скрывают того, что ряд их инициатив носит абсолютно популистский характер. Почему так произошло? Я думаю, проблема кроется в том, что каждый законодатель сам для себя определяет тот круг вопросов, в котором он разбирается и которые он для себя считает важными и приоритетными. Ряд законодателей в силу образовательных причин, зачастую причин поиска дешевой быстрой популярности, или в силу конъюнктуры, желания быть в неком тренде, желания понравиться кому-то — и занимаются подобным спамом.

А когда вся парламентская деятельность превращается в сплошное шапито, конечно, это вызывает уже раздражение.

**— А были законодательные акты из разряда спамов, принятые Государственной думой, которые вам приходилось утверждать на заседаниях Совета Федерации?**

— К счастью, такого очевидного спама утверждать не приходилось, и явный спам законами не становился, за исключением так называемого гееборческого законодательства. Об этом я даже написал статью «Спам инициатив цвета неба». Этот антигейский законопроект стал законом, хотя абсолютно очевидно, что это нерабочий механизм, он не несет в себе никакой смысловой нагрузки, он бессмыслен. Как можно запретить пропагандировать то, что пропагандировать невозможно априори? Пропаганда — это распространение системы идей среди множества адресатов. О каких идеях идет речь? Как доказывать множество? А что такое нетрадиционная форма? Нет юридического термина, а раз нет термина — не будет и толкования.

В общем, если ты создаешь запретительную норму в чистом правовом поле, ты делаешь и границу дозволенного и недозволенного. Поэтому если совсем по-простому, то этим законом законодатели влезли в зону, не регулируемую правом.

**— В июне вы даже высказались за возможность признания в России однополых браков…**

— Комментируя известное решение Верховного суда США по поводу легализации в Америке однополых браков (причем надо понимать, что это судебное решение, а не политическое), я сказал, что можно сколько угодно потешаться над Америкой и Европой, но это вопрос времени, когда России тоже придется отвечать на этот вопрос, который задают меньшинства, и тогда России, государству, придется искать на него и находить законодательный ответ. Если этот вопрос задается меньшинством в обществе, значит, государство обязано будет на него искать ответ, ведь любое общество состоит из самых разнообразных меньшинств. Каков будет ответ и какая правовая форма найдена, я не знаю, но знаю, что искать ее — это обязанность государства.

**— А почему вы обратились к Бастрыкину и к Чайке с просьбой о проверке депутата ЗакСобрания Петербурга Милонова на вменяемость? Милонов не оскорбился?**

— Слушайте, ну честно говоря,

Потому что он же абсолютный пример тролля, который цинично использует, в том числе и средства массовой информации, и какие-то злободневные вопросы, — просто для поиска дополнительной дешевой популярности.

Что касается моего предложения… Я просто предположил, что вполне возможно, что Милонов, демонстративно нарушая закон и оскорбляя какие-то социальные группы, народы и государства, на самом деле не является таким уж злодеем или преступником, просто у него есть некое болезненное позиционирование себя в качестве преступника, возможно, это ментальная перверсия, и раз он постоянно делает такие заявления, то, наверное, есть смысл провести принудительную экспертизу, проверить его на вменяемость и, возможно, признать его ограниченно дееспособным и назначить ему опекуна. Причем сделать это можно в строгом соответствии с законом.

**— Но и Бастрыкин, и Чайка вам отказали.**

— Да, я обращался, по-моему, три или четыре раза. Они не увидели в высказываниях этого регионального законодателя нарушений закона, хотя оно там, по моему мнению, все-таки есть. Но давайте не забывать, что у уголовного процесса есть такая неприятная особенность, что даже отказной материал тем не менее остается материалом, и

чтобы доказательная база копилась, и в какой-то момент количество, несомненно, перейдет в качество, если он не уймется.

**— Милонова ни Следственный комитет, ни Генпрокуратура не признали невменяемым, а между тем в сентябре этого года президент Путин наградил Милонова государственной наградой — медалью ордена «За заслуги перед отечеством» 2-й степени «за активную законотворческую деятельность и многолетнюю добросовестную работу».**

— Тогда награждали огромную часть петербургского парламента, несомненно достойную, и в этом списке было и это чудо. Проблема с наградами вообще актуальна сейчас в России, потому что государственная награда — это некая высшая ценность, это некая высшая государственная отметка, и здесь нельзя подходить формально, здесь не должно быть списочного подхода.

