Данила Зайцев: «Покамест мы Россию не видели, мы об ей тосковали»

Книга «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» (М.: Альпина нон-фикшн, 2014) — это история жизни, скитаний, поиска правильного пути, размышления о Боге и мире, от которого бегут, сохраняя свою, прежде гонимую веру, старообрядцы-беспоповцы часовенного согласия. Поиск родины-России, попытка обосноваться здесь, столкновения с чиновниками, побег назад — в Латинскую Америку, где, за вычетом двух лет, прожил всю свою жизнь. Закончивший четыре класса аргентинской школы, постоянно читающий, открытый миру, непонимаемый, а иногда даже отвергаемый многими своими одноверцами за эту открытость, автор упрямо идет своим путем, пытаясь осмыслить новое время и старинные традиции. Как сохранить веру отцов, совместить интернет и запрет на него, налагаемый собором староверов? Постоянные сомнения и невероятное упорство, честность и непоколебимая вера и делают книгу безусловным событием. Невероятно богатый и порой незнаемый язык заставляет читать с неослабным восхищением. Такого откровенного письма, исповедального, порой несуразного, но яростного и яркого, мы еще не видали. Недаром книга Данилы Зайцева вошла в шорт-лист премии «Ясная Поляна» — у нее есть свои читатели, здесь, в России.

Данила Терентьевич, многократно перекочевывавший из страны в страну в поисках спокойной жизни, кажется, наконец осел в Уругвае. Его сын Андриан, успешный остеопат, или костоправ (как говорят староверы), лекарь и целитель, основал собственную практику. Данила Зайцев растит «ботанический сад» — огород с лекарственными растениями и часто наезжает в Россию, учится у целителей и специалистов-травников. В последний приезд Данилы Зайцева в Россию «Новая газета» попросила писателя Петра Алешковского, у которого Данила Зайцев был в гостях, взять у него интервью.

— Я родился в Китае, 59-го года рождения, а отец родился там в 22-м году. Мой дедушка Мануйло ушел из России во время революции. Это получается 17–18-й годы. А в 1961-м — мне было два года, когда мы попали в Аргентину.

— Всегда была, у всех староверов. Ну, это Родина, это Родина. Об ей всегда скучали, об ей всегда судили, об ей всё читали: и сказки, и рассказки, и анекдоты — всё. Мы уже знали про Россию много чего. Понятно, что опасались ехать, потому что нам родители подсказывали, что: «Как?! Не вовремя, пока не время», потому что, сколько в Россию кто выезжал, новости были плачевными.

— Слава Богу, слава Богу. Да-да-да-да-да.

— Петя, это вопрос сурьёзный, это вопрос очень внутренний, очень глубокий. Покамест мы Россию не видели, мы об ей тосковали. А вот когда побыли, пожили, правильно вы сказали, что мы столкнулись с отрицательным положением нашего чиновничества. Но и встретились тоже с настоящим с русским человеком. Для нас это мило и родно, это не расскажешь, просто подсказано внутри сердца. Там у нас отношения с теми людьми очень хорошие…

— Да, в любой стране Латинской Америки. Но вы чувствуете, что они вас воспринимают — «вы чужие», мы издалека видим. И мы с ими тоже обращаемся так же ласково, взаимно, очень хорошо, но мы тоже чувствуем, что они чужие, это не наши. И как-то чувствительно такое, что когда-то все равно, когда-то, Бог знает, когда это будет, но все равно мы чувствуем, что мы должны вернуться домой. Хотя у нас планы, хотя у нас есть интерес там разостроиться, хорошие дома построили — жить, как вообще добрые люди поживают.

— Да. Но, опять же, я не знаю, как все, но, сколько общаешься с русскими, кто побывал в России, судят-то все одно и то же: домой, домой манит. Но как-то страшно, а страшно, ибо маленько боимся. С государственной страны не знаешь, что ожидать. Не видим мы патриотизма…

— Ну слушайте, патриотизм, с моей, именно с моей точки зрения, а она очень обширная, — не только, скажем, защищать Россию от войны. Действительно, это патриотизм. Но патриотизм должен быть очень обширный: ты должен любить свою природу, свою землю, свою культуру, обряд, дух, художество. Чистоту, благородие — да тут столько вещей, это всё! И кто заботится об этом деле возрождать свою родину — это и есть патриотизм.

— Ничего никому не нужно про свою родину, про Россию. Никто ничего не думает об ей. Грязь, мусор бросают под ноги, заборы двухметровые, а то и с колючей проволокой поверху, да, я видел такое… Вот он загородился — а там бог знает что делается. Зачем это? Ну, в Латинах тоже — живут они в коробочке, я называю это коробочки, как пасека, беднота, они народ потерянный, потому что живут на субсидии, живет низко народ. Но кто более образован, кто понимает в жизни, они благоустройство очень хорошее себе делают… Хотя там нету никакой природы — свою природу надо ростить десятки лет, чтобы благородство у тебя было около дома. А тут — посмотри, у вас все под руками, только сделай благородно, чтобы у тебя с четырех углов было красиво. Но это редко кто делает. И по всей России едешь — даже жалко. Я сколько по России слышу: «Какой умный русский народ!» Да чем он умный, чем он лучше других нациев, если он не может свою страну обиходить? Где тогда у тебя ум?

