Я разговариваю с Маржан Уразбаевой и с ее дочерью Айзадой. Айзада (16 лет, 11-й класс школы №8 Жанаозена) лежит на диване, прямо под огромным веером из павлиньих перьев, — улыбчивая, бледная, в очках, как у Гарри Поттера. Из вежливости решает сесть. Цепляется за спинку дивана, руками спускает правую ногу — нога глухо ударяется об пол. Маржан говорит, что Айзаде повезло — судорог нет, только нога не работает, с такой ногой можно сдавать экзамены. Айзада собирается стать стоматологом. В углу стоят новенькие костыли.

В жанаозенской неврологии девушка в черных штанах и майке лежит поверх одеяла. Свернулась калачиком, блестящие волосы закрывают лицо и руки. Аманбаева Аксауле, 17 лет, 2-й курс политехнического колледжа. «Она отдыхает, — говорит мама Дарига. — Перед вашим приходом… было». Аксауле лежит так полтора часа, без движения, пока мама тихо перечисляет даты госпитализаций. Затем выпрямляется на кровати. Начинают дергаться руки. Вдруг сжимает голову. Шепчет: «Асы… асы… асы!» (басым — голова). Шепот переходит в вопль. Дарига держит руки Аксауле. «Она себя может удушить. Ей не хватает воздуха, и она хватается». На горле полукружьями виднеются следы ногтей. Заглянувшие медсестры молча подают мокрую тряпку. Дарига пытается утирать лоб и удерживать руки дочери одновременно, но ничего не получается. Забегает молодой парень из соседней палаты, аккуратно разжимает сжатые кулаки Аксауле, тряпку наконец удается пристроить на лоб. Приступ длится 20 минут, потом девушка, продолжая дрожать, сворачивается в комок, волосы снова закрывают лицо. «Такое часто?» — «Почти все время. Она редко теперь в сознании. Мы почти не разговариваем».

Сара Султанова, крупная спортивная девица, гроза первого курса медучилища, обнимает заглянувшую подругу. Спрашивает, проводится ли уже «рейтинг» — общенациональные соревнования училищ по уровню знаний студентов. Подруга шутит, что Сара растолстела, смеются вместе. Мама заваривает чай. Через час Сара начнет задыхаться, затем придут судороги, и мама вызовет «скорую».

16 февраля в Мангистауской области Казахстана начали вакцинировать от кори подростков 15–19 лет. За последние два года случаи кори фиксировались десятками, и Минздрав объясняет: прививали, чтобы предотвратить эпидемию. Прививали по всему Казахстану, в некоторых регионах начали еще 26 января. Почти сразу появились первые сообщения о пострадавших — в Темиртау 18 студентов медучилища попали в больницу, одна из них — в реанимацию. В Шымкенте после прививки умерла 15-летняя школьница, но медики объяснили ее смерть не диагностированным и стремительным менингитом. Другой шымкентский подросток — девятиклассник — перестал ходить; в Таразе студентку железнодорожного колледжа госпитализировали в бессознательном состоянии.

Вакцинация шла с национальным размахом и не без перегибов на местах — в Жанаозене родительских отказов принимать точно не хотели. Матери Сары Орынгуль Улукмановой объявили в поликлинике, что только ваххабиты не делают своим детям прививки, а значит, ее семью добавят в «ваххабитский список». Детей пугали проблемами с учебой, в некоторых школах вообще не спрашивали согласия, а ставили перед фактом. Первые жанаозенские подростки поступили в городскую больницу на «скорых» днем 16 февраля — теряли сознание. К концу дня в больнице Жанаозена находилось уже 18 детей. Продолжали поступать десятками в следующие дни. Сейчас родители говорят о 194 пострадавших подростках. Медики говорят о 196, причем троим из них «никаких прививок не делали».

У большинства началось с температуры. Головная боль, затем — невозможность дышать. Судороги, потеря сознания. Нечувствительность ног, как следствие — невозможность ходить. Зафиксированы случаи мутоза — потери речи. Встречалась потеря памяти — дети не узнавали родных, не могли вспомнить имена одноклассников. Самых тяжелых тем же вечером поместили в реанимацию, в течение нескольких следующих дней 24 школьника санавиацией направили в Астану и Алма-Ату.

Остальные остались ждать выздоровления. «Сначала нам сказали — ждите неделю. Потом — 21 день. Потом — 45 дней. Потом говорят — не знаем, сколько ждать», — рассказывает Маржан. Месяц родителей «просто игнорировали». Родители создали группу в WhatsApp’e «Отцы и матери» и подали общее заявление в прокуратуру. После этого сотрудники Комитета национальной безопасности — аналог ФСБ в Казахстане — начали обзванивать работодателей отцов.