#История Астахова, товарищ Яровая и Мединский с архивом

**— Будучи сенатором, вы обратились к генеральному прокурору с просьбой применить к детскому омбудсмену Астахову меры прокурорского реагирования. Чем было вызвано ваше обращение?**

— Деятельностью Астахова я интересовался давно. Астахов совершает массу действий преимущественно в информационном поле. Например, его странное заявление во время обсуждения так называемой чеченской свадьбы, когда он сказал, не помню дословно, что браки с несовершеннолетними с правовой точки зрения — это что-то вроде ординарного события. Конечно, здесь ничего ординарного нет, это экстраординарное событие с точки зрения семейного права, и к таким ситуациям надо присматриваться подробнее, и лучше на месте, а не в удаленном доступе. Так вот, после этого заявления мы провели анализ его деятельности, и я начал задавать ему формально ряд предметных вопросов. Причем эти вопросы я направлял ему официально и публично, с тем, чтобы, получив ответы и проанализировав эти ответы, можно было бы каким-то образом либо помочь ему законодательно, либо, наоборот, объяснить, что то, что он делает, — это абсолютно неправомочно.

К сожалению, ни на один официальный сенаторский запрос ответа от Астахова я не получил. Были какие-то странные письма от сотрудников аппарата Общественной палаты, которые отвечают за делопроизводство Астахова, хотя детский омбудсмен сам должен отвечать члену Совета Федерации: это его работа и его прямая обязанность, а не чья-то. После этого, когда я понял, что это носит системный характер, я написал в Генеральную прокуратуру заявление с просьбой применить в отношении уполномоченного по правам ребенка меры прокурорского реагирования, поскольку его действия идут вразрез с законодательством и демонстрируют неуважение к Федеральному собранию, к парламенту, что, согласитесь, корректно с моей стороны и полезно для Астахова.

**— И какой был ответ из Генпрокуратуры?**

— Ответ был достаточно странный. Генеральная прокуратура посчитала, что она не может проводить проверку детского омбудсмена ввиду того, что он является сотрудником администрации президента, а Генпрокуратура якобы не наделена полномочиями по надзору за исполнением законов администрацией президента, и правовых оснований для организации проверки не имеется. Это очень странная трактовка, потому что это никоим образом не соотносится ни с буквой, ни с духом закона. После этого я был вынужден проинформировать руководство палаты, потому что фактически получается, что Генеральная прокуратура нашла при помощи кейса Астахова определенный пробел в законодательстве, и, по всей видимости, этот пробел надо будет каким-то образом устранять, если Генпрокуратура таким образом трактует законодательство. Потому что, если мы начнем читать внимательно закон о прокуратуре Российской Федерации и внимательно смотреть статью первую, то там написано, что «Прокуратура Российской Федерации — единая федеральная централизованная система органов, осуществляющих от имени Российской Федерации надзор за соблюдением Конституции РФ и исполнением законов, действующих на территории РФ». То есть она должна реагировать на любые нарушения законодательства, вне зависимости от категории нарушителей. Поэтому я еще раз направил запрос генеральному прокурору и информировал главу палаты о том, что все-таки, мне кажется, они ошибаются. Но если они не ошибаются и считают, что законодательство необходимо каким-то образом уточнить, то пожалуйста, мы готовы над этим поработать, только совместно с Генпрокуратурой. Или все-таки еще раз проанализировать закон и заслуженно применить к детскому омбудсмену меры прокурорского реагирования.

Это как раз пример такого юридического вопроса, которого могло бы и не быть, если бы Астахов потрудился отвечать на, может быть, неприятные, но очень предметные и профессиональные вопросы, которые ему задают представители парламента. Это история, которую Астахов создал на ровном месте.

