…Она сидит на лавке, напротив окошка железнодорожной кассы. Там беженцам от войны выдают бесплатные билеты по Украине. До любой станции, куда душе угодно. Очереди нет.

Она лет до 30, полноватая, в желтой трикотажной шапке, в пуховике, с пакетом, из которого выглядывают файлы с какими-то бумагами, и шарфе. Для верности сжимает пакет коленями. Больше вещей рядом не видно. Не мигая, смотрит в пол.

— Вот эта девушка, — тихонько говорит мне Игорь Жиров. — Уезжала в Киев, потом вернулась. Теперь говорит, что хочет назад, в Дебальцево. И мы просто не знаем… Попробуете пообщаться?

Игорь вообще-то работает директором регионального ландшафтного парка «Славкурорт». Но при новой власти взял по линии исполкома на себя общественную нагрузку, чтобы не сказать — крест: заниматься проблемами временно перемещенных граждан. Собственного населения в Славянске около 100 тысяч, а с лета добавилась еще четверть от этого числа. Процесс продолжается.

Она не реагирует на обращение ни словом, ни жестом, будто спит с открытыми глазами. Тогда я сама начинаю рассказывать, что сейчас в Дебальцево и почему туда нельзя, а нужно пробовать устроиться в другом месте.

— Ни работы, ни жилья. Как бомж, — произносит она механическим голосом автоответчика.

— Ну зачем же сразу «как бомж»! — откликаются женщины-волонтеры, регистрирующие рядом вновь прибывших. — Вон, на улице, палатка с едой и чаем, вон — с одеждой, вон — вагоны, где можно ночевать. Проводники топят…

— Сами там ночуйте. Не нужны мне ваши вагоны с туберкулезниками, — она так и не оторвала взгляд от пола. Женщины замолкают.

— Пешком домой пойду, если не дадите автобус. Уже несколько наших ушло. Обманули, вывезли! Никому дела нет!

— Дебальцево разрушено, горит. Обстрелы. Я две недели назад видела людей возле бомбоубежища. Наоборот, кричали, что их нарочно забыли, бросили умирать.

— Хоть и в подвале. Не важно. Убьют — значит, убьют.

— Это моя жизнь. Я распоряжаюсь ей, как хочу.

— Вы позволите записать ваше имя, фамилию, номер телефона? Я постараюсь помочь.

— Не надо ничего записывать. Только пишете, фотографируете, а не помогаете. Вы врете все.

— Писать — моя работа.

— А моя работа где?! — первый взгляд в упор. — Где жилье?! Как бомж! Не нужен мне ваш Славянск. И Киев не нужен.

Она замирает и снова смотрит в пол.

...На втором пути — девять темно-красных, плацкартных. От фирменного поезда «Донбасс» сообщением Донецк—Москва. Будто из параллельного мира.

Спрашивала, почему не купейные. Боятся, что беженцы испортят подвижной состав, что ли? По крайней мере, семьи с детьми имели бы иллюзию личного пространства. Оказалось, причина уважительная: в плацкарте легче следить за порядком и безопасностью. Если кто напьется в дрезину — не беда. Дети вблизи видели убитых, а не просто мертвецки пьяных. Однако за закрытой дверью может случиться все что угодно: от сердечного приступа до суицида или скандала с трагическими последствиями. Ни здоровья, ни нервов у них. А когда на виду, вместе, вроде легче.

В день, когда я ходила по составу, на Дебальцевском плацдарме продолжались ожесточенные бои, а здесь оставалось 36 человек. Еще в субботу было полторы сотни. Разъехались.

Вагоны тоже выдержали четыре ротации. Заправленные углем и водой, они служат заменителем дома дней пять, потом надо менять на другие, мыть — убирать. Или форс-мажор возникает. Игорь Жиров вспоминал: по линии «Укрзалізниці» поступила срочная команда: «Забрать два вагона!» — в Славянске удлиняли поезд Константиновка—Киев, забитый едущими из зоны АТО в глубь страны.

— И в половине первого ночи пришлось уплотнять наших. Малышей переносили на руках. Инвалидов — в одеялах.

Жиров хвалит уполномоченного президента Украины по правам детей Николая Кулебу:

— Николай Николаевич в тот момент находился с нами. Подключился, помог.

И риторически спрашивает:

— Объявило государство эвакуацию. Значит, координация должна быть четкой, правильно?

О самом государстве (читай: правительстве) отзывается с обидой.