— Ой, это сложное, знаешь, ощущение… На Урале у наших часовенных разговорились сейчас, а они говорят: «Вы не слыхали про Светлояр?» — «Какой Светлояр?» — «Ну, Китеж». — «А чё это такое?» Они мне стали рассказывать, что вот приезжают со всей России, даже иностранцы приезжают, там молятся, там чудеса бывают. Я говорю: «Что, это все есть?» — «Конечно, есть. Чё вы, это не слыхали даже?» — «Ну, я читал, когда еще подростком был, потом теща рассказывала, посторонние некоторые люди кое-что рассказывали. И это были вроде как сказки, а вы сейчас мне подтверждаете, что это есть и народ собирается. А где это?» Мне дали адреса, и я решил поехать. Если наши прапра были в керженских лесах, и теперь книга Мельникова-Печерского — охота было исследовать…

— Что я увидел — это не расскажешь, это чувствуешь внутри. Я три дня пробыл, три дня промолился, ночами на берегу стоял. Это дело, моление, как делается: у нас принято ночами, потому что тебя не должен никто видать, ты должен беседовать сам с Богом, у тебя прямое должно быть, а не то что, и мысли все как попало не должны быть. Ну, у меня маленько не получилось, потому что жена — она не поехала, потому что зубы хотела сделать — потом позвонила. Не получилось, сказала: «Приезжай за мной». Я не получил, что мне надо. Если я был бы концентрирован на этом деле, я бы чувствовал, я получил бы, потому что я себя знаю, как я поступаю, когда я молюсь. А тут у меня была постоянно забота, и у меня было пятьдесят духовного, пятьдесят телесного, я почувствовал. Я даже обиженный был, что она так сделала. Почему я не догадался выключить мобильный, прежде время чем? Но я себе взял обещание, что это так я не оставлю. Это будет на следующий раз, не получу — на третий я должен получить, все равно когда-то я должен получить.

— Да конечно, чё. Это будет возле Екатеринбурга, село называется Полевское. Но там не только Полевское, там в окружности в разных деревнях этих Зайцевых везде много, и в Ревде Зайцевы тоже есть, этот клан очень большой. Это было, и с ими пообщался, я, наверное, дня три с ими был. Приняли меня как родного. И даже очень довольны, что мы заехали к им, и теперь они приглашают, что приезжайте всегда, и будем родниться теперь. Ну и я хочу более углубления, восстановлять свое древо.

— У нас соблюдается родство до семи колен, это очень четко и важно. Четко — чтобы мы знали, а важно — потому что если мы начнем до семи колен кровь смешивать, у нас начнут появляться калеки, близорукие, ну и тем подобное. Это уже испытано — не в нашем согласии, не у наших староверов, это вот, скажем, у лютеранов, меннонитов. Мы на их четко уже видим. А теперь получается, действительно святые отцы тогда не ошибались, это четко знали, с точки медицины и с нашим Святым Писанием совпадается, сделаны законы очень мудро: если будешь соблюдать, у вас будет все прекрасно. А если вы не будете соблюдать, обижаете сами себя.

— Это основание нашей жизни, потому что то, что монастыри предсказывали, уже произошло. Но наша связь с Россией — это очень важно чем: одно — что обновить кровь, потом — экспериенс уже будет другой, опыт будет другой. Уровень школы здешних коренных россиян по сравнению с нами маленько разный, это тоже охота актуализировать, чтобы жизнь была более грамотная. Вот в России более грамотный народ. У нас староверы там — конечно, последние года уже, особенно в США и Бразилии, — стараются учить детей в мирских, в светских школах, но оно маленько не подходит, потому что очень много разврата.

— Нет, в Святом Писании написано: то, что светское, это под надзором и запрещается. Но, конечно, я себя не оправдываю — я грешный человек. И что я ищу — это, опять же, надо смотреть с дипломатической стороны. Покамест я в России не был, я это не мог понять, но влекло меня всегда к этому, знаешь, к светскому — я всегда любил читать, всегда любил анализировать, всегда любил как-то кому-то подсказать, помогчи чё-то оформить. Я столкнулся вот с чем в России — мне напомнился теперь Александр Невский. Скажем, после расколу и в чиновниках, и в больших предпринимателях богатых людей старообрядчества очень много было, и дипломатов-староверов. Благодаря дипломатам и уцелели все староверы. Так, теперь вернемся, маленько назад вернемся. Александр Невский — он же даже во святых, и то он же ходил к этим…

— К ханам ходил, так? Он с ими месяцами жил, он с ими кушал, потому что было невозможно иначе. И он попал во святых за его честность, за его справедливость, за то, что он был порядочный, понятно? Так что тут тоже надо быть дипломатом. Но я думаю продолжать, потому что мне это нравится. Я хочу знать более маленько обширнее. Вдруг завтра придется помогчи нашим — я со всей силой, со всем удовольствием, со всем сокрушенным сердцем должен помогчи.

