Даже не Абрам

Впервые роман «Спокойной ночи» вышел в 1983 году во Франции, а потом, уже в перестройку, в России. Предисловие к нынешнему изданию написал Дмитрий Быков, а в качестве послесловия напечатан фрагмент мемуаров вдовы писателя Марьи Розановой — «Абрам да Марья».

Быков так пишет о романе: «Это художественная автобиография, авторская попытка — художественно очень убедительная — расставить все точки над «i» в сложной истории процесса над Синявским и Даниэлем, изложить историю передачи их текстов на Запад… но главное — Абрам Терц всегда воспринимал литературу как оправдательную речь на Страшном суде». Человек, прошедший через советский суд, всю жизнь думал о другом суде — Страшном.

Он родился 8 октября 1925 года в Москве. Блестящий филолог, любил блатную песню. Подсознательно, а во многом и сознательно готовился к тому, что придется сидеть. А как иначе? Пишешь под псевдонимом Абрам Терц всякую антисоветчину, печатаешь ее на Западе — будь готов. Вот он и слушал блатняк, готовился. И даже немного пел сам. Потом, правда, он познакомился с Высоцким и петь уже перестал. А после и впрямь получил срок. Видимо, уже был готов.

Синявский сидел не при Сталине, сравнивать его с Шаламовым смысла нет. Но лагерь есть лагерь, хорошего мало: «…на перепаханной полосе, в узком загончике между заграждениями, мелькал уже обезображенный зэк. Это был сумасшедший, его хорошо знали, наш лагерный сумасшедший — в халате, в кальсонах и в тапочках на босу ногу, — средь бела дня, по соседству с нами, с больнички махнувший за колючую проволоку. Куда он собрался? У него недостало бы мышц перелезть второй частокол, не говоря уже о прочих силках. В своих кальсонах и в тапочках он все равно бы не ушел. И ничего не стоило просто увести его за руку, как ребенка, с запаханной земли, из отсека, — когда по нему открыли огонь <…>. Мы — вся жилая зона — столпились подле запретки, благо было 2 мая, пролетарский праздник, и что тут поднялось!

— Фашисты! — орали те, кто сидел за коммунизм.

— Коммунисты! — перекрикивали их уже ожегшиеся на коммунизме. А мужики попроще, непричастные к политике, бросали старое и самое оскорбительное лагерное определение:

— Педерасты!»

Теперь об имени. Да, действительно, его звали Донатом. Вот что пишет Розанова: «…у Евдокии Ивановны Синявской после рождения в 1918 году дочери Вевии Донатовны долго не было детей. А ей был нужен сын, обязательно сын, и молила она о сыне. И когда 8 октября 1925 года родился мальчик, она нарекла его Донатом, Донатом Донатовичем, что означало дарованный (и даже дважды дарованный). «Дэсик, — ворковала мама над колыбелью, — мой маленький Дэсик», — и была счастлива… Потом случилось ужасное: в соседнем подъезде завелась собака, ее звали Дэзи, Дэська, и вчерашние приятели, с которыми так прекрасно было кувыркаться во дворе, заявили, что маленькому Синявскому дали просто собачье имя! «Пиль, Дэська, — дразнили юные негодяи человека с собачьим именем, — тубо! Ко мне! К ноге! Стоять! Лежать! Гав-гав!!!» И тогда на семейном корабле случился бунт: ребенок потребовал дать ему другое имя — прочитавши «Детей капитана Гранта», он решил стать Робертом. Еле отговорили, и в школу он пошел уже Андреем».

И Донат, и Андрей, и Абрам, и даже Роберт — это все он, Синявский.

Виктор МАЛЕЕВ, специально для «Новой»