— Вы знаете, какой в Славянске наступил подъем в июле, сразу после освобождения? Какие надежды? Город имел стопроцентный шанс стать форпостом Украины на востоке страны. Пообещали компенсации частному сектору. Кто-то восстанавливался своими силами, хотя большинство денег не имело, ждало. Так и вошли в зиму — 106 разрушенных домов… Местный бюджет дотационный, собственных ресурсов нет.

— Война деньги съела, — похоже, я выгораживаю кабмин.

Игорь кивает.

— Мы объясняли… Но люди у нас специфические. Исторически Славянск — город купцов, торговцев. Не уверен — не обещай. Теперь душа закрылась, в любом случае помощь назовут подачкой. Тем более видят, что не государство их спасает, а меценаты. Непонимание ситуации растет. «Раз Порошенко денег не дал, значит, не уверен, что город снова не отойдет к «ДНР». А вдруг ОНИ вернутся?»

— То есть некому беречь доставшееся с кровью?

Вместо ответа Жиров рассказывает историю о том, как активисты местного Автомайдана приехали звать обитателей красных вагонов на вече «За Украину!», а получили конфликт.

— Целая колонна хороших машин, клаксоны — фа-фа! Флажки предлагают. А дебальцевские навстречу в куртках с чужого плеча, от волонтеров… Чувствовать же надо. Сами недавно такой шок перенесли.

…Владимир, мужчина раннего пенсионного возраста, не снимая «пыжика» и дубленки, полулежит на чистой постели. Что-то в образе выдает то ли в прошлом руководителя мелкого масштаба, то ли отставника. Его томит неизбежность сосуществования рядом с Андреем Петровичем, чье припухшее, багровое лицо, напротив, преисполнено значительности: похоже, к нему давно не проявляли столько интереса и участия.

— В столицу Украины вот решил! — объявляет Андрей Петрович и демонстрирует билет на вечерний поезд. — Как инвалид и ветеран.

Владимир машет рукой и отворачивается к окну:

— Какой там еще ветеран…

— В Карабахе воевал, было дело.

Завладев вниманием, Андрей Петрович пытается сообщить военную тайну: Украина сбросила на Дебальцево фосфорную бомбу.

Владимир пока не знает, куда податься. Он бобыль, сын в Москве, на заработках, дочь в Крыму, замужем. Видимо, дети не зовут.

— Жилплощадь не позволяет, — бросает он и замолкает. Хоть до того похвастал, что уже превратился в медиазвезду вагона:

— «Нью-Йорк, этот самый, Таймс» интервью брал. И вот она снимала…

Ива, фотограф из Чехии, рассказывает: накануне застала здесь 90-летнюю бабушку, всех простившую.

Возвращается Серега. Я его узнала: видела, как кормил на платформе черного пугливого пса. Серегу не пугают рассказы о том, что в Славянске нет работы даже для местных и на бирже стоять без толку. Он непьющий сварщик 6-го разряда и уверен, что сможет заработать денег на строительстве, снять квартиру и забрать жену с дочками.

— Они в Дзержинске. Там совсем плохо: хлебозавод разбомбили.

Серегин номер мне также не удается записать по причине отсутствия самой мобилки.

— Продал. Деньги нужны.

По проходу движется человек с картонным коробом, полным домашних плюшек, упакованных в целлофан. Просит угощаться. Владимир, Андрей Петрович и Серега благодарят и отказываются.

Голубей на площади у Славянского исполкома — что на Сан-Марко в Венеции. И мам с колясками, несмотря на мороз.

Градус бодрости старается поддержать радио. После музыкальной паузы женский голос приглашает горожан в воскресенье, 22 февраля, праздновать широкую Масленицу. В Киеве в тот же день — высшая точка траурных мероприятий памяти Небесной сотни…

… — При Гиркине в этом кабинете пленных держали. Возле стены — матрасы, а тут, — Денис показывает, где именно, — нашел полотенце с обрывками скотча. Полотенце, как маска, сохранило очертания лица. Глаза им завязывали. В музей отнес. Сделаем экспозицию по событиям новейшей истории, чтобы люди не забыли никогда.