С 18 февраля прививки по всему Казахстану прекратили, а саму вакцину отправили на анализ. 23 апреля огласили результаты — вакцина, купленная у Serum Institute of India (Индия), отвечает всем заявленным параметрам. Однако прерванная вакцинация пока не продолжилась, и решения Минздрава еще нет. Официально чиновники не связывают произошедшее с прививкой, называя ее лишь «спусковым крючком». Общий диагноз сейчас звучит как «массовая истерия» (специалисты при разговоре подбирают слово «невроз» или просто — «феномен»). С конца марта в Жанаозене работает группа психиатров и психологов во главе с Жибек Жилдасовой.

«Это диссоциативное расстройство — как по учебнику, — говорит Жибек. — Непосредственная реакция на вакцину — температура, мышечная боль, в редких случаях — сыпь — давно прошла. Симптомов панэнцефалита нет ни у кого. Вакцинальный энцефалит — тоже не наш случай. Неврологических симптомов у детей вообще нет. И из всех 196 пострадавших только 27 мальчиков. И это тоже признак невроза, невротическим расстройствам более подвержены женщины».

Жибек ссылается на аналогичный случай — в 1998 году в Иордании массово заболели школьники после вакцинации АДС (дифтерийно-столбнячной вакциной). «Там пострадало 800 детей, было госпитализировано 112. И иорданская массовая реакция сопровождалась такими же расстройствами, как у наших девочек: астезия-апазия — когда они лежат и говорят «ноги-руки меня не слушаются», при этом все рефлексы — живые. Вакцину проверили, патологий не обнаружили, лечение заняло несколько месяцев. Но беспорядки в стране произошли».

Работу Жибек и остальных специалистов оплачивает фонд «Мейирим Мангистау», организованный бизнесом при содействии властей после жанаозенского расстрела 2011 года. Сам расстрел бастующих рабочих и горожан полицией, сделавший маленький Жанаозен известным на весь мир, теперь зовется «событиями». Советник акима области Ербол Исмаилов говорит, что, узнав о заболевших детях, привлек психиатров в Жанаозен почти сразу: «Потому что специалисты, которые нас после событий консультировали, в том числе ваш Назаретян (Акоп Назаретян, профессор МГУ, специалист по психологии толпы и массовым фобиям. — Е.К.), сказали, что в течение семи лет могут быть массовые психозы. Мы почти сразу поняли, что это оно».

Цифры по заболевшим после вакцинации действительно говорят, что Жанаозен — особенный. Если в Мангистауской области, к которой относится город, пострадали 324 подростка, в соседней Атырауской лишь 26 детей обратились к врачам. Притом что согласно заявлениям Минздрава, во всем Казахстане использовалась одна партия вакцины.

Что такое Жанаозен? Маленький город, заложенный в 70-е как поселок нефтяников, в самой тяжелой для жизни части Казахстана. Ключевым событием для Жанаозена стала семимесячная забастовка двух тысяч нефтяников «Узеньмунайгаза», требовавших, чтобы их зарплаты пересчитали с учетом региональных и отраслевых коэффициентов. 16 декабря 2011 года на площади, где находились протестующие, власти решили организовать праздник, рабочие не захотели пускать на площадь праздничное шествие. Началась стычка, полиция открыла огонь на поражение по находящимся на площади людям. Официальная цифра погибших менялась и наконец дошла до 15, но местные жители свидетельствуют как минимум о 64 погибших. Международного расследования не получилось — город был перекрыт спецназом, два дня шли уличные бои и массовые задержания, была отключена мобильная и наземная связь. Вскоре на выживших нефтяников были возбуждены уголовные дела. 13 лидеров бастующих и активных участников стачки приговорили к заключению от 3 до 7 лет, еще 16 осудили на условное.

Я возвращалась в Жанаозен весной 2012-го, спустя полгода после расстрела. Город был погружен в жару и молчание, каждую полночь на той самой центральной площади происходил развод военных караулов. Плотно работал КНБ, и даже свадьбы, начавшиеся после полугодового траура, напоминали тягостный спектакль — будущие родственники боялись говорить друг с другом. Следствие шло и шло, и 3 апреля 52-летний водитель Алуатдин Атшибаев повесился в подвале своего дома — после пяти дней допроса про бастовавших друзей. К семье другого повесившегося после допроса нефтяника следователи КНБ пришли с разъяснениями про секретность прямо на поминки. Детдомовец Саша Боженко, взятый на роль засекреченного свидетеля обвинения, прямо в суде отказался от выбитых показаний, вышел к журналистам — и затем прятался в степи, «скрывался от смерти», но вскоре был убит вроде бы случайными хулиганами. После смерти Саши Жанаозен замолчал окончательно. А весь 2014-й из тюрем возвращались нефтяники, бывшие профсоюзные активисты, нынешние зэки — по УДО или амнистии, искалеченные и тоже молчащие.

