…Заклинание русской магии, обетованный край для тех, кому дики фанзы и базары Азии и тесны замки и фабрики Европы.
В 20-х годах XX века она указала части русских беглецов, укрывшихся в закатных странах, спасаясь от стальной зари нового мира, выход из идейного тупика.
От нее не пахло нью-йоркским бензином, парижскими духами, баварским и пражским пивом, варшавской фаброй для усов и даже дымом сызрань-рязанского отечества. А веяло метафизикой бескрайней степи. Волновало отсутствием ответов, которые Запад дал, казалось, на все вопросы бытия. Среди биржевой паники и политической истерикиЕвразия была загадкой и мечтой многих русских эмигрантов.
И вот, рожденная в 20-х в Болгарии, эта свежая доктрина покоряет умы.
Cовременная Россия — учат евразийцы — не дочь оседлой Руси, мирно пашущей меж Неманом и Волгой. Она — преемница боевой, кочевой и беспредельной Орды. Суть ее — не в труде и православном смирении, но в «героическом бытовом исповедании», расширении месторазвития, идеократии1, верности вождю и высшим началам бытия.
Авторы проекта — языковед Николай Трубецкой, богослов Георгий Флоровский и экономист Петр Савицкий — именуют себя наследниками славянофилов — Алексея Хомякова, Константина и Ивана Аксаковых и других. А свое учение — антитезой Западу.
Получить приют и выступать в Праге, Берлине, Париже и при этом — бросать вызов их «бездуховности» — такую моду заводят евразийцы, противопоставляя им Русский Дух, что Чингисханом пахнет.
К движению примыкают философ Николай Алексеев, историк Георгий Вернадский, лингвист Роман Якобсон, публицист Дмитрий Святополк-Мирский.
Евразийцы продвигают себя: издают сборники «Исход к Востоку» и «Россия и латинство»; книги «Наследие Чингисхана» и «Россия — особый географический мир», журнал «Евразийские хроники», манифесты «Евразийство: опыт систематического изложения» и «Евразийство (формулировка 1927 года)». Выходит газета «Евразия». Ее ведущий автор — философ и богослов Лев Карсавин.
Карсавин
В 35 номерах «Евразии» вышла 21 его статья. Он участвует в движении с 1926 года, входит в Совет, готовит документы, читает лекции «Россия и Европа».
Живет Карсавин в Кламаре близ Парижа. Вокруг него складывается группа «кламарцев» — Петр Сувчинский, Сергей Эфрон и другие. Это «левые евразийцы», для которых большевизм — носитель исторической правды, создающий Евразию, противостоя Западу вместе с монголами и народами Туркестана и Китая.
Они так увлечены этой гипотезой, что поручают Карсавину написать торгпреду СССР во Франции Георгию Пятакову. Но письмо не отправлено, а агитация «кламарского крыла» вызывает протест в движении. Г.Ф. Флоровский в статье «Евразийский соблазн» критикует тех, кто, «заглядевшись на мнимую социальную стройку… проглядели существо русского процесса», суть которого — в утверждении тоталитарной тирании.
Флоровский отвергает апологию власти, злобу к Западу и поклонение «революции как обновлению застоявшейся жизни». «Божия правда, — пишет он, — не там».
Его слышит Карсавин. И уходит из движения. Он видит: евразийство — лишь эпизод в его биографии и истории мысли. Знает: яркость социальной жизни уступает высоте постижения. Верит: высылка на «философском пароходе» вместе с Бердяевым, Лосским, Франком — это не разрыв с Россией. Знает: его труды — от «Монашества в Средние века» до «Теории истории» — важнее манифестов.
И пишет «Историю европейской культуры». По-литовски. Ибо занимает кафедру в университете Каунаса. Туда его приводят помощь друзей, известность в научных кругах и годы поисков.
От Петербурга — до Каунаса
Лев Платонович Карсавин родился 12 декабря2 1882 года в Санкт-Петербурге в театральной семье. Его сестра Тамара Карсавина — знаменитая балерина.
Потом — гимназия. Золотая медаль. Университет. Женитьба. Поездка в Вену, Падую, Флоренцию… Диплом I степени и золотая медаль, преподавание, членство в Историческом обществе, Париж и архив Ватикана. В 1912-м — первые книги: «Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII веков» и «Монашество в Средние века». А потом — «Мистика и ее значение в религиозности средневековья», «Символизм мышления и идея миропорядка в Средние века», доклады в Петербургском религиозно-философском обществе. Профессорский и инспекторский посты. Отличная карьера.