**— Еще один случай из вашей работы в Совете Федерации. Вы высказали Яровой свое несогласие с ее законопроектом о запрете критиковать антигитлеровскую коалицию. И, как вы сказали в одном из интервью: «Она пыталась меня стыдить, мотивируя это тем, что коллега коллегу не должен подвергать критике». А как Яровая мотивировала свою мысль, что коллега коллегу не может критиковать?**

— С уважаемой коллегой Яровой особые отношения. Закон, который она придумала, который приняли и который не имеет никакого отношения к запрету действительной, а не мнимой реабилитации нацизма, — он не то что сырой, он нерабочий, то есть это закон не о том. Я пытался последовательно и публично дискутировать на эту тему. Мы с сенаторами подготовили альтернативный законопроект, и около 30 сенаторов его подписали, он внесен в Госдуму одновременно с законопроектом Яровой и до сих пор там пылится, но я уверен: его время придет. Я вообще советовал не торопиться с принятием антинацистского законодательства. Оно не должно приниматься к датам, а закон принимали к 9 Мая. Это должен быть закон, который не к празднику принимается, а закон проработанный, который действительно устраняет угрозу неонацизма.

и мне действительно было странно от нее слышать не содержательные возражения на мои аргументы, например, как можно внутренним законодательством защищать международно-правовой акт или как быть с тем, что СССР сам частично не согласился с приговором трибунала (_Нюрнбергский процесс 1945—1946 годов._ — **Е. М.** ), а некие корректные по форме, но товарищеские возмущения на тему того, что негоже критиковать законопроекты коллег. Это, конечно, в корне неправильно, потому что все коллеги разные и каждый имеет право на свою точку зрения. Если законопроект безграмотный, об этом надо честно говорить, и я ей об этом сказал.

**— Еще вы достаточно резко отреагировали на заявление Мединского, который нелицеприятно высказался о главе Госархива. Вы сказали, что «архив — это не кладовка, а доктор исторических наук Мироненко не кладовщик». Мединский вам что-нибудь на это ответил?**

— Нет, я обращался публично, это не было письмо к Мединскому, это была моя реакция на публикации СМИ об известном совещании, которое было посвящено архивному делу, где Мединский как раз и призвал Сергея Мироненко заниматься своей профессией, а не оценкой архивных документов. Задача руководителя Госархива — понимать, что такое фальсификация истории, и не допускать этого. Именно в этом смысл существования архива. Архив — это не склад документов. Это знания, и те люди, которые обладают этим знанием, которые умеют правильно прочитать документы, сопоставить их, сделать какие-то выводы, вообще на вес золота. А Мироненко — это профессионал, такие люди наперечет, это человек мирового масштаба, у него учиться надо, а не учить его, как работать. Иначе ты просто можешь глупо выглядеть со своими советами. Это была моя человеческая реакция. Я и сейчас придерживаюсь такой же точки зрения.

#«Добрынин не единственный нормальный во власти»

**— Я к чему привела все эти примеры ваших обращений и заявлений? Мне кажется, что вы тем самым настроили часть политической российской элиты против себя. Не с этим ли связан ваш уход из сенаторов, ведь ваши полномочия истекали лишь в 2017 году?**

— Общество не должно видеть во власти только злодеев, и что там есть якобы один нормальный Добрынин, который своими заявлениями всех остальных настраивает против себя. Это не так.

Я вот такой, какой я есть, и считаю, что это правильно — лучше быть, чем казаться. Мне кажется, что время консервативных масок, злобных масок и вообще масок прошло. Надо становиться нормальными людьми и не бояться показывать это. Чем больше разных лиц, мнений, тем лучше. Меньше всего я думаю о том, что какие-то мои суждения о странных, а порой просто недопустимых заявлениях моих коллег настроили против меня всю власть. Это не так. Потому что я знаю огромное количество людей во власти, которые абсолютно согласны с моими оценками в отношении ряда названных людей и разделяют их. Поэтому все не так плохо, поверьте.

**— Но эти люди во власти не высказываются публично. Они продолжают сидеть в верхней палате и в нижней палате парламента, получать хорошие зарплаты, получать льготы, у них по-прежнему статус депутата или сенатора…**

— Ну сейчас не высказываются, а завтра будут высказываться. Всему свое время. Силу государства будут определять не злобные маски с их идиотскими подчас инициативами, а абсолютно спокойные, нормальные люди, которые просто умеют друг с другом разговаривать и доказывать или убеждать друг друга в чем-то. Мне кажется, что ситуация к этому подошла или подходит. Потому что невозможно смотреть «Гамлета», которого играют клоуны. Это быстро надоест, уже надоело.

**— Может, и надоело, но все молчат и ходят в этих масках, боясь потерять свои должности.**

— Это всегда выбор каждого.