…На момент расстрела нынешним старшеклассникам было от 11 до 14 лет. Я разговариваю с ними, но никак не могу нащупать ничего общего в их историях. У одной девочки любимые дядя и дед стояли на площади семь месяцев; эти дни она вспоминает как самые черные. Другая на момент забастовки и расстрела не жила в городе, третья — жила, и отец нефтяник, но из соглашателей, не бастовал, бастовали друзья семьи… «Мы обсуждаем в школе, конечно. Не с учителями — между собой». «С мамой немного говорим, с отцом — закрытая тема, сразу начинает кричать». «Все уже написано в интернете, нет смысла говорить».

Возможно ли, что город платит такую цену? Может ли забитая, закопанная, затоптанная беда повернуться так, что выпущенные три года назад пули простреливают ноги детей — и ноги отказываются ходить, а глубокое общее молчание забивает горло — так, что приходится вцепляться ногтями?

Я говорю с Жибек, и она кивает: да, конечно, общее влияет, и дети, особенно девочки, — самые чувствительные, радар, датчик. Но у команды психиатров свое видение: массовые неврозы обычно повторяются, и первым таким неврозом была сама забастовка, приведшая к трагедии. «Это было нездоровое явление, несколько месяцев длилось», — говорит советник Ербол. «Но они же рационально требовали пересчета зарплат?» — изумляюсь. «Рациональность — тоже признак массового феномена, — печально кивает Жибек. — Толпа не может быть настолько рациональна, настолько нагружена аргументами». «Ладно, надо не выяснять, а помогать», — заканчивает Ербол. Но есть проблема, и она не уходит — властям жанаозенцы не доверяют совсем. И в заявленную безопасность вакцины жанаозенцы не верят, а следовательно, не верят и в массовый невроз. Врачи утверждают, что некоторые родители даже не дают детям выписанные нейролептики.

Власти стараются снижать напряжение всеми путями. Троих детей с самыми активными родителями и с готовыми загранпаспортами сразу после похода на акимат отправили в Узбекистан, выдав деньги на лечение на руки. Параллельно объявили о создании реабилитационной базы в «Кендерли». «Кендерли» — санаторий нефтяников у самого моря — мечта каждого жанаозенца. При мне в поликлинике формируют первую группу, комиссия быстро осматривает бледных девушек в сопровождении медсестер. «Легкая неустойчивость в позе Ромберга. И зачем хромать? Не хромай»,— говорит невролог Ольга Владимировна. Школьнице становится плохо, она ложится на кресла. «Отойдите от нее», — говорит Жибек. Другая сотрудница добавляет на казахском: «Если ты задыхаешься, мы не можем взять тебя — там некому с тобой возиться». «Я больше не буду болеть», — шепчет девочка. Через несколько минут ей становится лучше. «Вы видели этот театр? — потом с улыбкой спросит меня Жибек. — Главное — мотивация!»

На данный момент в Кендерли поехали 27 детей, в Узбекистан отправились еще 25. Мне удалось связаться с узбекскими невропатологами, занимающимися лечением десяти жанаозенских подростков. Детей приняла частная клиника. Невропатологи рисуют проблему как межгосударственную и от комментариев отказываются. «Мы не подтверждаем диагноз «массовая истерия». Но больше мы ничего не будем говорить. Потому что это уже политика. Это может исключить небольшой шанс на излечение хотя бы малого количества из них». «Новой» все же удалось ознакомиться с выпиской одной из пострадавших. В качестве диагноза стоит неопределенное «последствия интоксикации ЦНС».

Родители держали адрес этой клиники в строгой тайне. Вторая группа детей и родителей, прибыв в Ташкент вместе с главврачом жанаозенской поликлиники, в буквальном смысле скрылась, обманув своего сопровождающего. Казахские власти, впрочем, клинику уже вычислили и очень возмущены. Исмаилов говорит: «Они рекомендуют лечиться препаратами, которые не сочетаются друг с другом, некоторые очень токсичны. Один препарат предлагают принимать месяц, и с учетом возраста детей от печени ничего не останется. Мы забили тревогу.

Остальные дети ездят в «Кендерли» — на реабилитацию. С одной группой я лично работал. Говорю: покажите свои телефоны, пожалуйста. Так вот, у них телефоны круче, чем у нас с вами. Я к чему это говорю — на фоне этого всего и девочки получили, что хотели, и родители хотели получить, но не вышло».