Арсеньева нет

Когда настанет момент каяться в грехах — вспомните, сколько раз вы обижали невниманием своих близких. Кто потерпел от вас больше — враги или друзья?

...На бумаге ловко вспоминать. Открываешь дверь, улыбка радостная и совершенно искренняя — вот и я!

— Где ты был, сынок? (Дружище, любимый, любимая.)

— Дела... Жизнь черт-те что... Выборы... цены... командировки... кому верить... но я думал... вот и сегодня... еле вырвался...

— Наливай!

И до утра. Первая половина — воспоминания о простых совместных радостях и отчет о раздельно прожитых временах с оттенком самоиронии и принижения роли твоей личности в истории. Вторая половина — совместные планы на будущее с интонациями Манилова, с перспективой ершей в ведре, напечатанных фотографий, написанных статей, клятвами (искренними вполне) встретиться через неделю... и далее со всеми остановками...

Мой добрый друг, Арсеньев Всеволод Михайлович. Мы прожили с тобой рядом ровно полвека. Без двух недель. Ты ушел, а нам, любившим тебя, — горе. Без преувеличения. Горе нам, Волик, и большая печаль. Ты обладал необыкновенным свойством гироскопа: честь и честность не подвергались колебаниям из-за объективных обстоятельств. Талант был глубок и внимателен к человеку. К простому человеку, тому, который правда.

Какое счастье, что Арсеньев увидел свою прекрасную книгу фотографий и очерков о провинциальной России. Так, как он, не снимал и не писал никто.

Он многих спасал от пошлости вмешательством своего безупречного вкуса. Волик был моим первым учителем. В июне 1965 года я открыл дверь отдела информации «Комсомольской правды». За столом у окна сидел серьезный человек в очках и курил, прищурившись. Это был Арсеньев. К тому времени он уже был известен и почитаем как тонкий мастер очерка, орнаментированного замечательными карточками.

— Значит, снимаешь, — буркнул он, не поднимая головы, — покажи негативы.

Я ждал приговора. Он молча смотрел целлулоидные полоски.

— Резко! — мрачно сказал он и отвернулся к окну.

Потом я ездил с ним в командировки, жил в его доме, ловил окуней его снастями... Я научился у Арсеньева многому: без него я, наверное, остался бы немым журналистом и слепым фотографом, но одно дело мне по-прежнему не удается. Прийти в обещанное время.

Впрочем, обняться с другом я успел.