Денис Бигунов, сотрудник отдела по вопросам внутренней политики, — член новой демократической команды. Соратники Бигунова «контролируют» в основном гуманитарный блок. Исполняющий обязанности мэра тоже новый, в прошлом журналист, Олег Зонтов. Славянск — пока единственный населенный пункт на территории Донбасса, подконтрольной Украине, где во главе оказались не представители царившей безраздельно Партии регионов. «Придавила» улица. Хотя в аппарате, особенно на должностях, связанных с городским хозяйством, по-прежнему сидят те специалисты, кто как минимум сотрудничал с сепаратистами. Но они знают предмет лучше недавних оппозиционеров.

Местный Белый дом сотрясают дискуссии. А на примере славянских экс-градоначальников можно исследовать и стадии разложения руководства.

Апофеозом деятельности мэра Валентина Рыбачука, который еще в 2004-м угрожал присоединиться к России, если президентом Украины не станет Янукович, — стала покупка за комичную сумму в гривнах двух подъездов девятиэтажки — новостройки на улице Карла Маркса. Сейчас в городе, переполненном бездомными, есть минимум 60 квартир, практически готовых к заселению. Но собственник отбыл в Киев и ничего продавать, тем более возвращать в коммунальную собственность, не собирается. Преемница Рыбачука, любительница крупных бриллиантов и откатов Неля Штепа, содержится под стражей в Харькове. Ей грозит срок за посягательство на территориальную целостность страны и пособничество террористам. Преемник Штепы, так называемый «народный мэр» Славянска, владелец мыловарни Вячеслав Пономарев после освобождения города сбежал с боевиками, но до того успел по приказу Гиркина посидеть в подвале за нецелевое использование городской казны.

Потому существительное «власть» в народном сознании рифмуется только с глаголом «красть». Если новые не сломают стереотип, груз послевоенных проблем их раздавит.

Денис Бигунов рассказывает: недавно провели социологическое исследование, замеры настроений жителей Славянска. 30 процентов позиционировали себя как проукраинские, европейски-ориентированные граждане. Сорок процентов оказались аморфной, равнодушной серединой; 30 — агрессивными сторонниками советско-российского курса.

— Покажем, насколько успешна и современна проукраинская «тридцатка», и середина начнет дрейфовать к нам, — уверен Денис.

В ближайших планах Бигунова и его коллег — форум, посвященный децентрализации бюджета и реформе местного самоуправления. Затем программа «Новий світанок» («Новый рассвет»), ориентированная на учителей.

— Как ни страшно признаваться, у педагогов в школах доминируют настроения, близкие к российскому национализму. Это поощрялось «регионалами». Хотим изменить ситуацию. Направляем учителей — «Укрзалізниця» дает бесплатные билеты! — на семинары, в санаторий под Киевом: новый багаж знаний, свежие впечатления…

Учеников тоже оздоровляют после пережитого. «Лекарства» неполитические: музыка, кино, литература, мода, танцы, изобразительное искусство. В конце февраля столичные активисты привезут фестиваль «Украинская весна». Будет и круглый стол о роли и месте религиозных организаций в формировании гражданского общества и их деятельности в зоне АТО.

Последняя тема чрезвычайно деликатна. Гиркин назначил Славянск своей духовной столицей не просто из-за обилия православных церквей Московского патриархата. Священники, к сожалению, в подавляющем большинстве благословляли на войну с «бесовским» Майданом, открывали ворота храмов для минометных расчетов и, пользуясь моментом, сводили счеты с Украинской автокефальной церковью, протестантами и еврейской мессианской общиной.

— Средневековьем повеяло… — невесело усмехается своим воспоминаниям Денис. — Русская православная армия захватила телевышку на горе Карачун. Пропагандисты вещали на волне украинского «Интера»: «Мы нанесли могущественный удар по библейской матрице и сионистской пирамиде!»

В кабинет входит молодой человек с коробкой конфет. Так узнаю, что сегодня у Бигунова — день рождения, точнее, поздний рабочий вечер, а Виталий Стариченко, его друг, руководит общественной организацией «Честь имею»: помощь АТО, контрразведка.

Количество различных общественных и волонтерских организаций в Славянске сосчитать невозможно. Они родились в период оккупации как стихийные очаги протеста или взаимопомощи, а сейчас находят друг друга (Стариченко и Бигунов тоже не были знакомы до войны) и превращаются в сеть. Такой сетью город тащат из депрессии в нормальную жизнь, если подобное определение возможно для тыловой зоны, где все происходящее на передовой поневоле примеряют на себя.