— Можно, можно. Этот ответ очень короткий: все зависит от родителев. Если родители будут заботиться, и подсказывать, и учить детей, что вот ты учишься, молодец, ты учись, но ты разбирайся. Должны они подсказывать, и дети должны советоваться с родителями. Гармонично подходить к этому делу — и образование не помешает.

— Отрицательно. Вот я научился, и я им просто пользуюсь, и пользуюсь очень мало, я еще не умею, я не знаю, сколь научусь, но меня он не интересует.

— Запрещено, нас отлучают. Сейчас вышло постановление в соборах в Южной Америке, в США: у кого телефон с интернетом — уже отлучают. Там накачано — еще было бы только добро бы, тогда ничего бы. А там напичкана всякая гадость. Молодежь сейчас смотрит, первое — смотрит разврат. Значит, так тебе скажу. Первое, чему научается человек, когда в любую нацию приезжает, первое — материться же, правда? Вся и порнография в интернете, все подряд там идет. Так?

— Но ради этого разврата старики не соглашаются. Потому что, если, допустим, все рухнется последнее, тут всему конец будет.

— Я один из их, я не боюсь. Я уже не маленький, я понимаю, где хорошо и где худо. Поэтому иду вразрез. Только я надеюсь на Бога и молюсь каждый день: Господи, помоги не оступиться нигде, и Богородицу просишь, и Николу просишь, и святых просишь.

— Там у нас действительно ребята молодцы, ребята заботятся, они и меня подключили, и я когда увидел, что действительно масса пасиентов, я понял, что надо брать сурьёзно за это дело. Я им сразу подсказал: вы теперь должны учиться пожизненно. Но они берутся за это с удовольствием. Начинали если с каких-то сертификатов, а теперь уже вся стена увешана этими сертификатами, и это будет продолжаться всегда. Кажный человек, кажный пасиент — это история отдельная, поэтому будешь встречать в жизни всего. Про ребят очень хорошая слава идет по всему Уругваю.

— А всё. Как сказал Гиппократ насчет медицины, он сказал ведь: чё, говорит, кушаешь, то у тебя и будет, оттуда и результат — сразу смотри. Вся наша проблема — наши шлаки, заткнуто все у нас. Мы чистим внешнее тело, мы его лечим, кажный день умываемся, встаем рано, почешемся, клобучки, ноготки, губки, глазики — всё. А внутри что? Вот возьми сейчас шайку — сколько там на ее насаживается, вы каждый день выплескиваете. А что на ее насаживается за много время? А когда все забьется? Это тонкое дело, мы изучаем все это. Тут хиропраксия, тут массаж, тут травки, тут бани — тут все к одному, потому что тут надо поститься, тут надо колон, прочищать всякие кишочки. У нас аппаратура вся эта есть. Очищаешь всё, все шлаки, весь организм прочистишь, а потом начинаешь его лечить. Там мало травочков надо — он не должен больше питаться говном, он должен питаться порядочной пищей, это получается фрукты, овощи, семя, орехи. И вот ты не веришь — удивительно, какой хлеб получается с орехов. С обычным хлебом печень борется, а тот хлеб она сразу распределит по своим местам — и все, здоровье уже. Понятно?

— Ну слушай, вот у нас там все слава Богу, все идет хорошо. Но, опять же, сердце просится домой. Как начать? Мы уже испытали Россию, и мы боимся. Чего мы боимся? Чиновников. Потому что они нам не дадут работать. Вот мы сегодня откроем, а завтра нас начнут доить, завтра с нас будут закон справлять, который неисполним даже. А мы желали бы жить спокойно, в гармонии со всем. Мы любим народ, мы лечим чужой народ — нам охота свой народ лечить. А как? Я не могу сейчас придумать даже, как это начать.

— Я бы так сказал. Этих же чиновников — или совсем бы их убрать бы, или сменить бы на таких бы, которые маленько думают о своей страны. Если были бы патриоты чиновники бы, можно бы за пять лет такую страну сделать — да она будет здесь цвести, ей будет завидовать весь мир! А над Россией есть чем и позавидовать. Необъятная страна, чего только здесь нету. Только правильно повернуть мозги людям — и эту страну можно воскресить автоматически. Ну это чё обозначает? Это означает администрация. Вот вы говорите, что вроде по документам проведен асфальт и проведен газ до деревни, а на самом деле газа нету и асфальта нету. А где тогда государство, где тогда чиновники, чё они думают? Вот что меня спросил — вот так я тебе ответил.

— Я не знаю, Петя, но я тебе сказал от всей души.

Петр АЛЕШКОВСКИЙ — специально для «Новой»