**— Теперь вы не сенатор. Если раньше вы могли сделать запрос, например, по поводу того же Астахова или внести законопроект, альтернативный законопроекту Яровой, то сейчас у вас уже нет таких рычагов воздействия на политическую ситуацию в стране…**

— То, что я больше не сенатор, не значит, что мое мнение изменилось или мой голос стал тише. Да, запрос я написать не могу. Но работа сенатора и запросы — это одна сотая во всей общей работе. Я не могу вносить законопроекты, но я могу разрабатывать законопроекты и могу предлагать их коллегам. И я знаю, что ряд коллег их внесет. Я могу предлагать законопроекты к обсуждению обществу. Я считаю, что если законопроект хорош и если будет общественный запрос на это, то опять же рано или поздно этот законопроект кто-то внесет, и он станет законом, мне не жалко. Да, может быть, путь стал чуть дольше, но от этого он не стал хуже.

#«Я голосовал ровно так, как я чувствовал»

**— В одном из интервью вы говорили, что за время вашего пребывания в Совете Федерации на вас не было попыток давления, что никто не пытался на вас повлиять. Вы сказали: «…у меня с коллегами был дискомфорт, но этот дискомфорт был дискуссионным, когда я мог просто обосновать свою точку зрения и остаться при ней». А, например, по поводу поддержки Советом Федерации разрешения на использование Вооруженных сил России в Украине вы с кем-то спорили или вместе со всеми проголосовали?**

— Я со всеми голосовал, я голосовал «за», потому что на тот момент, исходя из той информации, которая была у всех, а я не думаю, что у кого-то было чуть больше информации, я голосовал ровно так, как чувствовал.

Но дискуссии шли и обсуждения были. Это ошибочное заблуждение, когда думают, что внутри палаты нет обсуждений. Даже если на пленарном заседании по каким-то вопросам нет обсуждения, это не значит, что его не было при работе в комитетах.

А что касается чудовищного воздействия… На моей памяти, чтобы мне кто-то жестко указывал, как мне поступать, такого не было.

**— А как вы голосовали в последний день вашего пребывания сенатором, 30 сентября, когда Совет Федерации разрешил президенту Путину применять российские вооруженные силы за пределами страны?**

— Я не голосовал, потому что в этот день я уже формально не был сенатором и не участвовал в пленарном заседании в качестве сенатора. Я там был на стадии прощания с коллегами. Они голосовали по Сирии без меня.

**— А как бы вы проголосовали, если бы тот день был рабочим для вас?**

— Аргументов за ввод было действительно достаточно, я вполне мог бы проголосовать «за». Как раз по поводу Сирии там достаточно все ясно, по крайней мере, было ясно на момент голосования. Хотя сейчас мне рассуждать удобно, ведь я не голосовал.

#«Со всеми этими Цорионовыми, Милоновыми и прочими государство немножко заигралось»

**— За три дня до вашей отставки вы внесли законопроект о приравнивании реабилитации сталинизма к экстремизму. Каковы шансы, что этот законопроект станет законом?**

— Рано или поздно десталинизация в России будет завершена. Вопрос только в сроках, когда это будет сделано. Потому что

Но тем не менее то, что коллеги будут обсуждать этот законопроект в стенах Госдумы, — это правильно, потому что дискуссия публична. Хотелось бы услышать доводы против этого закона, может быть, доработать его, может быть, исправить, а может быть, коллеги захотят быстро его принять. Чудеса же случаются.

**— В августе в Петербурге сбили барельеф Мефистофеля, вы тогда сказали, что «государство не реагирует на хулиганство, варварские действия так называемых православных. Самому государству в лице его правоохранительных органов пора реагировать на весь этот кочующий преступный цирк быстро, показательно, сурово и неотвратимо. Начинается все с кривляний Милонова, а продолжается Цорионовым и бродящими по магазинам в поисках еды казаками, закончится «черными сотнями» и погромами, если только уголовный закон не начнет применяться по назначению». А почему, как вы считается, к этим гражданам не применяется Уголовный кодекс?**