Потом — война, докторская диссертация, революция, «неистовая свобода», большевики и ужас катастрофы, надежды на избрание Патриарха, «красный октябрь», отделение Церкви от государства, но в знак не освобождения, а гонения.
Карсавин отвергает большевизм. В 1918-м митрополит Петроградский Вениамин благословляет его и группу интеллигентов на основание «Всероссийского братства мирян в защиту Церкви», и они три дня говеют в Череменецком монастыре. В 1920-м ученый входит в число основателей и профессоров Богословского института, пишет работы «Католичество», «Культура Средних веков», «Введение в историю: теория истории». Ведет семинары «История христианской догмы и философии», «Средневековая мистика», «Средневековые ереси». Читает доклады «Свобода воли» и «Мираж прогресса».
Всё это — на фоне романа с историком Еленой Скржинской. Она прошьет огнем его жизнь и станет героиней мистического текста «Noctes Petropolitanae», дышащего высоким чувством и жаркой страстью.
Тем временем Карсавина назначают ректором Педагогического института. А в 1922-м — и университета! Но вскоре власть увидит: на важном посту «мракобес», и включит его в число врагов.
16 августа 1922 года его арестуют и известят о высылке, с расстрелом в случае попытки вернуться. Мыслители, отвергшие большевизм, пусть и не критикующие власть, подлежат изгнанию — таков вердикт Ленина.
Ученый тяжело переживает отъезд. Но выбора нет. И вот он уже в Берлине читает в Русском научном институте лекции «Основа православного отношения к миру», «Рождающаяся Россия» и «Христианство и социализм».
В 1923-м приезжает Скржинская, надеясь, что он соединит с ней судьбу. Но — напрасно. Они расстаются. До 1950 года.
У Карсавина выходят книги «Философия истории», «Джордано Бруно», «Диалоги». Он пишет трактаты «Метафизика христианства» и «О началах» — создает философскую концепцию, суть которой в выборе: либо человек принимает «малую часть Божией любви, разделяется с Богом, страдает и гибнет» — либо «принимает полноту этой любви, обретая Богобытие».
В 1924-м, включившись в Евразийское движение, он обретает известность вне ученой среды. А в 1930-м вновь уходит в университетскую жизнь: преподает, переводит «Феноменологию духа» Гегеля, пишет удивительную «Поэму о смерти». В 30-х выходят тома его «Истории европейской культуры». Он счастлив.
Но с ужасом следит за террором в СССР, понимая, что изгнание спасло его.
Пайка и вечность
В 1940-м CCCР оккупирует Литву. Все, кто может, — бегут. Но куда бежать ему? В Европе война. Карсавина чудом минует меч и НКВД, и гестапо. Но всю войну он будет ждать русских — «уверенный в торжестве России».
Что это за Россия? Возможно — край детства, любви и возможного обожения. Не знаю. Но — не Россия Сталина. Да, в 1944-м Карсавин встретит Красную Армию хлебом-солью — но вручит их не «советскому воину», а русскому солдату.
Научный мир СССР не примет его. Дочь вскоре арестуют. А потом и его самого. За что? За участие «в белоэмигрантской организации Евразия». 10 лет лагерей.
В 1950-м его этапируют через Ленин-град. Там он увидит свою музу Елену Скржинскую. А в тюрьме напишет «Венок сонетов», «Терцины», труд «Об апогее человечества» и еще немало работ. Их сохранят ученики. В лагере Абезь их будет несколько. Они назовут свои беседы «Левоплатоновской академией». Больной Карсавин будет делиться с ними хлебом…
А они помогут обрести тело учителя годы спустя после того, как его зароют под номером, — до похорон скроют в нем склянку с именем. В июле 1952 года философа за неимением православного иерея исповедует католический священник. И он уйдет…
Его могилу найдут в 1990-м и поставят на ней православный крест.
_______
1Месторазвитие, идеократия – термины, введенные в обиход евразийцами.
2По новому стилю.
Автор благодарит фонд «Институт развития им. Г.П. Щедровицкого» за возможность использовать материалы серии «Философия России. Первая половина XX века».
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»