Денис следит, чтобы я записала хотя бы ключевых личностей: учительницу 10-й школы Марину Данилову с группой «Я помогаю армии»; музыканта Дениса Блощинского, инициатора проекта «Из країни — в Україну» (родина — не «эта страна»!); Андрея Николаевича Мищенко, руководителя ассоциации производителей керамики Славянска (энтузиасты осваивают западные технологии, делают современным ассортимент продукции, чтобы выйти на рынки Европы).

Делюсь наблюдением: гостиница, где я остановилась, забита иностранцами. Не все же они — сотрудники миссии ООН! Денис и Виталий подтверждают: у западных благотворителей есть интерес к Славянску.

— Знаете, почему? Мы даем новое дыхание европейским ценностям! Европейцы приезжают со снисходительным видом, а уезжают потрясенные. В их мире все отлажено, а тут чувствуют и войну, и свободу, и то, что Украина не сдастся.

Записываю главных щедрых друзей: польский фонд «Открытый диалог» с Агнешкой Гуральской; ассоциация «Украина—Майдан—Италия» с Фабио Преведелло, еще литовцы, голландцы… Щелчок по носу государству, где коррупция по-прежнему в тренде!

Два дня кряду договариваюсь о встрече с Михаилом Мишениным. Все это время он за рулем. Вроде подлетает к Славянску, но оказывается в Краматорске. Там нашлись нужные материалы. Вот снова почти в черте города, но надо забрать людей из Кременной. Наконец, вызов с незнакомого номера. « Я — сын Михаила, Дима. Мы занимаемся строительством вместе. Будьте готовы к восьми утра».

Мишенины — прихожане церкви «Добрая весть». «Новая газета» уже писала, как во время нашествия боевиков, под обстрелами, пастор церкви Петр Анатольевич Дудник и братья по вере, смертельно рискуя, вывезли из Славянска в эвакуацию более 3 с половиной тысяч человек. А тем, кто оставался в подвалах, носили хлеб и лекарства (см. «Новую газету», № 105 от 19 сентября 2014 г. — «Мы, живые и мертвые…»)

Звонок Димы застает меня на пятачке возле вокзала, в большой, как ангар, палатке, где кормят беженцев. Здесь очень чисто, даже печка-буржуйка — белого цвета. (Рассказывают, держит тепло трое суток без дополнительной загрузки, и это дело рук Мишениных.) Только что в армейских баках подвезли мясной суп и гречневую кашу. Готовят прямо в церкви, посменно, процесс поставлен на конвейер. На раздаче ребята и девочки в оранжевых жилетах с надписью на спине: «Молимся за мир». Наверное, потому, что все молоды и приветливы, атмосфера не гнетущая. Люди за столами, глядя на них, тоже пытаются улыбнуться: может, даст Бог, еще поживем…

Разговариваю с волонтерами — Ксюшей Матрошиловой, выпускницей Харьковской академии культуры, и восьмиклассницей Риммой.

— Если человек садится и закрывает лицо руками, значит, он только что оттуда, — наскоро объясняет азы психологии Римма. Ее фамилия Дудник. Дочь пастора.

Пользуясь случаем, передаю: в палатке мною обнаружен американец, выступающий на стороне Украины. Зовут Марк Вэйт. Ни русским, ни украинским, ни оружием не владеет. Проповедовал в Румынии, теперь служит страдающим от войны своим трудом и деньгами.

Куда больше похож на настоящего американца 22-летний славянский инженер Дима Мишенин: по крайней мере, такой портрет обычно рисует массовое сознание в глубинке. Неотделим от подержанного джипа, куртки «Адидас» нараспашку, смартфона. Успевает одновременно выбрать в «Стройтоварах» жидкие гвозди и саморезы, скоординировать работу кровельщиков, отправить груз с продуктами, печками, свечами и лекарствами в прифронтовую зону и выяснить, как дела в цеху.

На полуразрушенном заводе «Химпром», что между Славянском и Семеновкой, отец и сын Мишенины выкупили помещение, поставили станки. Производят те самые буржуйки длительного горения. Везут в Красногоровку, Попасную, Счастье, Золотое, где наступил «ледниковый период»: снарядами разбило котельную, — и солдатам, в блиндажи. Фронту поставляют и габионы «Бастион», изобретение наполеоновских времен в современном прочтении: раздвижные корзины из проволоки, обтянутые специальной тканью. Наполнить землей, обложить блиндаж — осколками не прошьет.