— Что касается Мефистофеля, здесь уголовное дело возбуждено. Другое дело, хотелось бы увидеть более внятные результаты, потому что из той информации, которая сейчас есть в СМИ, видно, что уголовное дело, по меньшей мере, забуксовало. Мне кажется, государство в какой-то момент со всеми этими Цорионовыми, Милоновыми и прочими представителями, сложно подобрать правильно категорию этих граждан, немножко заигралось. Эти игры надо прекращать, потому что

Именно поэтому государство и должно реагировать. И мне кажется, государство уже начало это понимать и реагировать. Тот же Цорионов получил 10 суток административного ареста. Это довольно мало, но я думаю, что это еще не конец истории. И по Мефистофелю, надеюсь, что следователями будет установлена реальная картина и будет установлен реальный заказчик этого преступления. Думаю, что количество рано или поздно начнет переходить в качество. Просто надо со стороны общества на это сразу обращать внимание, нельзя эти темы куда-то отпускать — прошло и прошло, надо постоянно держать это в фокусе внимания.

**— Вот как раз по поводу фокуса внимания. Вы перед своим уходом из Совета Федерации разработали законопроект, согласно которому чиновников предлагается отстранять от работы на срок от 6 месяцев до года за отказ предоставить информацию СМИ. Как вы считаете, в нынешней ситуации есть шанс у этого законопроекта стать законом? Потому что сейчас чиновникам глубоко наплевать на СМИ.**

— К сожалению, я не успел внести этот законопроект, но это не значит, что он не будет внесен кем-то из коллег, может быть, позже. Мы разработали его в рамках рабочей группы Совета Федерации по мониторингу СМИ. Я не знаю, насколько точен предложенный механизм, но в этом направлении необходимо что-то делать, чтобы на запросы СМИ чиновники реагировали ответственно, а не формально. Потому что СМИ — это все-таки еще одна власть, это абсолютно так, даже исходя из теории государства и права. Есть законодательная, исполнительная, судебная, прокурорский надзор, и есть СМИ — это пятая власть, которая на самом деле очень эффективная и очень необходимая и обществу, и государству. Поэтому, если мы эту власть усилим, то это будет гигантским плюсом для нашей страны.

#«Мне всего 38»

**— Константин, вы пойдете на выборы в Госдуму в следующем году?**

— У меня есть понятная и интересная задача, которую мне предстоит решить в рамках Федеральной палаты адвокатов. Это важное направление, потому что напрямую касается защиты прав людей. Пока я не размышлял относительно Госдумы. В настоящий момент для себя эту опцию не вижу, ну а дальше время покажет, время еще есть.

**— А чем вы сейчас занимаетесь в адвокатской палате?**

— Я только приступил к работе. Основной функционал статс-секретаря Федеральной палаты адвокатов подразумевает деятельность особого заместителя президента, отвечающего за взаимодействие с парламентом, правительством, Генпрокуратурой. Для чего это делаем? Необходимо вывести Федеральную палату на иной уровень работы, иную скорость взаимодействия и принятия решений. Есть несколько направлений. Нужно поставить на нормальный поток законопроектную работу. Федеральная палата адвокатов может делать на высоком уровне экспертизы, заключения, которые поступают на рассмотрение в парламент. Мониторить различные законопроекты, которые напрямую касаются адвокатуры, особое внимание уделяя кодексам — ГПК, УПК, УК. Отдельно посмотреть систему повышения квалификации адвокатов. Надо сделать Федеральную палату адвокатов флагманской экспертной площадкой, которая развивает и продвигает российских адвокатов. Надо максимально использовать потенциал этих людей: они во многих вопросах с практической точки зрения более профессиональны, чем представители власти.

**— А была все-таки какая-то возможность не уходить из Совета Федерации?**

— Не уходить? Ну, конечно, была, потому что это было мое решение: оставаться либо не оставаться. Я принял решение уйти. Почти четыре года в парламенте, пока достаточно, можно и нужно делать что-то другое, что может точно так же улучшить жизнь людей, поменять ракурс, в конце концов.

**— Вы знаете, я не припомню, чтобы сенаторы добровольно уходили раньше срока. Людей уходили, да, но сами люди не уходили.**

— Я сам принял решение прийти в парламент, это было только мое решение, меня никто туда не толкал. Точно так же в какой-то момент я принял решение уйти из него и заняться другой работой. Но это не означает, что… даст бог, жизнь кончается не завтра… Мне всего 38…