Когда образовательная политика становится важнее самой педагогики, самой школы и учителей
Можно сказать, что первым в истории по-настоящему значимым актом именно образовательной политики стала смерть Сократа по решению суда за инакомыслие — «он не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество», за которую в IV веке до н.э. проголосовали 300 афинских судей, а против — 250. (Любопытно, кстати, что «развращение юношества» Сократом заключалось в его резко отрицательном отношении к педофилии — наличие у грека мальчика-любовника тогда считалось социокультурной нормой.)
Философ заслуживает смерти, потому что в Афинах хотели управлять знанием, защищали город от многообразия мнений и диссидентства.
Люди давно поняли, что «знание — сила», не столько потому, что знающий сильнее, сколько потому, что тот, кто определяет, чему и как учат детей, — властвует над народом.
Способы управления знанием, по большому счету, делятся на два основных: охранять несвободу или давать свободу.
Охранительная образовательная политика демонстрирует, как ты печешься о благе народа, предохраняя детей от тлетворного влияния враждебных сил (тобой же объявленных враждебными).
Либерализм опасен для диктаторов-охранителей тем, что воспитывает в детях осознание сверхценности отдельно взятой человеческой жизни, права на самоопределение, иммунитет против манипулирования и тоталитаризма.
Но основная проблема таких политиков сегодня в том, что, в отличие от древних времен и даже от начала XX века, знанием уже невозможно управлять из одного места. Диктатура управления знанием стала невозможна. Нельзя уже приказать всей нации читать одно и то же, изучать одно и то же, знать только одно. Как известно, античная греческая демократия сильно пострадала как раз из-за остракизма — изгнания, путем всеобщего голосования, нежелательных горожан, имена которых писали на глиняных черепках.
Остракизм превратился в инструмент межпартийной и политической борьбы, и, в конце концов, греческая демократия погибла.
Но в те времена, изгнав враждебный элемент из города, можно было надеяться, что город «в безопасности». (И сейчас применяют древнюю традицию в образовании: кто из нас не был изгнан из класса?)
Со времен Сократа в образовательной политике мало что изменилось. Либо перекрывается кислород тем, кто стремится расширить горизонт знаний, вырваться из колеи, дать детям выбор и предложить им разные модели понимания мира. Либо самим властвующим надо подняться на другой уровень и управлять более многообразными и более сложными представлениями о мире.
Только в XX веке преграды знанию уже перестали работать. Можно было изгнать из страны А. Солженицына или И. Бродского, но их произведения все равно читали в СССР: «Эрика» берет всего четыре копии», — пел А. Галич. Но сравнить «Эрику», пишущую машинку 70-х, и сегодняшние способы распространения знания невозможно. А застывшее в прошлом времени представление об управлении знанием — живет.
Можно издать закон о едином учебнике, можно запретить все книги, не утвержденные Министерством образования, даже сжечь. Именно так и поступили большевики, придя к власти.
Н.К. Крупская стала после революции 1917 года председателем Центральной библиотечной комиссии Наркомпроса РСФСР. Под ее руководством проводились чистки школьных библиотек, составлялись списки запрещенных книг: «Совершенно ясно, что необходима непримиримая борьба с детскими книжками, проникнутыми чуждой идеологией».
Так пострадал, например, всем знакомый с детства «Крокодил» Чуковского: Крупская заявила, что это буржуазная муть.
А сегодня подвергают остракизму выдающегося психолога и педагога Александра Асмолова. Читаются доклады о его «вредительстве», пишутся письма президенту о его «разрушительных реформах», публикуются пространные статьи о его приверженности толерантности.
Черносотенная зубодробительная стилистика, когда вместо аргументов и логики в ход идут облыжные обвинения в предательстве, продажности, измене Родине и шпионской деятельности в интересах враждебных сил, и чуть ли не в заговоре.
Имя Александра Асмолова уже в истории, его профессиональный и человеческий подвиг продвижения вариативного образования, педагогики достоинства — уже часть культуры.
Но тем привлекательнее он становится как мишень.
Уже бьются горшки, на черепках которых будут написаны имена тех, кого надо изгнать из города, уже приготавливается цикута для Сократов и поленья для еретиков.
И никого не удивит, если начнутся процессы над реформаторами? И это будет не абстрактная зубодробительная облыжная чушь, а реальные приговоры, высылки и сроки?
… Когда набожная старушка подбросила хворосту в костер, на котором сжигали Яна Гуса, он якобы произнес: «Святая простота…»
Но даже если наивность нашего общества еще можно с натяжкой считать «простотой», то назвать ее «святой» язык уже не повернется. Это как раз та простота, которая хуже воровства.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»