Цех также делает заготовки для деревянных, с утеплителем, домов по канадской технологии. Первый собрали с нуля «под ключ» за 2 месяца.

— Могли бы и быстрее, — замечает Дима, выруливая по дороге, разбитой гусеницами танков, и принимая очередной звонок. — Просто долго ждали черепицу.

— Во сколько обошлось переселенцам? — спрашиваю автоматически.

— Вы не поняли. Бесплатно. Есть спонсоры, ведем диалог еще о 10—11 домах.

Собирались посмотреть уже готовую работу, но меняем маршрут.

Надо встретить и разгрузить микроавтобус с гуманитарной помощью из Ровенской области, Рокитновского района, из Старого Села. Дима рассказывает: с начала войны это село, где живут в основном протестанты, и еще 23 соседних собрали и передали на Донбасс более 800 тонн продуктов и большую сумму денег. Вообще многое из того, что сейчас происходит в городе благодаря «Доброй вести», настолько фантастично, что не видела бы собственными глазами — усомнилась: разве такое возможно?

Возможно ли, чтобы мужчины с Западной Украины, первоклассные мастера-строители, возвращались с заработков из Италии, Испании, Португалии, России и ехали сюда — восстанавливать разрушенное жилье бесплатно, самозабвенно? И вдобавок везли с собой ящики домашней тушенки, пласты сала, канистры подсолнечного масла, мешки картошки, гречки, сахара для беженцев?

— Практически круглосуточно работают. Киборги, — произносит Мишенин.

— За неделю через эвакопункт на вокзале прошло больше 2 тысяч человек. И они втроем сумели всех кормить горячим.

…Носим из белого «бусика» в церковь коробки со съестным. Шутим: вот как «бандеровцы» ненавидят Донбасс! На привезенную наличку, 5 с лишним тысяч гривен, хотят еще закупить сладкого для детей-беженцев и по списку потребностей — для ближайшего украинского блокпоста, где стоят земляки. На прощание возле оптового магазина-склада фотографирую «старосельцев» на память вместе с Димой. Один из приезжих — молодой, русоволосый — смущается, не становится в кадр.

— Православный священник, — сдерживает мою активность Мишенин-младший. — Хорошо, что в тяжелую минуту мы оказались рядом.

Тут подкатывает еще одна машина, и мне наконец удается познакомиться с Мишениным-старшим.

Через минуту Дима торопит: надо везти в Семеновку фурнитуру.

…Над улицей Орденоносцев небо слишком голубое, солнце — яркое. А деревья черные. Толкнешь ногой — падает, рассыпается на головешки. И руины, руины на месте некогда зажиточного села. Часть жителей никогда уже не вернутся на пепелища.

Зато Наташиной семье повезло. Мало того что выжили, так теперь еще и новоселье. Миллион по трамвайному билету!

— …Мы с мужем в торговле. Крутились ради детей, у нас их двое, еще скотина, огород, ни отдыха, ни выходных. После первых обстрелов муж вывез нас в Красный Лиман, а сам остался за хозяйством присматривать. Знаете, война войной!.. Зацепило его осколком. На лечение потратили, что было в запасе.

Словоохотливая брюнетка Наташа, кажется, до сих пор не верит, что чудо — комнаты, кухня, ванна, стеклопакеты, стильные двери, кафель, ламинат, все задаром! — явилось им вместо выгоревшего остова. (Когда с дома на противоположной стороне улицы снесло третий этаж, снаряды стали падать прямо на крышу.)

Шестеро мастеров из Старого Села заканчивают работу. Никогда прежде Наташа таких людей не встречала, в чем и признается от души. Спрашиваю напрямую: понимают ли в Семеновке, из-за чего, или точнее, из-за кого сюда пришли война и беда?

— Не знаю, — мнется Наташа. — Может, и понимают.

— Голосовали в селе за «ДНР» на референдуме?

— Ну про голосование не скажу, но лично мое мнение: если бы не бандиты, то ничего плохого не случилось. Поставили свою «Нону» прямо посреди улицы и лупят! Прикрылись нами! А потом от украинцев ответка летит, конечно. Недавно из органов приходили, интересовались, кто на месте бандитам помогал. Да никто, честное слово! Но, когда воду просили попить, давали, конечно. Как не дашь, если они с автоматами.

Наташа стоит у побитого «Градом», похожего на дуршлаг забора из профнастила и щурится на солнце. Ей не терпится поскорее начать уборку в новых стенах.